— Ты уверена? Ты ведь не сможешь больше увидеть сестру — Владыка Эмма подтвердил…
— Более чем, — без тени сомнения ответила я и села, опершись спиной об изголовье. — Я не собираюсь идти за тобой из принципа «раз сказала, надо топать». Я пойду, потому что хочу быть с тобой, вот и всё.
— Я хочу создать настоящую семью, — как-то очень тихо произнес он и осторожно обнял меня. — С детьми. Овчаркой и домашними суши на ужин…
— А суши на пироги заменить нельзя? — съехидничала я и получила щелбан и ответ:
— Иногда можно.
— Знаешь, — улыбнулась я, прижимаясь к крепкой груди жениха, — я всё-таки поняла, почему нам выдали символ Бригид.
— Почему же? — усмехнулся Кёя, прекрасно зная ответ.
— Потому что для нас главное — это семейный очаг, тепло и уют. Наш дом, наша семья. И мечты у нас простые, домашние и уютные.
— А еще потому, что мы всю жизнь мечтали именно об этом, никогда не размениваясь на корыстные надежды, — прошептал глава CEDEF и моей жизни и осторожно поцеловал меня в висок.
В тот же миг комната полыхнула белым светом, и я, резко отстранившись от комитетчика, подумала: «Неужели выполнили?..» Перед нами зависли два гусика, явно очень и очень нервничавших, а Кёя тут же встал, готовый ломануться от них, куда глаза глядят, если понадобится снова что-то уточнить. Правый Гу-Со-Син откашлялся и, развернув пергамент в абсолютной темноте, развеиваемой лишь светом луны, зачитал:
— «Сим документом подтверждается, что Хибари Кёя и Екатерина Светлова выполнили условия контракта и вернутся в мир вышеозначенного Хибари Кёи вместе. Если они хотят сделать это до Нового Года, они должны умереть, если нет, они переместятся в иной мир с последним ударом курантов. Первый пункт был выполнен, когда была поймана лягушка, второй — когда они прыгнули в воронку, третий — когда они оба простили Владыку Эмма и тем самым доказали самим себе, что умеют принимать и понимать чужие поступки, даже если изначально они вызывали лишь отторжение, и четвертый — когда поняли, почему Владыка присвоил им символ Бригид и сказали об этом друг другу», — на этом официальная часть была закончена, и Гу-Со-Син насторожено спросил: — Вопросы есть?
— Да, — усмехнулся Кёя, и гусики понурились, свесив крылья и лапки так, словно весь день воз возили. Вредный комитетчик же вместо излишних уточнений по и так понятным вещам вдруг спросил: — Хотите чаю?
Шинигами ошарашенно переглянулись, а затем хором воскликнули:
— Конечно!
Видать, бедных птахов совсем заюзали на этой их библиотечно-пересылочной службе! А поступок Кёи был мне абсолютно понятен: гусь — это птица, птица — почти зверь, а зверей глава CEDEF просто обожал, что настоящих, что духов из коробочки, что шинигамиобразных, видимо… В результате я быстро натянула носки и свитер, и мы впятером прокрались на кухню (пятым был Хибёрд) и уселись за стол (а трое так и вообще на стол). Пока грелся чайник, я успела выяснить, что ежели на кухню зайдет кто-то из посторонних, увидит лишь нас с Кёей, Хибёрда и две лишние чашки, парящие в воздухе, а потому Гу-Со-Сины довольным тоном заявили, что волноваться не о чем: чашки при приближении смертных они успеют на стол поставить. Сначала гусики от моего жениха ждали подвоха и вопросов «по делу», но он, видимо, решив начхать на то, что они всё же не совсем птицы, а шинигами, вел себя вполне мирно и даже активно (по его меркам) участвовал в оживленной беседе о том, как живется-служится птичкам-почтальонам в стране мертвых. Гу-Со-Сины расслабились, втянулись в диалог, как марихуанщики в героиновую зависимость после второй дозы, и вскоре мы были уже чуть ли не лучшими друзьями. Чаепитие прошло отменно, а первоптиц с более покладистым характером, чем у его брата, даже прослезился и, смахнув выступившие на черных глазках-бусинках прозрачные капли, тиснул из вазочки пирожок вчерашней давности и завил:
— Бывают же такие люди добрые! А то что шинигами, что смертные — все в нас либо игрушку плюшевую видят, либо волов, на которых пахать — не перепахать! А у нас ведь тонкая душевная организация! И крылышки слабые, мы канцелярские работники, а не бойцы всё-таки… Впервые нас за всё время работы чаем с плюшками угощают…
— Так вы приходите еще, — улыбнулась я. — Не по работе — просто в гости.
— А можно? — оживился гусь-холерик, тоже спионерив пирожок.
— Конечно, — кивнул Кёя, улыбаясь краешками губ. — Адрес вы знаете. Только лучше заранее предупредить о приходе.
— Без проблем! — обрадовался холеричный шинигами, что восседал на столе слева от гусика со спокойным нравом.
— Мы обязательно придем, как только вы обживетесь, — обнимая кружку крыльями добавил тот самый, правый шинигами.
— Вот и хорошо, — улыбнулась я.
— Кстати, — усмехнулся гусик слева, — а вы не хотите узнать, как вам с документами быть?
Такой вопрос поставил меня в тупик, но у Кёи, кажется, ответ был готов. Однако, стоило лишь ему открыть рот, чтобы ответить, хитрый Гу-Со-Син-холерик пододвинул к нам выуженные из-за пазухи документы и протянул:
— Вот! Владыка Эмма велел передать. Паспорт, свидетельство о рождении, аттестат школьный, данные из института, в котором ты, Катя, якобы училась до этого момента. Японский язык ты будешь знать с момента, как окажешься в том мире, так же, как мафиози знали русский язык с момента, как попали сюда. Они, кстати, ваш язык не забудут.
— Здорово, — пробормотала я. — А я его учила-учила всё это время…
Сие было правдой: японский я начала учить (спасибо Такеши), как только поняла, что влюбилась в главу всея японской Дисциплины, а потому знала, как тяжело выучить этот язык, и была Владыке Эмма за такой подарок до безумия благодарна.
— А то, — синхронно усмехнулись Гу-Со-Сины и присуседились к чашкам, опустив в них клювики. Кёя тоже был доволен, но явно считал, что бросать изучение языка не стоит: надо заняться тонкостями, которые с автоматическим знанием основ языка не передались. Это я понимала, даже не глядя на него: слишком хорошо знала его дотошную и любящую точность и скрупулезность натуру…
В целом, вечер прошел на удивление мирно и весело, и, попрощавшись с шинигами, исчезнувшими в белой вспышке и обещавшими, аки Шварцнеггеры, еще вернуться, мы пошли наверх. Распрощавшись у моей двери, мы разошлись по своим комнатам, и вскоре я уже спала, как сурок, и снился мне чудесный дом с садом камней, который я скоро должна была увидеть в реальности…
POV Лены.
Что ж за день-то такой?! Что ж у этой Графской морды за поведение-то такое неадекватное? Что ж у Владыки фантазия-то такая больная, что он нас к этому извращенцу на целый день отправил?! Кошмар… С утра я пережила глубочайший шок, убив лягушку, а для меня это и впрямь шок, потому что животные — это нечто безумно важное для меня, затем мы попали в иной мир, и только я начала отходить от происшествия с лягушкой — оп-па! Явился во плоти, хоть обивки колоти! Хотя какая там плоть, так, масочка да перчаточки — больше ни шута не видно! И вот, явился к нам этот призрак Лувра и давай измываться! Чего мне стоило его не заязвить в ответ, знает только алкоголик, перед которым бутылку самогона поставили и злую тещу напротив посадили, а теща — трезвенница и алкоголененавистница… Бэлу было еще хуже. Временами его рука сама собой тянулась за стилетом, но неимоверным усилием воли Бельфегор, которого Граф как только не обзывал, подавлял в себе желание немедленно воткнуть ножичек в глазницу масочки Графской хари. Он, наверное, себя наркоманом ощущал, у которого ломка второй день, но он в психушке заперт, а перед ним шприц с героином в воздухе плавает, вот только поймать его нет возможности. Короче говоря, жуть! И я (анорексичная пышка, серая мышка в готичном наряде, смерть без косы, скелет в шкафу, анатомическое пособие, «тетя, сдай анализ за меня — я от армии откосить хочу»), и Бельфегор (демонёнок с ножичками, Бельчонок, крошка-енот японской мультипликации, пародия на чеширского кота, Беллатрисушка-не-Лестрейндж, зек с полосочками-разукрашками, строитель Беломорканала без лопаты, маньяк без права на убийство) мечтали Графа прибить на месте. Вот как раз за те прозвища, что я перечислила, за те, что не перечислила, и за вынос мозга — тотальный и жестокий. Однако, если честно, польза от этой поездки всё же была. Мы поняли, что оба умеем держать себя в руках. Бэл сумел не метнуть в Графа стилет и не нахамить, а я — не съязвить и не впасть в глубочайшую депрессию или в приступ паники, а это дорогого стоит. Думаю, мы поняли самое главное — пределов совершенству нет, но если к нему стремиться, то, каким ты был в начале пути, будет разительно отличаться от того, каким ты будешь в конце, и этот образ тебе-прошлому вполне мог бы даже показаться идеалом…
