Хибари-сан нахмурился и зло посмотрел на меня, опуская тонфа:

— Травоядное! Ты жульничала?

Я поджала губы, скрещивая руки на груди, а Маша встала.

— Так, кончаем разборки! Ты с нами не играл, вот и иди туда, откуда пришел, — раздраженно бросила она. Вот кого-кого, а меня она в шулерстве обвинять не позволит — факт.

— Травоядное, — прошипел Хибари-сан не отводя взгляд от моих глаз.

— Я не умею передергивать карты, — честно ответила я, вытекая с линии словесной атаки.

— А твоя сестра? — усмехнулся гадкий Ананас.

— Я могу говорить только за себя, — пожала плечами я, не отводя взгляд от глаз комитетчика. — Но если бы она и умела, я бы ее не сдала.

И тут ни с того, ни с сего Хибари-сан усмехнулся. С чего бы это?

— Не собираешься сдавать сестру? — вопросил он и, не дожидаясь ответа, вновь посмотрел на Мукуро. — Ответ тебе дан. Чего еще ты хочешь? У нее нет карт.

— Ее сестра ей их подложила, — ответил Фей. О да, ты прав. Но вот дальше ты цепочку не проследил…

— Ты ее обыскал, что тебе еще надо?

— Не до конца обыскал. Ты мне помешал.

— Это был не обыск, а домогательство, — нахмурился Хибари-сан.

— Ооо, если ты у нас такой правильный, Кёя, вперед! Обыщи ее сам, — усмехнулся Мукуро. — Ты же у нас «человек чести», да? — с сарказмом и презрением в голосе выдал он. — Вот и вперед. Тебе-то я могу доверить это дело. Ты не станешь скрывать колоду. Или я вынужден буду обвинить эту девчушку во лжи, не обессудь.

— Хм.

В тот же миг тонфа исчезли из рук Главы Дисциплинарного Комитета, растворившись в воздухе, а сам он подошел ко мне.

— Травоядное, у тебя есть карты? — спросил он, глядя мне в глаза. Радар у него в зрачках, что ли? Или детектор лжи?

— Нет, — честно ответила я.

— Я должен осмотреть, — безапелляционным тоном заявил он и, присев на корточки, быстро и профессионально ощупал мои ноги, проверил карманы комбинезона, поднялся и всё теми же четкими профессиональными движениями закончил досмотр. Было мерзко и противно, но я даже не поморщилась, думая о том, что уж лучше бы он мне еще одну рану зашил. Поглубже и подлиннее…

— Карт нет, — объявил он, оборачиваясь к Ананасу. Тот покосился на стул и одним движением трезубца опрокинул его, но карт, равно как и кармашка, там не оказалось.

— Хитрые девочки, — усмехнулся Фей и, подойдя к не сопротивлявшейся Мане, быстро ее осмотрел. Правда, безрезультатно. Я нахмурилась, поняв, что колоду Маня передала добросердечному Ямамото, а я его втягивать во всё это не хотела.

— Хитрые, очень хитрые, — усмехнулся он.

— Что, пролетарий! — рявкнула Маша, переходя на жаргон. Буду снова пояснять, а то мало ли… «Пролетарий» — значит «проигравший». — Встать на лыжи решил? — «уклониться от уплаты карточного долга». — Играл в американку — изволь выполнять! — «играл на желание выигравшего». — И нечего атанду метать здесь! — «отказываться от обязательств».

— Ку-фу-фу, — рассмеялся Фей, — так вот где ты научилась так людей в карты дурить? В тюрьме? А ради знаний… как это там по-вашему… «шестерила», нет?

Так… А вот это было зря. Такого Маша не простит точно. За «шестерку» она и прибить может…

Глаза моей сестры налились кровью, она сжала руки в кулаки так, что костяшки пальцев побелели, а я поспешила подойти к ней и встать рядом. На всякий случай…

— Слышь, ты, фраер, — прошипела она не хуже кобры. — Ты за метлой следи! — «не оскорбляй». — А то и спросить ведь могут! — «наказать». — Ты тут не блатной, — «не из высшей касты зеков», — канитель не разводи, — «не нарушай правила отношений», — а то я тебе такой душняк устрою, — «невыносимые условия», — на компанию прессовщика согласишься! — «на компанию человека, выполняющего функции карателя по приказу начальства тюрьмы». — Правилка нужна, а? — «нужен разбор конфликта по правильным понятиям?» — Легко устроить можно! Запомни, фраерок, твои прихваты не пройдут! — «не сможешь меня спровоцировать». — Я не шестерила, — «не прислуживала», — и никогда не буду, ясно?!

— Ооо, так из всех моих слов тебя задели только эти? — рассмеялась эта гадина с хохолком. — Что же в них такого обидного?

— Заткнулся бы ты, Мукуро, — процедила я. — Не знаешь значения слова — не используй. Ты ее сейчас оскорбил смертельно, ясно?

— Чем же? — усмехнулся иллюзионист, опершись на трезубец, поставленный на пол, обеими руками.

— «Шестерить» — это значит прислуживать всем мастям, то есть группам заключенных, — нахмурилась я, а Машка аж задохнулась от негодования.

— Я ошибся, да? — ехидно вскинул бровь он.

И вот тут Маню прорвало. В правой руке ее появился нож. Я этого ожидала, а потому тут же схватила сестру за руку и рявкнула на всю вселенную, не думая о последствиях:

— Хибари, помоги!!!

Странно, но Глава Дисциплинарного Комитета мне помог: он мгновенно оказался у моей сестры за спиной и заломил ей руки за спину.

— Маша, тихо, — зашептала я, поймав лицо вырывающейся сестры в ладони. — Он идиот, ну правда! Дебил! Он не понимает, что сказал! Он же никогда не слышал этих слов, не знает, что они значат!

— Знаешь, Катя, — прошипела Мария, резко замерев, а затем выпрямившись. — Я бы могла его тонной «слов» назвать, но не стану. Потому что, в отличие от этого фраера, я по понятиям живу и не назову «козлом» того, кто им не является. Был бы на моем месте кто другой, сразу бы правилку потребовал. Или просто глотку перерезал бы. Я молчать не буду, запомни: честь свою надо защищать всегда. Но и руки марать об эту… — Маня шумно выдохнула и окончательно взяла себя в руки. — Всё, пусти, — бросила она Хибари-сану, — я его не трону. Мне оно не надо. Но запомни, Катя, — перевела она взгляд на меня, — хоть он и имеет право есть наши продукты, ты ему больше не готовишь. Узнаю, что ты ему готовишь, стираешь, убираешь комнату — буду с тобой в первую очередь разбираться, ясно? За каждый поступок человек должен нести ответственность. За слова тоже. И если он не умеет следить за языком, пусть учится на собственных ошибках. Без наказания вины не понять. Так что это и будет его наказание.

Я кивнула сестре, а Хибари-сан отпустил ее руки. Она же посмотрела на Мукуро с таким презрением, словно ниже него на свете существа просто не было, и бросила:

— Значит, так. Не важно, играл ты с шулером или магом, — «человеком, которому везет в карты». — Карточный долг — это святое. Если ты доказываешь, что человек — шулер, он возвращает одну треть твоего проигрыша, таков закон. Если нет, ты обязан заплатить. За необоснованные или недоказанные обвинения в шулерстве могут и на перо посадить, — «пырнуть ножом». — Так что плати.

— И чего же ты хочешь? — усмехнулся Мукуро.

— Я бы сказала, чего хочу от тебя, но не буду, — процедила Маша. — Потому что мне не нужны ни деньги, ни поступки человека, с которым мне в одной комнате находиться мерзко. Я имею право перепродать твой долг. Отдаю его Кате за уборку моей комнаты. Идет? — безразлично спросила она меня.

— Да, — кивнула я и пожала руку сестре.

— Дальше сами разбирайтесь, — бросила та и ушла.

Повисла тишина, а я посмотрела на иллюзиониста. Устало и безразлично. Так, словно он был пустым местом. Нет, я понимаю, что он не знал верного значения произнесенного им слова, но ведь даже узнав его, он не то, что не извинился, он продолжил настаивать, а это в среде людей, знающих жаргон и живущих «по понятиям», в сто раз хуже, чем случайное оскорбление.

— Что же ты молчишь? — усмехнулся Мукуро. — Ты сейчас можешь попросить меня не приближаться к тебе. Давай же.

— Я попрошу, — кивнула я. — Но не этого. Не смей приближаться к Франу и каким-либо образом причинять ему вред. Это всё.

— Какая трогательная забота о ближнем! — выдал он.

— Нет, — покачала головой я. — Маше противно просить у тебя что-либо. Мне, если честно, от тебя ничего не надо. А вот третий человек, который участвует в игре и который никогда не попросил бы ничего для самого себя, от твоих действий страдает. Короче говоря, если ты причинишь вред Франу — физический или иллюзорный — ты нарушишь обещание. Ты не заплатишь карточный долг. А человек, не выплативший карточный долг — это человек, которого никогда и никто уважать не будет. В нашем обществе, по крайней мере.