— Вечер тоже отдан мною

Музам, Вакху и друзьям,

Но ночною тишиною

Съединиться можно нам:

На одре один в молчанье

О любви тоскую я,

И в напрасном ожиданье

Протекает ночь моя.

— Так ты не собираешься помирать? — съязвил тут же почему-то прекративший возмущаться меченосец и присел на корточки рядом со мной. Он даже на нормальную громкость перешел, что символично.

— Нет, конечно, — хмыкнула я, одарив это существо взглядом, говорившим красноречивее любых слов: «Ты, кажется, вообще ничего не смыслишь в этой жизни — ни сколько звезд на небе, ни как портянки собственные стирать».

— Ты же гот, — усмехнулся он.

— А готы что, все поголовно — латентные самоубийцы? — вскинула бровь я. — Тогда что, все люди, любящие мечи — маньяки-извращенцы, мечтающие всех встречных-поперечных пошинковать на тонкую соломку?

Я красноречиво покосилась на левую руку сопровождающего, но он, вместо того, чтобы вновь завопить, почему-то достал из-за пазухи стопку альбомных листов с символами, явно срисованными им с нашей местной достопримечательности. Он мечтает о славе Ван-Гога?.. Я взяла листы и прошествовала к краю поляны, свободному от камней, после чего разложила рисунки вокруг себя в точном соответствии с их положением на каменьях.

— Приступим, — бросила я своему падавану.

— Давно пора, — усмехнулся он в ответ.

====== 19) Странности и аномалии. Это что, заговор? ======

«Чтобы спасти тонущего, недостаточно протянуть руку — надо, чтобы он в ответ подал свою». (Михаил Жванецкий)

POV Маши.

День прошел в делах-заботах, а на обед ни Ленусик, ни патлатый блонди без функции уворота громкости, не явились, как и Принц удалой без лихого коня, ну и, ясен фиг, нас своим присутствием не одарили ни мужик с пичугой, ни гад с дикобразом на черепе. Дописав последний отчет, я сладко потянулась и подумала, что пора устроить моему другану с заниженной самооценкой допрос с пристрастием, хоть и не люблю я мусоров. Ментов, в смысле. В смысле, полицейских!.. Да блин, короче, все поняли!

Я зевнула, почесала кончик носа и порулила к Франу, предварительно зашвырнув пиджак в шкаф: почему-то к вечеру заметно потеплело, и, хоть я и мерзну всё время, сейчас даже меня пробрало. Короче говоря, я осталась в темно-серых брюках-клеш и белой офисной блузе, застегнутой на все пуговицы, и почапала-таки к новому другану. Он на мой стук в дверь не ответил, и я, пнув ее, проорала:

— Нарываешься, брателло! Я вхожу, если ты снял Лягуха, чтоб проветрить лысинку, напяль, не хочу зрить сие безобразие! Если, конечно, не хочешь со мной тайной века под названием «фокусник без странности на голове» поделиться!

Снова пнув дверь, я открыла ее и вошла. Фран восседал в центре своих нар, подтянув колени к груди, а на черепушке его значилась всё та же шапка-лягушка. Бесит…

— Фран, чё ты не отвечаешь? — возмутилась я, захлопнув дверь так, что из косяка труха б полетела, будь он древним.

— Не имею привычки отвечать — надеюсь, что назойливые посетители всё же уйдут, — флегматично ответствовал парень, глядя на картину.

— Обломись, — усмехнулась я и заползла на его койку, усевшись у изголовья. — Я настолько назойливый посетитель, что меня игнором не выпнуть. Я всё равно проверю, на месте ли ты.

— Репейник — очень надоедливое растение, — протянул Фран.

— Зато у него цветочки красивые, — хохотнула я, по его образу и подобию подтягивая колени к груди и обнимая их руками. — Слышь, а ты что, целыми днями тут торчишь?

— Нет, чаще прогуливаюсь по лесу, — выдал мне тайну гибели Майя Фран. — Но Лягушонок так и думал, что ты придешь за ответами и не отстанешь от него, потому что репей в первую очередь всё же надоедлив.

— А мне «вторая очередь» больше нравится, — усмехнулась я. — Но ты же типа меня ждал, да?

— Да, — флегматично ответствовал Фокус-покус. — Потому что не хочу общаться с тобой в двенадцать ночи.

— Не, братюня, в двенадцать я бы не пришла, — хмыкнула я, — потому как в это время все порядочные девочки должны баиньки ложиться, особливо ежели у них с утра куча дел.

— Порядочные девочки на жаргоне не общаются, — съязвил Фран, и я нахмурилась. Задел-таки, гад…

— Ну и что? — огрызнулась я раздраженно. — Вот такая я плохая, давай — устрой мне суд Святой инквизиции!

Фран аж обернулся и вместо картины воззрился на меня, злую и расстроенную. С минуту я сверлила его зеленые плошки раздраженным взглядом, а затем он отвернулся обратно к творению Шишкина и вопросил:

— Так тебе нужны ответы? Спрашивай, но на многое Лягушонок не станет отвечать.

Я фыркнула и с тяжким вздохом решила начать «с простого». Я вообще отходчивая и подолгу злиться не умею — у нас это семейное.

— Тебя эту Лягуху дурацкую термо-принц носить заставляет?

— Что-то вроде, — протянул Фран.

— А конкретнее? — хмыкнула я, прислоняясь спиной к изголовью койки.

— Не заставляет. Скорее, настойчиво рекомендует, а Лягушонка это устра…

Фран был перебит на полуслове: я огрела его подушкой по спине. Вернее, попыталась — он почуял неладное, обернулся и атаку отбил. А он и впрямь неплохой боец, кажись…

— А ну-ка, друг любезный, — приторно-ласково протянула я, — посмотри мне в глаза и скажи: «Я».

— Зачем? — безразличным тоном вопросил парниша. Не обманешь, тебе и правда интересно…

— «За надом»! — хмыкнула я. — Сколько можно себя уничижать? Давай-ка! «Яяяяя»! Ну?

— Тыыыы, — протянул Фран. Ехидна, блин.

— Тыыыы, — повторила за ним я.

— Эхо, пересмешник, попугай? — перечислил он, пытаясь меня обозвать попротивнее. Фиг ему, мне на такое начхать.

— И первое, и второе, и третье, — усмехнулась я. — Парниш, у тебя имя есть. Прикольное имя, кстати. «Франческо» с французского «свободный» значит. Так чего ты под гнетом этого «Принца» и его причуд живешь?

— Лягушка помогает, — глубокомысленно изрек он.

— О да, — фыркнула я, умостыривая подушку на место и снова опираясь на нее спиной. — Но нельзя же всю жизнь, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю за нее прятаться? Ты хоть с друзьями можешь быть самим собой, а не притворяться земноводным?

Повисла тишина. Фран буравил меня пристальным взглядом, я же чуть ли не начала, как Ленка когда-то, пытаться ему внушить свои мысли ментально. Нет, правда, бесит его отношение к себе!

— Меня всё устраивает… Я… не против, — выдал он наконец. Я замерла, а затем расплылась в довольной лыбе. «Я». В его исполнении это дорогого стоит!

— Правильным курсом идем, товарищи! — продекламировала я. — Прогресс ради прогресса нам ни к чему. Мы будем двигаться к намеченной цели потихоньку и не спеша. Реформатор — молодец, его верные последователи — тоже.

— Лягушонок ни за кем не следует, — протянул Фран. Так, это он себя из вредности обозвал, явно. Ладно, пропущу мимо ушей.

— Ага, — легко согласилась я. — Мы просто движемся параллельным курсом.

— Примерно, — поправил меня мой магистр фокусов.

— Если «примерно», когда-нибудь мы пересечемся, — философски изрекла я.

— В геометрии Лобачевского и параллельные прямые пересекались — это неизбежно, — еще более глубокомысленно изрек мой друган.

— Истину глаголешь, — улыбнулась я и кивнула на подушку рядом с собой. — Подтянешься сюда? Не хочу орать следующие вопросы на всю вселенную. Как показала практика, у некоторых твоих знакомых слишком длинные уши.

Фран поколебался, но всё же подполз к подушке и оперся об нее спиной, я же подобралась ближе к нему и, начхав на то, что он как-то резко помрачнел и явно жаждал свалить от меня подальше, хоть я и не дотрагивалась до него, начала шептать:

— Короче. Мужик в белом. Бьякуран, кажется. Что за имена — офигеть не встать вообще. Как он смог услышать весь наш разговор? У нас отличная звукоизоляция, и, если специально не подслушивать, разговор на нормальной громкости не услышать, а я тогда вещала тихо. С фига ль он за нами шпионит за всеми?

— Привычка, — протянул Фран, снова уставившись на картину. Она умиротворяет, что ли?.. Ну, лес предгрозовой — чего он от него так фанатеет?