— Сделать Вам тамаго яки? А то Вы всё холодное, да холодное едите…

— Я разогрел, — бросил он, не глядя на меня.

— А если я приготовлю, есть будете? — не сдавалась я. Всё же он мне губу зашил, да так качественно, что, думаю, даже шрама не останется, а я его еще не поблагодарила…

— Обойдусь, — холодно бросил комитетчик без галстука, и я с тяжким вздохом полезла в холодильник. Выудив оттуда четыре калиброванных яйца, я достала из шкафа блендер и молча начала взбивать несостоявшихся цыплят в густую пену. Повисла тишина, нарушаемая чириканьем птички, но почему-то она меня не напрягала. Вот когда я с Франом осталась наедине, мне хотелось потрепаться, чтобы эту тишину хоть чем-нибудь заполнить, а с мерно жующим комитетчиком такого желания даже на горизонте не было, и я, умиляясь на весело чирикавшего Хибёрда, с улыбкой на губах готовила яичницу нашему Дисциплинарному извергу. Зашвырнув сахар и соль в пену, я продолжила благое начинание и пробормотала:

— Простите, у нас ни мирина, ни саке, ни соевого соуса не достать, так что без этого будет омлет.

— Я не пью и в еде алкоголь не признаю, — последовал лаконичный ответ. Вау… Начинаю еще больше уважать Главу Дисциплины. Вот уж точно человек от своих принципов — никуда.

— Здорово, — протянула я, тоже не любившая алкоголь и не признававшая его ни в каком виде. — Я тоже не пью.

Хибари-сан мои слова пропустил мимо ушей, а Хибёрд вдруг вновь запел. Я же проскакала к плите и начала печь блинчики из сей смеси, скручивая их в рулет. Отчаянно хотелось поддержать канарейку в ее благом начинании, но я не решалась — вдруг опять ее хозяин разозлится? Лучше не нарываться. Да и вообще, пение при посторонних — демонстрация твоих чувств, а это недопустимо, как говорил мой батюшка… В чем, в чем, а в этом он был прав: нельзя показывать людям, что чувствуешь — надо быть бодрой, веселой и жизнерадостной, ну и немного язвительной, потому что тогда никто не захочет копаться в твоей душе, решив, что она плоская и неинтересная, а сам ты глупый обрадушек…

— Травоядное, — вдруг обратился ко мне Глава CEDEF, и я неохотно обернулась, — твоя сестра — шулер?

Я нахмурилась и отвернулась к плите, поджав губы. Врать не хотелось, но и сестру сдавать — тоже.

— Не хочешь предавать сестру? — донесся до меня ледяной голос. Я передернула плечами и заявила:

— По мне так лучше солгать малознакомому человеку, чем предавать родного, не согласны? Хотя я вообще врать не люблю. Смолчу — за умную сойду.

— Глупое травоядное, — последовала нелестная оценка моих умственных способностей.

— Что поделать, — пожала плечами я. — Главное не мозги, а душа, мне кажется.

Ответа не последовало, но я его и не ждала, а Хибёрд вдруг перелетел на разделочный стол рядом с плитой и чирикнул.

— Хибёрд, ты что! — всполошилась я, начхав на поздний ужин комитетчика и осторожно взяла пичугу в ладони. — Нельзя туда — там огонь! А если обожжешься?

— Он умный, он не полезет к огню, — чуть раздраженно заявил его хозяин.

— Ага! — фыркнула я, опуская канарейку на стол. — А если с плитой что случится непредвиденное? А если пламя полыхнет? Он же поранится! Нельзя таким бесчувственным быть!

— Бесчувственным? — возмутился Хибари-сан и встал, впившись мне в глаза злым взглядом.

— А что, нет? — возмутилась я не хуже него самого. — Животных от подобного оберегать надо, а не говорить: «Он умный, сам выкрутится»! Мы набодяжили технику — мы и должны животных от нее защищать!

И тут Глава дисциплины и наручников усмехнулся и сел на место, вернувшись к ужину. Я опешила. Неужто камикорос отменяется? С чего бы?

— Травоядное, мой ужин горит, — холодно бросил он, но мне показалось что в голосе комитетчика просквозило ехидство. Я всплеснула руками и ломанулась к плите. Блинчик необратимо пригорел и я, сняв его со сковороды, налила на нее новый, а этот решила в рулет не включать, подумав, что поговорка «Горелого поешь — грозы бояться не будешь» вряд ли будет актуальна при подаче бракованной пищи Главе Дисциплинарного Комитета с морем пафосности в характере. Посему я этот блин попросту сжевала сама, кстати, он был не так уж и ужасен. Я вяло ковыряла лопаточкой очередной блинчик и размышляла о том, почему меня мгновенно тонфа за «оскорбление» не пристукнули — не из-за моей любви к животным ведь? Или?.. Хибёрд начал прыгать по столу и вновь запел Гимн, а Хибари-сан ни с того ни с сего заявил:

— Травоядное! И чего ты молчишь?

— А что я должна сказать? — опешила я, скручивая очередной блинчик и даже забывая обо всех своих тяжких раздумьях.

— Не сказать, а спеть, — хмыкнул он, и я воззрилась на него, как девица пуританских взглядов на статую «Писающего мальчика» — то есть со смесью ужаса и неверия в то, что у меня не глюки.

— Я? — уточнила я. — И Вас это не выбесит?

Он лишь пожал плечами, не глядя на меня, а я радостно улыбнулась и подхватила третий куплет гимна Намимори, решив-таки начхать на собственные убеждения о том, что петь при посторонних нельзя, потому как с любимой канарейкой, да еще и одну из наилюбимейших песен спеть больше шанса могло и не выпасть.

— Kimi to boku to de Namimori no

Atarimae taru nami de ii

Itsumo issho ni

Sukoyaka kenage

Aah, tomo ni ayumou

Namimori chuu…

Птичка замолчала, а я заявила:

— Браво, Хибёрд!

Тот чирикнул в ответ, я же сняла со сковороды готовый рулет и, быстренько его порезав, поставила тарелку перед главным монстром Дисциплины.

— Приятного аппетита, Хибари-сан, — улыбнулась я и отправилась наливать ему и себе по чашке чая.

— Неужели ты вспомнила, что к моей фамилии надо добавлять суффикс «сан»? — съязвил он хмуро, и я растерялась. Блин, а я надеялась, что мы это замнем для ясности…

— Извините, сорвалась, — пробормотала я. — Тогда не до официоза было.

— Потому я и не забил тебя до смерти, — флегматично ответствовал герр Марти Сью по силушке богатырской, и я, мысленно закатив глаза, поставила перед ним чашку горячего зеленого чая. Набодяжив себе такую же вкусняшку, я помыла посуду и, усевшись на свой стул, воззрилась в окно напротив. Повисла тишина, а я подумала, что Хибёрда тоже бы не мешало покормить, и спросила:

— А что Хибёрд ест? Может, ему дать что-нибудь?

— Я его уже покормил, — нахмурился Дисциплинарный маньяк. — Неужели ты думаешь, что я сел бы ужинать, не покормив его?

Мне вдруг почему-то стало стыдно. Да, я бы тоже в жизни не села за стол, зная, что Торнадо голоден, и как-то даже расстроилась от того, что заподозрила человека, искренне любившего животных, в такой гадости…

— Да уж, я точно глупое травоядное, — пробормотала я, утыкаясь взглядом в стол, а хищник местного зоопарка даже жевать перестал и воззрился на меня тяжелым взглядом. Мне показалось (спасибо боковому зрению), что в глазах его на секунду промелькнуло удивление, а затем он вернулся к ужину и остаток вечера мы молчали. Я бухала чай, Дисциплина в человеческом обличье мерно жевала, а канарейка скакала по столу и радостно чирикала. Чему он так радуется, интересно? Тому, что любимый хозяин жив?.. Стоп. Если Хибёрд здесь, значит, он тоже погиб?! От этой мысли меня чуть инфаркт не хватил. Если бы меня попросили назвать самого любимого персонажа «Реборна», которого я бы никогда не смогла оплакать в случае его гибели, я бы назвала именно Хибёрда и Ролла, потому что они и впрямь были моими любимцами, и, когда до меня дошло, что канарейка тоже была мертва (я не тормоз, я просто очень медленный газ, который спроецировался и причислил Хибёрда к животным из коробочек, а их я почему-то считала бессмертными — наверное, из-за того, что они не нуждались в пище), мне чуть дурно не стало.

— Хибари-сан, — прошептала я одними губами, с ужасом глядя на жизнерадостного первоптица, — а Хибёрд… Он в мир Мейфу с Вами попал?

Дисциплина-сама замер, а затем хмуро кивнул. Вот ведь гадство! Ну почему?.. Поджав губы, я поймала птичку ладонями и, поднеся к лицу, начала осторожно гладить по мягким желтым перьям. Канарейка недоуменно на меня воззрилась, а затем радостно зачирикала и, устроившись на моей ладони, начала вертеть головой, подставляя шею моим пальцам. У меня же в глазах стояли слезы, и я отчаянно старалась проморгаться. Глупая соленая влага, кыш! Кому ты нужна вообще? Да никому… Не в этом мире и не в этой жизни! Блин…