— Он придет за нами, — уверенно произнес Базиль, а Эрнеста улыбнулась вновь. «Не придет», — говорили ее глаза, застывшие на желтом металле, покрытом трещинками. Почти как то самое стекло, которое совсем недавно разлетелось на миллион осколков в паре десятков метров от нее. Пара десятков метров? Погодите, откуда же тогда воспоминание о трещинах?.. Бездна бы улыбнулась в ответ на этот вопрос, прошептав, что человек не знает и сотой части своих возможностей, равно как не знает он пределов своей фантазии. Вот только океан никогда не ответит людям. Потому что ему, в отличие от них, нравится тишина.
— Хорошо, что только мы с тобой из всех сотрудников CEDEF на эту экскурсию согласились, — тихо сказала девушка, не желая отвечать на слишком оптимистичное заявление друга. Вот только друга ли?..
Базиль нахмурился и посмотрел на нее. Он понимал. Но не хотел принимать. И насыщенный углекислым газом воздух поглотил слова, запрещавшие отчаиваться. Налагавшие вето на право смотреть в глаза реальности.
— Если человек думает о плохом, оно непременно произойдет, Эрнеста-доно. Ты это знаешь: ты меня этому учила. Давай верить в наших друзей и ждать. Они придут. Надо только верить и не сдаваться. Пока мы не сдались, шансы есть.
Тонкие потрескавшиеся губы искривила усмешка. Она три года боролась за неосуществимую мечту, надеялась, что чувства станут взаимными, не хотела принимать очевидное. Но этим утром, когда к ним, смотревшим на еще живых рыб, подошел фотограф «Космо» и предложил Базилю сделать фото его и его «девушки», прозвучал ответ: «Что Вы, она мне как сестра!» И утверждение о том, что беды притягивают лишь дурные мысли, подверглось сомнению. Потому что она всегда надеялась и никогда не сдавалась.
Бессмысленно.
Эрнеста молчала, думая о том, что Ёмицу сейчас в Италии и не успеет примчаться даже на океанское побережье, не то, что спуститься на шестьдесят метров под воду. Размышляла о том, что спасателей надо сначала организовать, проинструктировать, ознакомить с планировкой «Космо» и лишь затем доставить на катерах, оснащенных специальным оборудованием, к месту погружения. Вспоминала, как проходят спасательные операции и что водолазы делают в первую очередь: ищут живых, затем пытаются связаться с ними и, наконец, начинают операцию по спасению, но на всё это нужно время. А еще она пыталась рассчитать, как скоро в этом коридоре иссякнет кислород.
— Знаешь, если мы не будем верить, они не успеют. Самое главное, чему ты научила меня за эти три года, Эрнеста-доно, — никогда нельзя опускать руки. И хотя ты аналитик, а не полевой сотрудник CEDEF, ты всегда была решительнее многих из нас. Не сдавайся.
Девушка закрыла глаза. Легкие отчаянно старались не делать глубоких вдохов. Пальцы слегка дрожали. Ёмицу не приедет. Водолазы не успеют. Воздух закончится минут через двадцать.
А верить надо не в чудо, а в самого себя.
Резко распахнув глаза, Эрнеста улыбнулась и открыла медальон. Три веселых улыбки подарили тишине почти пустого коридора немного радости. Небо, недостижимое на этой глубине, даровало подводной братской могиле частичку жизни. А три пары глаз пристально всматривались в еще живых пленников консервной банки, которую методично и скрупулезно пыталось раздавить давление в семь атмосфер.
— Базиль, сделай мне одолжение, — четко, уверенно, без колебаний.
— Какое? — удивление, сдобренное непониманием и подозрением. Кислородное голодание ведь не вызвало помутнение рассудка? Паника не взяла верх над разумом?..
— Прекрати добавлять к моему имени суффикс «доно», — с усмешкой ответила девушка шестнадцатилетнему Базилю, застывшему на фотографии. Тогда на подобную просьбу он ответил отказом, сказав, что только по имени обращаться невежливо. Теперь, спустя три года, просьба прозвучала вновь.
— Хорошо, — несколько неуверенно ответил парень, не отводя взгляд от подруги. Коллеги. Почти сестры.
Легкие вдохнули чуть больше спасительного кислорода, чем следовало, сердце слишком сильно ударило по ребрам, а душа уничтожила обреченность, не дававшую двигаться вперед. Последний раз посмотрев в глаза еще счастливому шестнадцатилетнему Базилю, девушка захлопнула медальон. Захлопнула дверь в свое прошлое.
— Мы выберемся, — уверенно сказала она, глядя на кодовый замок, запиравший водонепроницаемую дверь. — Знаешь, я всегда говорила, что не надо думать о плохом, тогда оно не притянется. Но, Базиль, я никогда не говорила, что мысли о хорошем притянут удачу. Потому что удачу свою человек куёт сам. Иначе беды просто заполнят пустоту бездействия.
— Ты о чем? — парень побледнел, напряженно всматриваясь в родные зеленые глаза лучшей подруги.
— Они не успеют, и ты это знаешь, — Эрнеста осматривала коридор, не пытаясь подняться. Голос ее был спокоен и не оставлял сомнений в разуме оратора. Вот только слова заставили ладони парня, сидевшего в ледяной воде, вспотеть.
— Кислород закончится раньше, чем спасатели доберутся до нас. Если мы просто будем ждать, через пятнадцать минут не сможем даже подняться на ноги, а еще через пять — задохнемся.
— Если мы откроем двери, нас затопит! — он не верил, что девушка сошла с ума, но ее размышления свидетельствовали именно об этом. На первый взгляд…
— А теперь послушай меня, — в ее голосе зазвенел металл, и впервые с момента, как водонепроницаемые двери остановили бушующий поток воды, Эрнеста посмотрела парню в глаза. И он понял, что она мыслит абсолютно здраво. Просто увидел в зеленой бесконечности нечто, чего не видел никогда.
— В соседнем отсеке вода пробила стекло. Оно расположено в пяти метрах от этой двери. Тот отсек полностью затоплен. Даже будь у нас кислород, долго бы мы не продержались: давление в отсеках изменилось, и теперь давление снаружи больше, чем внутри океанариума. Его расплющит рано или поздно. Посмотри наверх — прямо над нами в потолке углубление. Задраенный люк, непонятно куда ведущий. Мы с тобой не смогли его открыть, но это и не важно: главное, он достаточно глубокий. Полкорпуса туда помещаются «на ура», и если до того, как вода ворвется в этот коридор, мы успеем подняться к люку по этой лестнице, — девушка кивнула на неприметные скобы, впаянные в стену, — то у нас будет шанс. Велика вероятность образования воздушного мешка, но я не об этом сейчас. Вода заполнит коридор, но нас не смоет, и мы останемся в сознании. Метр до двери, пять до окна по горизонтали. Шестьдесят по вертикали при давлении в семь атмосфер. Я знаю, ты сегодня не брал коробочку, и дельфин нам не поможет, — девушка подбадривающе улыбнулась, а в глазах Базиля застыло чувство вины, — но всё же шанс есть. Один из миллиона, но он есть, Базиль.
— Легкие не выдержат, — покачал головой парень. — Да и проплыть шестьдесят шесть метров…
— Базиль, — ее голос стал холодным, уверенным и абсолютно бесстрастным, — сколько времени мы проживем, если всё пойдет как сейчас?
— Пятнадцать минут, — нехотя признал парень. Он никогда не понимал, как аналитическому сотруднику удается в экстренных ситуациях быть решительнее многих агентов, работавших «в поле». Но он точно знал, что чем опаснее ситуация, тем рациональнее мыслит его лучшая подруга.
— Сколько времени прошло с аварии?
Базиль посмотрел на часы. Стрелки, словно в насмешку, методично отсчитывали уходившие секунды и молекулы кислорода.
— Два часа.
— Сколько времени необходимо на то, чтобы подготовить спасательную операцию и начать ее?
— Часа полтора. В лучшем случае.
— Сколько времени уйдет на поиск выживших, а затем на то, чтобы проникнуть внутрь?
Базиль промолчал. Он понимал это с самого начала, но отказывался принимать. Его душа отчаянно цеплялась за надежду на чудо и веру в удачу. Он просто боялся взглянуть правде в глаза, потому что ее глаза — это глаза бездны. Такие же спокойные как те, в которые он вглядывался сейчас. Бездна принимает жизнь. Она принимает смерть. И она не желает грезить.
Фатализм? Реализм? Безразличие? Что делает глаза бездны такими спокойными? Отстраненное наблюдение за «разумными» существами, опыт множества поколений, бесконечность проносящихся мимо нее циклов из рождений и смертей. И всё это, пройдя под руку с извечно побеждающим временем, дарует главный козырь, уничтожающий все тревоги.
