С традиционным тяжелым вздохом я направила стопы свои к клеткам с кроликами, но вместо нервно бегающей вокруг них в стиле Фореста Гампа и кухонных тараканов Марии, обнаружила того парня с прической, закрывавшей обзор и напоминавшей горшок (хорошо хоть, не ночной, хотя…), которую венчала диадема. Тоже мне, «девушка из высшего общества»… Платина-бриллианты озаряют сиянием своим путь его. А впрочем, сияние бриллиантов — это отражение света ночного или дневного светил, а также флуоресцентных ламп и ламп накаливания, кои являют собой символ самосовершенствования и саморазрушения светом, бриллианты же — лишь зеркала и способны сиять лишь в присутствии того, кто несет им блики.
Парень по имени Бельфегор взвесил в руках молоток, который, видимо, был еще с утра положен на клетки Марией — я видела ее с ним в руках, и вдруг ухмылка с его губ исчезла. Не ведаю, нахмурился ли он, да и не мое это дело, но он явно не радовался тому, что должен был совершить. Это признание того, что перед смертью все равны, или он не такая уж идиотствующая бездушная гадость, коей кажется на первый взгляд? Принц Датский вытащил из клетки кролика, и я отвернулась. Нет, на подобное зрелище меня не хватит. Но я решила остаться и всё же оказать посильную моральную поддержку своим присутствием «Мальчику с ножичками».
Ветер согнал тучи прямо над нами, и я тяжело вздохнула. Послышался раскат грома, и на щеку мне упала первая слезинка небес. Не плачьте, не стоит. Плакальщицы на могилах — пережиток старины, пафосности и двуличности, а я приверженец натурализма и явления миру большей части того, что в душе, либо полного ее сокрытия. От звуков извне я постаралась отрешится и мысленно напевала песню группы Lacrimosa «Der morgen danagh»: готика — это то, что нужно для проводов милых ушастых созданий… Минут через двадцать я обернулась — Бельфегор закончил, и я нахмурилась, глядя на него. Он не улыбался, но и явно не грустил, и мне захотелось с особой жестокостью превратить его в жертву слэша рейтингом NC-21… Нет, я не жестока — я справедлива. И не важно, что недоделанный Гамлет нам только что помог. Просто жестокости к животным я не терплю, а вот к людям — легко…
Я направилась к почти Шекспировскому герою, но он заметил меня еще издалека, хоть я и хожу абсолютно бесшумно, и, обернувшись, спросил:
— Неужто Принцесса пришла проведать Принца?
— Мечтать не вредно, — безразлично ответила я, не глядя на него, но отмечая боковым зрением, что Бельфегор вновь разулыбался, как безумный Чеширский Кот. У него даже полосочки такие же, жаль, хвоста нет…
— Быть может, Принцесса пришла увидеть Ее Величество Смерть во всей красе? — усмехнулся неандерталец со средневековыми манерами, забывший о любви к ближнему и заботе о слабых.
— Я не считаю смерть беззащитного животного тем, чем можно любоваться, — холодно ответила я и безразлично на него посмотрела. — Если Вы этого не понимаете, какой же Вы «принц»? Тиран? Деспот? Или Вы считаете, что животных можно губить, как и людей, но при том оставаться в душе добрым правителем?
— Я не наслаждался смертью этих зверушек, — рассмеялась странным смехом венценосная особа с паранойяльными проявлениями по отношению к своему титулу. — Мне просто было всё равно.
— Да? — протянула я. — Это значит, Вы подтверждаете, что принц из Вас как из Алигьери — автор пародий.
— Принцесса забывается, — явил миру безумную ухмылку абсолютного параноика с галлюцинаторными составляющими анамнеза Бельфегор, и в тонких бледных аристократических пальцах со скоростью читки рэпера замелькал стилет, так ведь он назвал эти ножи? Да, то, что я делаю вид, будто не слушаю чужие разговоры, не значит, что я глуха, как Большой Ух, которому уши оболтали.
— Ну давайте, пришибите меня, как этих кроликов, Вы же тиран, — бросила я и перевела взгляд на небо.
— И Принцесса не боится боли? Ши-ши-ши, — то ли он и правда интересуется, то ли издевается. Впрочем, не важно, отвечу правду, потому как лгать не люблю… Проще промолчать, если ответ не устраивает.
— Боли боятся все, даже те, кто говорит обратное, — едва заметно пожала плечами я. Я вообще статична, как памятник калоше… — Весь вопрос в том, какой силы должна быть боль, чтобы человек ее испугался.
— Ши-ши-ши, а какой боли боится Принцесса? — вопросил Чеширский Кот, свалившийся нам на голову вместе с толпой себе подобных — неимущих.
— А Вы мне ее причинить собрались? — безразлично спросила я, глядя на хмурые небеса. Вот честно, мне как-то всё равно. Как говорится: «Убьет, не убьет — да пофиг», — потому что я уже давно отказалась от идей долголетия, реинкарнации и отсиживания «до лучших времен» в горах Тибета с буддистскими монахами. О нет, я не собираюсь лезть в петлю — я же не страдаю асфиксиофилией и кайфофать от этого вряд ли буду, а результат мне не интересен. Я, может, и гот, но не суицидник. Вот только если меня в эту самую петлю кто другой отправит, вряд ли я от этого расстроюсь так, как если бы Lacrimosa распалась. Брр, о последнем даже думать страшно, право слово…
— Ши-ши-ши, — раздался у меня над ухом то ли смех, а то ли шипенье (правда, жаль Бельфегор не «виденье», но он и не девушка, а я не Макс Леонидов, об этом петь).
И в тот же миг… хотелось бы сказать «влюбленное созданье, включив форсаж, умчалось на свиданье», но нет, Полосатое Безобразие с улыбкой маньяка-садиста не умчало. Напротив, мою левую руку в области предплечья пронзила острая боль. Я вздрогнула и резко отдернула руку, а затем оглянулась и уставилась на местного садиста полным презрения взглядом. Впрочем, ему на это явно было наплевать — он безуспешно изображал Джоконду, а в тонких бледных пальцах мелькал окровавленный стилет.
— О да, Вы точно «Принц», — холодно сказала я, глядя на штору из соломенных прядей, успешно маскировавшую органы зрения садиста. — Манеры из ушей торчат. Нападать на безоружного очень «по-царски». Мне Вам реверанс сделать или обойдемся хвалебной одой, пока Вы меня не освежевали заживо от осознания собственной важности и моей никчемности?
— Принцессе стоило бы прикусить язычок, — усмехнулся он.
Ага, бегу и падаю, теряя тапки и роняя слезы.
— Может, Вам его мне вырвать, если не в состоянии заставить меня прекратить говорить без применения насилия и удовлетворения собственных извращенных потребностей в садизме? — хмыкнула я. — Правда глаза колет, да?
Резкое движение кисти, шипящий звук, символизирующий смех, и мне в предплечье снова впивается стилет. Что ж ты за существо-то такое… Больно… Я схватилась за рукоять стилета и закусила губу, чтобы не застонать от боли, но глаз от челки этой мерзости не отвела. Обойдется. Я не слабая, кто бы что ни говорил и ни думал.
— Принцесса всё же замолчала? — усмехнулся он.
— Нет, — прошипела я не хуже него самого, но голос исказился не только от ненависти, но и от боли. — Садист, спокойно убивающий животных и ценящий только силу, меня замолчать не заставит. Разве что убьет. И докажет, что он слабак. Потому что только слабый убегает от проблем, прячась за титул, деньги или избыточную физическую силу. Превосходство в последнем у Вас есть, но Вы всего лишь слабак, если всё привыкли решать силой. Без нее Вы ни на что не способны. И Вы не принц, а нищий. Потому что принц — этот тот, кто заботится о своем народе. А тиранов народ свергает и делает нищими. Или трупами.
Полосатый извращенец рассмеялся или зашипел, если точнее, а я вырвала из предплечья стилет и швырнула к его ногам. Пошел он куда подальше, я на его игры не поведусь и не признаю поражение. И даже если я сейчас здесь кровью истеку, как донор вампира, я не собираюсь уходить первой.
— Глупая Принцесса, — нелестно отозвался садист о моих умственных способностях. Пф! Лучше быть глупой, чем бессовестной. — А еще странная. Мне нравится, что ты не уходишь.
— Это комплимент? — хмыкнула я, даже не пытаясь зажать рану на руке. — Попытка подлизаться? Извиниться? Сказать, что у Принца наступило просветление обездоленного совестью разума?
