Народ ускакал к себе, а я принялась за готовку: часы показывали шесть вечера и рассусоливать было некогда. Приготовив рис и темпуру, точнее, рыбу в особом кляре, я решила, что больше ничего японского сегодня делать не буду и начала тушить овощи и проворачивать фарш для котлет, специально для Скуало же была зажарена красная рыба. Ну а Принцу пришлось готовить вместо котлеты отбивную. Эстет, блин… Ровно в шесть сорок всё было готово, а в духовку я запихнула меренги, так понравившиеся Зефирной Фее, правда, надежды на то, что Бьякуран спустится к ужину вместе со всеми, было мало. Покончив с готовкой, я уселась на свое законное место, спиной к двери, и буквально через минуту об этом пожалела.
— Ку-фу-фу, — раздалось как раз таки прямо за моей спиной, и я чуть на стуле не подпрыгнула. Обернувшись и узрев рядом со своим стулом Ананасовую Фею (лучше б Зефирная приперлась, вот правда), я возмущенно заявила:
— Подкрадываться нехорошо! Инфаркт кормилице сваяете, и будет Вам несчастье в виде голодухи!
— Я способен и сам приготовить себе ужин, — заявил Фей и уселся на стул рядом со мной, положив правый локоть на стол и опершись щекой о ладонь. На нем был его черный плащеёк и байкерские перчатки, и я подумала, что мне его всё же жаль: в такую жару пафосность перевешивает и заставляет его косплеить курицу-гриль…
— Раз вы такой самостоятельный, что ж не готовите? — фыркнула я, поднявшись и накидав ему овощей с котлетой.
— Зачем утруждаться, если есть ты? — усмехнулся Мукуро. М-дя. Зря я сказала, что «тыкать» словесно меня можно всем: вот от этой гадости мне совсем не хочется слышать слово «ты». Фамильярничание не для врагов, а он мой враг, о да.
— И впрямь, чего утруждать свой царственный афедрон, — хмыкнула я, усаживаясь обратно и складывая руки на груди. — Помощь ближнему входит в число качеств босса мафии, но никак не «идеального во всех отношениях» человека, эту самую мафию ненавидящего, но являющегося ее частью.
— Ку-фу-фу, чем, интересно, я тебя так разозлил? — вопросила эта мерзость с ехидным выражением хари лица, упорно вглядываясь мне в глаза. Не свети своим фонарем с иероглифом «ад», не поможет! Даже если и погрузишь в иллюзию, всё равно не испугаешь, я, может, и слабая, но не трусливая. Ага, сказал человек, который вздрогнул от одного его хохота… Хотя вздрогнуть — одно, а быть трусом — совсем другое, но меня опять повело в философию.
— Разозлили? О нет, я не злюсь. Расставлю точки над «i» сразу: я Вас просто не перевариваю, — фыркнула я.
— Меня и не нужно переваривать: я не обед, — поддел меня Фей. — Однако причина неприязни мне любопытна. К Принцу с садистскими наклонностями такой агрессии не заметно, к хамоватому Хаято тоже. Даже мой ёрный ученик не вызывает столько негативных эмоций, значит, дело не в том, что я иллюзионист. В чем же?
— Жизнь свою вспомните — поймете, — фыркнула я, глядя в окно напротив. На Мукуро смотреть не хотелось: я его правда терпеть не могу… И плевать, что я сейчас грубая наглая хабалка: я просто не могу любезничать с тем, кто меня бесит, потому как лицемерием не страдаю.
— Ку-фу-фу, неужто тебя раздражает вся моя жизнь от рождения и до сего момента? — вопросил он, ехидно ухмыляясь. Хотя нет, скорее, загадочно…
— Нет, только некоторые моменты, — съязвила я. Хотя я правду говорю: его существованию в колбе и детству я сочувствовала. Но становиться лживым манипулятором — не выход. Хотя, может, это я просто идеалистка и наивный пингвин…
— Интересно, какие же? — продолжила допытываться куфуфукающая иллюзия.
— Правда, что ль? — хмыкнула я, вставая и шлепая к окну. Лучше глазеть на вяло плывущие по серому небу облака, чем на это недоразумение с надписью на зрачке. Он Кена с Чикусой готов был в расход пустить, он Хром использовал, он побед нечестными способами добивался, он Франу, который априори защищаться бы не стал, шапку вилкой своей протыкал так, что макушку задевал, и парнишке больно было — как такого можно уважать? А главное, за что?
— Нет, конечно, — усмехнулся этот гад. — Но лучше ответь.
— А то что? — фыркнула я и внезапно почувствовала, что пол уходит из-под ног. Вот гадина такая! Шаринган свой заюзал, Итачи недоделанный! В цукиёми его, навечно! Или «Тысячелетие боли» Какаши-сэнсея на нем использовать! Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году!
Мир вокруг стал распадаться, и я почувствовала, что падаю в пропасть. Было страшно — высоты я боялась панически, но я не заорала, браво мне! Просто судорожно пыталась уцепиться пальцами за воздух — ясен фиг, безрезультатно. Он же нематериален. Хотя это же была иллюзия, значит, слева от меня должен был быть стол, а передо мной — подоконник. Но я же падала! Причем, почему-то «солдатиком»: ножки вниз, темечко к потолку, разве что руки не по швам, а как у мельницы. А вокруг была чернота и летали странные осколки моей кухни: там кусок пола, тут — стены… Жутко!.. Но я обязана была продолжать бороться… Я сжала зубы как можно сильнее и вцепилась руками в воздух в том месте, где, исходя из логических соображений, должен был быть подоконник, в чем я была уверена на тридцать процентов, как сказал бы незабвенный L из «Тетради Смерти». Хотя он бы наверняка другой процент привел… О чем я думаю?!
Паника накатывала волнами — одна сильнее другой, но я не орала — я продолжала сжимать зубы и кулаки и вглядываться в темноту, надеясь, что это скоро пройдет. Исчезнет, испарится… Но вот фиг я тебе, гадюка ты подколодная, доставлю удовольствие, завизжав и попросив всё это убрать! Хотя чувство падения в бездну — это ужасно… Но это ведь иллюзия. Иллюзия же? Я ведь не упаду?..
— Ку-фу-фу, — громом раздалось в пустоте. Заткнись, а то я за себя не ручаюсь, обрадушек чужому горю, причина всех несчастий мира, чирей на моей пятой точке! Вылетишь с фермы к чёртовой бабушке!
— А теперь скажешь? — вопросил всё тот же гадкий голос всё тем же ехидным тоном.
— Обойдешься, — прошипела я сквозь стиснутые зубы и почему-то почувствовала во рту солоноватый привкус. Опять иллюзия?
— А теперь? — усмехнулся мой личный Чезаре Борджиа, и вокруг меня прямо в пустоте загорелось кольцо пламени. Жар был дикий, словно огонь был реален, и я подумала, что это вполне может быть и реальная иллюзия. Кольцо сжималось, а паника накрыла с головой. Я отпустила воображаемый подоконник и вытянула руки по швам. Всё, теперь точно солдатик… Но как же это страшно… Если сейчас никто не придет, он запросто может меня поджарить. Сказать и сдаться или молчать и терпеть? Нет, Мукуро. Я никогда не сдаюсь. Я не сдалась даже тогда… И сейчас не сдамся: это ничто по сравнению с тем, что живет в моей памяти. Обломись, выкидыш больной фантазии Копперфильда!
— Скажешь? — прошелестел насмешливый голос.
— Обойдешься, — снова прошипела я, с ужасом глядя, как к моим рукам подступают языки пламени.
В следующий миг тыльной стороны моей левой ладони коснулось пламя, и я чуть не вскрикнула от боли. Реальная иллюзия! Я отдернула руку, но пламя сжималось всё сильнее. Сказать? Нет… Ну почему я такая упертая? Потому что обещала, что никогда не сдамся?.. И снова огонь коснулся моей левой кисти, и куда бы я ни отводила руку, следовал за ней. Как же больно, как больно… Слезы брызнули из глаз, но я продолжала сжимать зубы, тихонько подвывая и отчаянно жмурясь. Исчезни, исчезни, исчезни… Ненавижу тебя, мерзкая иллюзия, ненавижу, чёртов Ананас… Как же больно…
— Ку-фу-фу.
И вдруг всё прекратилось. И падение, и боль от сжигавшего плоть адского пламени. Я распахнула глаза и почувствовала под ногами твердую поверхность. Покачнувшись, вытянула руки вперед и со всей силы вцепилась в подоконник, который был именно там, где я и думала. Тридцать процентов превратились в сто, но как-то мне даже радостно не было… Я чуть не рухнула и всем телом навалилась на подоконник. На белый пластик упали две слезинки. Глупая влага, ты здесь никому не нужна! Сгинь…
— А ты сильная… — послышался тихий шепот совсем рядом с моим ухом, и я ощутила горячее, просто огненное дыхание на своей правой щеке. Из последних сил я махнула правой рукой и ударила себя как раз по этой самой щеке, чтобы прогнать иллюзию. Только это оказалась реальность. И она больно схватила меня за запястье рукой, скрытой байкерскими перчатками без пальцев.
