— Пойду я с Ленкой поговорю. Это ведь еще актуально?
— Естественно! — фыркнул мечник, грея лапки о чашку. Замерз, бедняжечка, теплым летним нервным вечерочком? — И не потому, что эти гуси совет дали, а потому, что мне нужны ее знания!
— О’кей, — хмыкнула я и пошлепала наверх.
К Ленке я без стука вламываться не решалась после того, как однажды застала ее сидящей в центре круга из свечей и что-то бубнившей себе под нос, а потому, достигнув двери с табличкой, являвшей собой фотографию вампирообразного Антонио Бандераса из фильма «Интервью с вампиром», под которой готическим шрифтом была сделана надпись «Смерть придет и за вами», трижды долбанулась в дверь и вопросила:
— Лен, не помешаю? Важный оккультный разговор!
— Заходи, — раздался вялый ответ из-за двери, и я заползла в мистическую хатку сеструндии. Она сидела за столом при свете бра, и я вздохнула свободно. Отложив книгу, Ленусик воззрилась на меня тяжелым взглядом, а я, плюхнувшись на ее наимягчайшую перину, заявила:
— Лен, мне помощь твоя нужна по оккультной символике.
— Что именно? — вопросила она с безразличной мордахой, но глазки подозрительно заблестели.
— Понимаешь, тот парень с длинными пепельными волосами — Суперби Скуало — ходил к нашим камушкам, — пояснила я, — и сделал зарисовки всех символов. Но, как оказалось, один камень пропал — камень на двенадцати часах с тремя символами.
Лена нахмурилась и поджала губы. Она всегда считала, что это сооружение нашу семью охраняет, и явно от подобной новости в восторге не была.
— Можешь помочь ему разобраться с этим? — продолжила я атаку. — Он считает, что это как-то связано с Книгой Судеб и, возможно, внесет в нашу жизнь какие-то изменения. Но он знаком с символикой лишь поверхностно, так что…
— Помогу, — перебила меня Ленка холодно. — Но я не обещаю, что это что-то изменит. Камни те очень и очень старые, это явно, а рисунки, судя по глубине нанесения, да и вообще по внешнему виду, были сделаны давным-давно. Сделать копию мы не сможем, но разобраться с последствиями я бы и сама хотела.
— Лады, — улыбнулась я, аки Ямамото. — Но, Лен, тут такое дело… — я замялась, а затем всё же просветила сестру: — Он довольно хамоватая личность и всех подряд зовет мусором. Плюс орет постоянно. У него громкость вообще почти не убавляется — только если он очень спокоен.
— Не важно, — чуть заметно пожала плечами Ленка. — Мне плевать, как меня называют, я просто буду язвить. Он что, мусорный мешок — к мусору-то тянется? Короче говоря, пусть приходит завтра после ужина. А орево меня вообще не волнует. У меня голова крепкая — бронебойная.
— Это хорошо, — улыбнулась я и встала: — Спасибо, Лен.
— Не за что, — пожала плечами сестра, возвращаясь к книге, лежавшей на столе. — Я делаю это не ради него, а ради нашей семьи.
— Вот за это и спасибо, — кивнула я и свалила куда подальше, а точнее, к Мане.
Маруськин обнаружилась у себя в комнате, куда я влетела без предупреждения и раскаяния. Она что-то печатала в компьютере и жевала карандаш, зажав его губами. Странная привычка, ну да ладно, не мое это дело, у самой не лучше имеются.
— Манюнь, поговорить бы? — протянула я, усаживаясь на ее койку.
— Зачем? — пробормотала сеструндия, не выпуская из зубов грифельный кошмар.
— «За надом», — парировала я. — Отвлекись на пять минут.
— Лааадно, — тоном мученика простонала Маша, бросив карандаш на стол, и, крутанувшись на кресле вокруг своей оси, затормозила лицом ко мне. Вот спасибо, осчастливила, хех.
— Фран, — коротко сказала я и воззрилась на Маню со смесью ехидства и любопытства.
— А что с ним? — озадачилась Манюня.
— Вы помирились? — пояснила я свой вопрос.
— Скажу больше: мы подружились, — усмехнулась Маня. — Сильный парниша, люблю таких.
— Это да, — кивнула я. — Он тебя простил за помощь мне?
— Типа того, — пожала плечами Машка. — Я ему поведала историю о том, как профукала свое счастье, и он проникся идеей, кажись.
Я нахмурилась, а сестра меланхолично воззрилась в окно. Странно, что она об этом Франу рассказала. Видать, и правда очень хотела нас с ним помирить…
— Спасибо, Маш, — улыбнулась я краешками губ, а сестра, тут же вернувшись в свое родное состояние бодрости, отмахнулась и бросила:
— Да пофиг! Результат зато какой! И Фран не страдает дурью, и у меня новый друг появился, и Дикобраз его не трогает! Кстати, молодец, что его не кормишь, — я мысленно закатила глаза, но кивнула. — И вообще мир относительный: фокусник вряд ли будет делать тебе пакости и явно понял, что был не прав, а значит, не будет и себе жизнь портить обидками глупыми.
— Фокусник? — озадачилась я. — Он что, тебе иллюзии показывал?
— Ага, — кивнула Маня с маньячным блеском в черных глазюках. — Он клевый манипулятор! Я — ты прикинь, я! — его подловить не смогла! Он ромашку, колокольчик и цепочку материализовал, а цепочка еще и вращалась в воздухе. Мастерство выше всяких похвал!
— Круто, — протянула я, думая, что бы сказала Маша, если бы узнала, на что Франя на самом деле способен.
— Ага, — разулыбалась сеструха. — Обожаю манипуляции, а это было реально на чудо похоже. Будь я Ленкой, заорала бы: «О, великий маг, возьми мои бренные кости в ученики!»
Я фыркнула, а сестра расхохоталась, аки сангвиник на выступлении Никулина.
— Ладно, рада за вас обоих, — сказала я и встала.
— Ага, я тоже, — хмыкнула Маруся и вернулась к работе, снова закусывая выплюнутый минут пять назад карандаш.
— Кто б сомневался, — усмехнулась я и пошлепала к себе — пора было баиньки, несмотря на то, что инспекция холодильника потерпела полное и сокрушительное фиаско. Ополоснувшись, я спустилась вниз — проверить, всё ли на кухне выключено после нашествия акулообразного мафиози, и была загнана в дикий транс зрелищем, открывшимся моему укуренному взору.
На месте Ямамото (и почему его все так любят?) восседал Хибари-сан, как всегда одетый в наглухо застегнутый пиджак, но вот рубашку фиолетового окраса заменила черная футболка, а галстук сгинул в неизвестном направлении. Перед ним стояла тарелка с еще вечером приготовленной мною темпурой, а в руках Главы сообщества любителей Дисциплины были палочки. Где он их надыбал, было не ясно: у нас их не было точно, в городке местном такое не найти, да и выглядели они так, словно он их самолично из веток выстругал. Но, надо сказать, выстругал аккуратно и красиво. На спинке моего стула восседала желтая канарейка и пела гимн школы Намимори. Я укаваилась вусмерть. Обожаю эту песню, особенно в исполнении Хибёрда!
— Asa tsuyu kagayaku Namimori no
Heihei bonbon nami de ii, — чирикал Хибёрдушка, и мне до безобразия захотелось подпеть, причем впервые в жизни мне было начхать на то, что мои завывания услышит кто-то еще. Хибари-сан вяло жевал остывшую темпуру, но явно знал о моем присутствии, потому что хмурился, а я не верила, что он бы хмурился наедине со своей канарейкой. Пушистый желтый комочек обернулся и воззрился на меня, прислонившуюся плечом к дверному косяку, умильно сверкнул глазками-бусинками, и тут меня пробило. Ну а что я могу поделать, если Ролл и Хибёрд — мои любимые герои «Реборна», животных я вообще обожаю до безобразия, а эта песня вгоняет меня в дикое умиление?..
— Itsumo kiowanu
Sukoyaka kenage, — продолжили мы петь дуэтом с Хибёрдом. Кстати, пою я, по моему скромному разумению, довольно неплохо — не Монсеррат Кабалье, ясен фиг, но и уши несчастных слушателей в трубочку свернуться не должны. Вот только Хибари-сану мое вмешательство явно не понравилось, и он перебил нас с Хибёрдом, чирикнувшим и тут же перелетевшим ему на плечо:
— Травоядное, что тебе надо?
— Обход территории делаю, — вяло отозвалась я, проходя на кухню и поджигая чайник. — Извините, что помешала.
Дисциплина-сама не ответил, вернувшись к вечерней трапезе, а я почувствовала одновременно расстройство от того, что мне не дали спеть одну из любимых песен с самой кавайной канарейкой в мире, злость на себя за то, что всё же «сорвалась» и таки вообще начала петь, и пробуждение моего почти никогда не дремлющего материнского инстинкта и желания заботиться обо всех и вся. Дурдом на выезде… Но с последним я ничего поделать не могла, а потому охамела и вопросила:
