— День добрый, пташки мои! — пропело существо, и я поняла, кто перед нами и у кого Вадим научился такой манере общения. Бой в воздухе замер, мафиози перегруппировались, переводя дух, а существо продолжило вещать манерным голосом, сопровождая речь театральными взмахами рук: — Позвольте представиться! Имя свое я вам не назову, но можете звать меня Граф! Или же Хакушаку, среди вас ведь много японцев, а Хакушаку по-японски и есть «граф». Что ж, я смотрю, вы тут неплохо повеселились без меня? Читать обо всем в книгах было скучно, и я пришел сюда ровно в то время, что мы и договаривались, правда, мой сладенький? — обратился он к Королю Ада. Тот отплыл от Графа подальше (как я его понимаю в этом…) и прошелестел таким тоном, словно готов был Графа на конфетти порвать, но не мог:
— Вы явились как раз вовремя, Граф. Не желаете присоединиться?
— О, конечно, как же иначе? — усмехнулся шинигами и, подперев подбородок ладонью, скучающим тоном обратился к Вадиму, причем его голос, как и голоса всех сражавшихся, слышно было абсолютно всем, как бы тихо он ни говорил: — Что же с тобой стало, мой никчемный ученик? Сколько раз я говорил тебе: «От союзника удар ждать следует в первую очередь», — а ты подпустил к себе именно союзника. Как говорили самураи, шрамы на спине — самые постыдные, потому что доказывают, что ты убегал, но я считаю, что если ты идиот, то шрамы на спине говорят о том, что ты был слишком доверчив. Вот и пырнул тебя «союзничек» трезубцем в спину. Это тебе, кстати, чести не делает: дураки ничем не лучше трусов. Вытащить тебя из-под контроля и вправить разум с помощью плёточки, что ли?.. А хотя нет, это еще успеется. Мы ведь должны действовать по сценарию. А по сценарию у нас битва титанов! — голос Графа вновь стал громким, радостным и высокопафосным, а манерные ужимки возобновились. — Кстати, птички мои, вы в курсе, что я сильнейший шинигами мира Мейфу, потому меня и назначили хранителем Дома Тысячи Свечей? Нет? Ну так я вам говорю. Хранитель обязан быть очень и очень силен, чтобы в случае нападения суметь в одиночку заменить целую армию и защитить жизни смертных! Нет, это я не хвастаюсь — лишь констатирую факт. Итак, давайте же сыграем эту партию, дорогие мои! Я буду «водить», а кого «засалю» — не обижайтесь — ту свечечку я мигом погашу. Могу показать пример…
Он протянул вперед правую ладонь, на которой тут же появилась свеча, и все присутствовавшие напряглись. Впрочем, бой на земле не стихал ни на секунду, но даже грохот взрывов и вой демонических псов не могли заглушить слова шинигами и позволить мафиози забыться — отрешиться от образа синего пламени, горевшего на тонкой серой свече… Граф… Что он за существо-то такое?! Так легко играть жизнями людей, так запросто распоряжаться ими!.. Он и впрямь не человек, он самый настоящий Бог Смерти — существо, не ценящее чужую жизнь…
— Испугались? — протянул Граф. — Не правда ли, это бодрит? Чувствовать, что ты можешь умереть в любой миг, знать, что через секунду твое сердце может остановиться, а потом раз! — свеча вспыхнула и погасла, но никто из нас не упал, и я вздохнула с облечением. Граф же продолжил вкрадчивым голосом, в котором не слышалось больше игривых интонаций, а были лишь холод и абсолютное понимание того, что творится в душах смертных, словно он видел каждого насквозь: — Ты выживаешь и чувствуешь облегчение от того, что умер не ты… Ты понимаешь, что умер кто-то другой, и тебе должно быть стыдно, но ты все равно рад: ты ведь выжил. И плевать, что кто-то умер, ведь ты-то жив, равно как и твои друзья. Но что, если погасла свеча того, кого ты знал? Кого ценил? Кого любил? Или кто любил тебя, а, Мария? — Граф повернулся к моей сестре, чьи руки вдруг мелко задрожали, и продолжил: — Ты ведь рада, что это не свеча того мальчика с крашеными волосами, того парнишки с динамитом, того не-ангела с крыльями и того любителя садо-мазо с хлыстом? Свеча не твоих сестер, не твоего бывшего возлюбленного и не твоя. Но что если это, скажем, свеча жизни того мальчика, который тебя любил? Валета, так вы его звали? — Маша побледнела и сделала шаг назад, а Граф обернулся к Кёе и сказал: — А если это свеча жизни кого-то из Намимори или нового Дисциплинарного Комитета? — он посмотрел на Тсуну и добавил: — А может, Наны? Или Ламбо? Или Киоко? — последние слова он адресовал сражавшемуся боксеру, который замер и тут же пропустил удар.
Острое лезвие закаленной в адском пламени катаны вспороло плоть. Багровые капли упали вниз. Рёхей отпрыгнул от нападавшего, и покосился на рану на левом предплечье, но она оказалась не слишком серьезна, и он вновь вступил в бой. С ненавистью в глазах и отчаянной решимостью победить.
— Так чья же это свеча?.. — прошелестел вкрадчивый голос шинигами, заполнивший всё пространство — не только звуком, но и страхом…
— Чья бы она ни была, — вдруг рявкнула Маша, — нам уже твоего поступка не исправить! Хватит издеваться! Да, мы виноваты — мы почувствовали облегчение. Но разве это плохо — радоваться тому, что ты и твои друзья выжили в опасной ситуации? Ведь мы радовались не чьей-то смерти, а тому, что сами выжили!
— Тогда, может, порадуешься еще раз? — усмехнулся Граф, и на месте погасшей свечи появилась новая. — Это будешь не ты, но тот, кого ты знаешь. Он здесь не присутствует, но я могу загасить его свечу в любой момент. Что скажешь? Будешь рада, что выжила, если она погаснет?
— Да, — четко ответила Маша с ненавистью глядя на призрачного шинигами. — Я не ханжа, чтобы распинаться о том, что помру от чувства вины, если выживу, а мой знакомый умрет. Я буду рада, что осталась в живых. Но я буду винить себя в том, что не смогла тебя остановить. Только в этом и никак не в том, что мою жизнь не взяли вместо его, потому что я хочу жить и умирать не собираюсь.
— О, рыбонька моя обезвоженная, твои намерения здесь как-то ну вот совсем никого не волнуют! — пропел Граф, возвращаясь к шутливому тону. — Что, даже если твой возлюбленный погибнет, порадуешься, что не умерла вместо него, а?
Маша вздрогнула, как от удара хлыстом, а шинигами заставил так и не погасшую свечу исчезнуть и заявил:
— Что ж, это всё мелочи. Вы свои лица показали — вам плевать на окружающих. Прекрасная, просто дивная позиция! Ну что, пташки мои? Теперь можно и поиграть, а?
В руках Графа начали появляться тут же рассыпавшиеся пеплом фуда, и на моих друзей обрушился шквал мощнейших заклятий. Фуда Вадима не шли с этим кошмаром ни в какое сравнение. Граф управлял всеми четырьмя стихиями одновременно, причем так искусно, что казалось, будто бушующие потоки воды, огненные лавины, каменные глыбы и воздушные вихри обрели разум и душу… Мафиози оставалось лишь обороняться, но они всё же пытались пробиться к Графу, лавируя между стихиями, но не в силах их победить… Если какая-то атака наших друзей и доходила до шинигами, он отражал ее мощнейшим щитом, в сотни раз превышавшим «абсолютную» защиту Джессо — его «белые аплодисменты», доказавшие, что абсолюта в этом мире нет. Ведь даже они, эти самые «аплодисменты», не могли защитить своего хозяина от буйства самой природы. Белый новенький мундир местами почернел, опаленный багровым пламенем, местами был разорван в клочья и обагрен алой кровью. А на землю то и дело падали чистые, белоснежные перья, вмиг пропитывавшиеся багрянцем, что заливал землю.
Тела братьев Шалиных были истерзаны еще больше, но они непрерывно регенерировали, а вот Тсуна явно слабел с каждым мигом: давали о себе знать ранения и кровопотеря. Однако Пламя на его лбу, как и решимость в его глазах, не слабели ни на секунду, и я точно знала, что он никогда не сдастся. Кёя же держался так, словно и не был ранен, однако порванный черный плащ, окрашенный в алый белый иероглиф на спине, разбитые губы и равномерно падавшие на землю багряные капли, так похожие на зерна граната, говорили о том, что главу CEDEF в этом бою потрепало не намного меньше, чем его товарищей. Вот только в глазах его горела холодная решимость довести дело до конца, и даже необработанные раны и кровь, покидавшая тело мерными толчками, не могли заставить его выйти из боя хоть на минуту — просто чтобы перевязать раны. Почему? Да просто потому, что ни на один миг Глава Дисциплинарного Комитета не мог оставить товарищей в опасности… Граф же смеялся, явно наслаждаясь происходящим, и посылал всё новые и новые заклятья в изможденных мафиози. Огонь пытался окружить их, то и дело задевая кого-то из бойцов алым хлыстом, ветер, давящий, сминающий, не дающий вздохнуть, гнал к воде, прозрачные бурлящие потоки взмывали к небесам и обрушивались на головы мафиози, словно Ниагарские водопады — всем своим весом, способным раздавить, смять, обратить в ничто, а глыбы земли вместе с крошечными земляными иглами нападали со всех сторон, кружа вокруг мужчин и танцуя безумный танец — танец самой Смерти…
