Тсуна приготовился, чтобы выстрелить Х-баннером, но Кёя подлетел к нему на игольчатой сфере и процедил раздраженным голосом, слышным абсолютно всем:

— Не трать силы. Это бесполезно. У него слишком сильная защита.

— Ку-фу-фу, — рассмеялся Мукуро в теле Вадима, прыгая по уплотненному воздуху к Джессо, парившему над Графом. — Неужто у Кёи открылись глаза на то, что перед ним сильный соперник, которого ему, возможно, и не победить?

— Мы победим, — уверенно ответил комитетчик, причем, что интересно, он сказал именно «мы», и не раздраженно, а очень спокойно.

— Значит, ты решил пойти на хитрость? — усмехнулся Мукуро-Алексей, уклонявшийся от огня слева от шинигами, который даже в этом теле и в такой ситуации не мог не язвить вечному сопернику.

Разведчик не ответил. Он лишь посмотрел на Саваду и что-то показал ему знаком. Тот кивнул и взлетел выше, однако Владыка Эмма снова скомандовал:

— Двенадцатая ступень. Покажи мне безысходность смерти.

Граф вдруг прекратил атаковать и выставил вперед зажатую в правой руке фуда барьера, а на левой ладони его появилась свеча. В тот же миг свеча погасла. Со стороны безмолвной армии самураев, умиравших без единого звука, разве что хрипы вырывались из раненых легких, вдруг раздался краткий вскрик.

Нет… Этот голос…

Я резко обернулась и увидела как Такеши, замерший в оборонительной позиции, вдруг пошатнулся. Между его лопаток сияло в лучах безразличного солнца обагренное алой жидкостью — еще живой, еще теплой — острие клинка. Самурай, стоявший перед мечником, вырвал катану, пронзившую моего друга насквозь, из его груди. В тот же миг рука Такеши судорожно сжала меч Вонголы. Взмах. И конская голова демонического самурая упала в траву. Ямамото покачнулся. Воздух заполнил протяжный собачий вой — не демонический, а живой, настоящий, полный боли и скорби вой небольшого коричневого пса, стоявшего рядом с мечником. А в следующий миг Такеши упал. Вот так просто. Упал. Так же просто, как и погасла свеча его жизни.

Мир перед моими глазами померк, и где-то на краю сознания я услышала голос Савады, выкрикнувший имя мечника. Темнота. Такая желанная темнота накрыла меня с головой, но она не была ни пустой, ни отрешенной — она была полна острой, жгучей, разрывавшей душу на клочки болью… Как же так, Такеши? Как так?..

Голова гудела, сердце мечтало вырваться из груди, а перед глазами, в абсолютной темноте, сияла добрая, понимающая, подбадривающая улыбка моего друга. Нет, моего брата… Через пару секунд тьма отступила, и я поняла, что стою на коленях, а из глаз моих ручьем бегут горькие слезы. Я не теряла сознание, но лучше бы я его потеряла, потому что боль в душе была настолько острой, что в глазах всё плыло, а голову наполняли воспоминания: смеющийся Такеши, печальный Такеши, впервые показавший мне свой внутренний мир…

И вдруг на плечи мне легли теплые ладони, а родной голос сестры тихо произнес:

— Он выполнил контракт, значит, он вернулся домой. Не плачь…

Я вздрогнула и с надеждой посмотрела на Марию. Он ведь вернулся, да? Он ведь жив?.. Я почувствовала, что с души упала тяжесть неба… Ведь он был жив, и его улыбка не погасла. Но тут же перед глазами возникла окровавленная рука мечника, и сердце вновь сжалось от боли. Осипшим голосом я едва слышно пробормотала:

— Но его рука…

— Скуало справился, и он справится, — уверенно ответила Маша. — Главное, верь в него.

— Я верю, — кивнула я, а над нами вдруг прогремел грохот взрыва.

Мы подняли глаза и увидели, что перчатки Графа сковывает удивительно чистый, голубой лед. «Прорыв точки нуля», — пронеслось у меня в голове. Но как Савада сумел заморозить руки Графа с помощью превращения Пламени Предсмертной Воли в лед?! Ведь Граф не обладает Пламенем! Я растерянно нашла взглядом Кёю и вздрогнула. Он стоял на фиолетовом шаре на одном колене и тяжело дышал, а тонфа его лишились пламени. Я поняла, что он каким-то образом сумел пробиться сквозь защиту Графа и окутать его ладони своим пламенем, но сколько же сил он на это потратил?.. Сердце мое бешено забилось, и я не заметила, как прокусила губу до крови. Только держись, ладно, Кёя? Ты сможешь. Ты всё сумеешь, только продержись еще чуть-чуть…

— Граф, ты не сможешь драться и дальше, — обратился к шинигами Тсуна. — Сдавайся.

— Ути, какой боевой крольчоночек проснулся в… как там тебя называли? Никчемный Тунец, да? Эволюция! — рассмеялся Граф и, манерно всплеснув скованными льдом руками, заявил: — Ты, Тсунаёши, может, и хороший воин, но не гений. И до Джотто тебе еще ой как далеко! Даже твоя «Правая рука» сомневался, сможешь ли ты выполнить контракт со мной, когда узнал об условиях, а потому, знаешь ли, твои фокусы тебя не спасут. Помни: в Книге Судеб прописано каждое твое действие, и лишь когда мы, шинигами, ставим перед человеком выбор, не прописанный в Книге, он способен сам решить свою судьбу. Только так и никак иначе. Всё остальное время вы лишь следуете повелениям Судьбы, не больше! И эти повеления всегда про-пи-са-ны! — последнее слово Граф произнес по слогам, а затем рассмеялся ехидным, манерным, но безумно-холодным смехом, и пафосно изрек:

— А Книгу я, перед тем как прийти сюда, изучил. Равно как и наш милый Владыка, кстати. А потому о том, что мне скуют руки, я знал и был не против: люблю кандалы! Правда, я люблю их надевать, а не быть жертвой, но порой можно попробовать что-то новенькое, не находишь? Вы меня, бедненького, вывели из игры, а потому я посижу на облачке и понаблюдаю за дальнейшим развитием событий, не вмешиваясь особо, ведь в зрительном зале находиться даже интереснее — мне это куда больше по душе! Оттуда можно куда лучше понять актеров на сцене! А потому я сейчас удалюсь со сцены в зрительный зал, в самый первый ряд, в VIP-ложу, достойную моего сиятельного присутствия, но… ваше-то Облачко тоже вышло из игры, мм? Пламени у него почти не осталось, вот незадача. И если он продолжит бой, не сможет выполнить условия контракта с моим милым компаньоном, не властным надо мной. Ну что ж, я свое веское слово сказал, разбирайтесь дальше сами.

Граф взмыл вверх, покидая сражение, а Эмма-Дай-О тихо произнес:

— Тринадцатая ступень. Покажи мне сомнения выбора.

— Хибари-сан, если… — начал было Савада, но Кёя отмахнулся и поднялся на ноги. Я с болью в сердце смотрела на жениха, но понимала, что он прав. Он должен биться до самого конца.

— Я не собираюсь сидеть и смотреть на бой, — хмуро бросил он.

— Но тогда Вы можете не выполнить договор! — попытался переубедить его Тсуна. — Вы хоть о Кате-сан подумайте! Вы же сказали, что будете защищать ее и…

— Помолчи, — перебил его комитетчик и с ненавистью посмотрел на Владыку Эмма. — Она поймет. Я не могу сдаться. Не могу бросить… всё.

— Не может бросить товарищей! — вдруг крикнула Маша, сложив руки рупором, и получила в награду возмущенный взгляд комитетчика.

— Не зажигай тонфа! — крикнула я. — Можешь продолжить бой, экономя Пламя?

— Так и собирался, — усмехнулся он, и я поймала благодарный взгляд черных глаз. На душе вдруг стало удивительно тепло. Он ведь всегда выполняет обещания, а сегодня ночью, перед сном, он пообещал мне, что победит. Победит ради нас и нашего будущего, которое он хотел защитить всей душой.

— Хорошо, — кивнул Тсуна. — Тогда на Вас те, что внизу. Гокудера, обеспечь атаку врага с земли!

— Да, Джудайме! — крикнул Хаято, а Кёя, раздосадовано цокнув языком, спрыгнул на землю, и игольчатые сферы тут же исчезли.

Как только разведчик занял место Гокудеры, тот вышел из игры и сместился правее поля боя — туда, где всё это время находился Эмма-Дай-О. На изрытую магией фуда землю, усыпанную белыми, почти-ангельскими перьями…

— Вот тут и задумаешься, — протянул Граф, зависший над сражавшимися самураями, обращаясь ко мне, — любит этот игольчатый любитель порядка тебя, девочка, или нет. Ему, похоже, важнее победить врага, чем в результате остаться с тобой.

— Ерунду не говори, — ответила я, и почему-то голос мой магически усилился. — Ему важнее всего помочь товарищам, и эта черта его характера — то, что я всегда безумно уважала и буду уважать.