— Спасибо, — пробормотала я. — Ты не заслужил того, чтобы в тебе сомневались.
— О нет, пусть сомневаются! — вновь разулыбался Бьякуран и сощурился. — Это бодрит! Но я больше не хочу умирать и, конечно же, не хочу больше быть обвиненным в предательстве.
— Теперь-то Вонгола тебя точно ни в чем не обвинит, — улыбнулась я, а Джессо выудил лапки, лишенные рубашки, но щедро одаренные бинтами, из-под одеяла и, взяв меня за руку, распахнул глаза.
— Будем друзьями, Маша-чан, — с улыбкой, но не хитрющей, а доброй и мудрой, сказал он.
— Будем, — кивнула я и сжала его ладонь.
Поймав в фиолетовых глазах нотку облегчения и радости, я тепло улыбнулась, а Джессо вдруг заявил:
— Кстати, у меня для тебя подарок.
— Какой? — опешив, полюбопытствовала наглая и меркантильная я.
— На ваших лошадей совершались нападения, но выяснить, кто за этим стоит, вы не могли, сначала подозревая Шалиных, а затем столкнувшись с отсутствием улик, — с хитрющей улыбочкой пояснил Бьякуран (которого мне после прочтения Наруто временами хочется назвать «Бьякуган» — дурдом на выезде. Да-да, я не только на сёдзё подсела, а вообще на эти японские картинки! Классные картинки… Совсем дурдом, блин!). — Я же сумел это выяснить, потому что поначалу улики были, но я их потом ликвидировал. Шалины, равно как и вообще шинигами, тут ни при чем, а виновата во всем вечная соперница Кати-чан в конкуре, вот уже два года подряд из-за твоей сестры занимающая второе место.
— Ох… — так, я зацензурю всё то, что я вещала дальше, вскочив и начав орать, как потерпевшая, коей, собственно, я и была — мои же лошади страдали! Жаргон перемежался кое с чем покрепче, хотя я обычно матом не ругаюсь, а возмущению моему не было предела. Какая-то мымра пучеглазая ради того, чтоб Катьку с Торром победить, хотела этого самого Торра в могилу свести?! Да как она могла?! Ах, она… Нет, успокойся, Маша, успокойся. Нефиг из-за падали расходиться!
Наконец я сумела собраться и относительно подуспокоиться, так что рухнула в кресло, надувшись, как мышь на крупу.
— Волноваться больше не о чем, — как ни в чем не бывало заявил Джессо, тихо-мирно выслушавший все мои излияния и продолжавший лыбиться так, словно я только что и не косплеила зека-сапожника своим словесным… кхм. Рогом изобилия, да.
— В смысле? — хмуро спросила я, теребя край свитера.
— В прямом, — утекла от ответа наша молочная реченька, но тут же к нему вернулась: — Я нашел эту девушку, как только предотвратил вредительство. Тогда Торнадо подсыпали в кормушку стекло, и я сразу подумал, что Шалины бы на это не пошли — не тот склад ума и характер. Я слишком хорошо понял их натуру за время нашего общения — они не способны на низость. Потому начал расследование, нашел ту девушку и сделал очень убедительное внушение. Она больше не опасна. Но она в порядке: я ее не тронул… Только припугнул. А затем уничтожил, а точнее, припрятал все доказательства ее вины, чтобы остальные не смогли докопаться до истины.
— А зачем их прятать было? Почему ты молчал и ничего не рассказал? — поморщилась я, не врубаясь в ситуацию, но и не ожидая подвоха.
— Потому что ты, Маша-чан, не стремилась улучшать систему безопасности, — пнул меня по больному этот интриган. — И я подумал, что если ты будешь волноваться за лошадей, то быстрее примешь мою помощь. А систему безопасности срочно надо было менять — на всякий случай.
— Спасибо, — пробормотала я, чувствуя огромное уважение к этому человеку, помогавшему друзьям скрытно, незаметно, ничего не прося взамен, и которого все эти друзья, включая меня, подозревали в измене Родине… — И прости меня, дуру. За всё.
— Ничего, — улыбнулся Бьякуран. — Для того ведь и нужны друзья — чтобы помогать в тяжелой ситуации. А на обвинения я не обижаюсь. Это слишком глупо.
— Хороший ты.
— Кто знает.
— Я знаю, — уверенно ответила я. На секунду в мгновенно распахнувшихся глазах Джессо я увидела радость, а затем он вновь сощурился и, тут же состроив хитрую рожицу, заявил:
— Тогда, быть может, ты не откажешь своему другу в небольшой помощи?
— В какой? — озадачилась я, предчувствуя подвох.
— Мне бы надо сменить повязку, да и лекарства, раз уж ты здесь, уже куплены, и мне не мешало бы их выпить.
— Ладно, помогу страждущему народонаселению, — хмыкнула я и поднялась.
— Захвати чаю, если тебе не трудно, — всё с той же милой лыбой повелел Джессо. — Да, и раз уж ты идешь на кухню, может быть, захватишь чего-то съестного? А то маковой росинки во рту с утра не было. Надеюсь, я не ошибся с идиомой?
«С идиомой — нет, с рабыней — да!» — возмущенно подумала я, но решила сжалиться над этим полу-альбиносом с фиалковыми глазами и ответила:
— Фиг с тобой, эксплуататор. Кашку приготовлю рисовую. Молочную. Тебе по цвету подойдет.
— Было бы замечательно, — ответил Джессо. — Но больному организму необходим белок, а бифштекс с кровью его восполнит как нельзя лучше.
— Н-да? Ну ладно, попытаюсь, — сдалась на милость победителя я и потопала на выход.
— И захвати какую-нибудь книжечку, если не трудно, а то у меня уже скоро голова болеть начнет от ничегонеделания, — донеслось мне вслед.
— А не охамел ли ты? — возмутилась я в дверях.
— Детектив желательно, — ни к селу ни к городу с ехидной лыбой ответила эта седая мерзость, умудренная жизненным опытом и умением манипулировать другими.
Я аж задохнулась от возмущения и не знала, что ответить — просто стояла с открытым ртом, выбирая эпитет поточнее да поцензурнее. Но мысли мои сбили слова той самой болезной гадости, что вогнала меня в дикий афиг:
— Маша-чан, зима на дворе, а ты дверь открыла и сквозняк устраиваешь. Я ведь без рубашки, ты же не хочешь наградить меня осложнениями и спровадить своего друга домой раньше времени?
Если честно, я заржала. Ну не могу я обижаться, когда вот так запросто меня другом называют и лыбу такую милашную давят — хитрую, но совсем не злую. Дура, да. Используют меня. Ну и начхать, потому что этой гадости моя помощь всё же была нужна, и она хотела, чтобы я ей ее оказала. Вот только попросить по-человечески Джессо западло было, и он просто-напросто решил меня заэксплуатировать.
— Ну ты и гад! — беззлобно заявила я, отсмеявшись и вытирая выступившие на глазах от смеха слезы. — Жди уж, «будет тебе и ванна, будет тебе и кофе, будет тебе и какава с чаем!»
Процитировав «Бриллиантовую руку», я свалила на фиг, а точнее, в коридор, а вслед мне донеслось довольное:
— Куда же я денусь?
И впрямь, куда? Хе-хе. Я помчала вниз, а мимо меня проскакала Ленка, тащившая своему ленивому Принцу испеченные ею же меренги. О, а Джессо их очень любит. Мне, что ль, тоже испечь?.. А? Чего?.. Чего?! Да блин!!! Что за муть?! Я вступила в ряды этих мазохисток с пунктиком заботы о ближнем и фанатизмом от подчиненного положения?! С фига ль меня этот бледнолицый инквизитор, тогу ему римскую в качестве ночнушки, в рабство взял?! Злясь на весь белый (особенно белый, да-да) свет, я ломанулась на кухню и начала в усиленном темпе ваять кашу и бифштекс, параллельно с этим придумывая сотню способов затроллить нашу бледную поганку с пунктиком на мировом господстве. Так, а где там у нас сахар? Без него меренги не сварганить…
====== 77) Я буду сильной. Для тебя... ======
«Ничего нельзя любить, кроме вечности, и нельзя любить никакой любовью, кроме вечной любви». (Николай Александрович Бердяев)
Дни потекли вяло, нудно и уныло. Мафия постепенно шла на поправку, Рёхей-сан и Тсуна-сан свалили из больницы, а Скуало уже носился по дому, как электровеник, преследуя мою младшенькую сеструху, которая продолжала исполнять капризы болеющего монаршьего нахала, явно тащившегося, как шланг по газону, от того простого факта, что о нем кто-то заботится не как о принце, а как о человеке. Вот потому Бельфегорина полосатая и продолжала, хоть и активно шла на поправку, юзать Ленку в качестве горничной, сиделки и компаньонки, а Суперби, которому откровенно не фиг делать было, мотался за ней, когда готесса наша покидала берлогу своего демонического принца, и обсуждал с ней варианты того, что из себя представляет портал, мир Мейфу, и что за вопрос должны были задать страждущие. Им казалось, что мы должны понять, почему нам присвоили те самые символы, и сформулировать это, то бишь спросить у самого себя: «Чем я подхожу этому символу?» — и дать ответ. Я понятия не имела ничего о символике и потому прочла про Ом, крест Бригид и символ Розенкрейцеров, но так и не вникла, с чего все решили, будто мне подходил первый звук вселенной. Нет, Франу-то он как раз подходил, иллюзионист ведь — само спокойствие, а вот мне… Ну да ладно, это были мелочи (пока мелочи), потому как я всё еще не объяснилась с иллюзионистом и это пугало куда больше! Кстати, о птичках.
