— Вот это сила духа, — протянул Маэстро, глядя парню вслед. — Повезло вам с друзьями. За таких и впрямь жизнь отдать не жаль.

— Это точно, — кивнула я. Как только фигура Такеши приблизилась к полю боя, я улыбнулась ему на прощание и, пересилив себя, отвела взгляд от человека, шедшего на смерть и давно уже ставшего мне братом…

Глубоко вздохнув и встряхнувшись, я смочила ватку нашатырем и сунула ее под нос Франу. Через пару секунд тот поморщился и открыл глаза, а Маша, всё это время неотрывно смотревшая на лицо паренька, вцепившись в его ладонь, вдруг прижала ее ко лбу и разрыдалась. Если честно, я такого не ожидала, потому что Маша всегда сдерживает слезы, но сейчас она плакала от радости, а не от боли, и я могла ее понять. Она ведь Франа братом называла, значит, он был ей очень дорог, но, думаю, она и сама не понимала, насколько дорог он ей был на самом деле, потому что слова словами, а эти слезы дорогого стоят.

— Не плачь, — пробормотал парень и попытался приподняться на локтях, но Маша вцепилась в его плечи и остановила его, затараторив:

— С ума сошел?! Тебя только что ранили, куда тебя несет? Ты же иллюзионист — вы вообще можете к полю боя не приближаться и драться…

— Ты хочешь, чтобы я сидел в окопе и кидал гранаты, когда мои друзья сражаются на передовой? — перебил ее Фран и осторожно вытер слезы моей сестры кончиками пальцев. — Может, я и иллюзионист, может, я и слаб в физическом бою, но я никогда не отсиживался и не буду отсиживаться в тылу, пока мои друзья сражаются.

Почему-то из голоса парня исчезли все детские, язвительные или апатичные интонации. Он не растягивал слова и не пытался скрыть свои чувства. Он говорил то, о чем думал, то, что чувствовал, и впервые в жизни я подумала, что Фран — это не «мальчик для битья» Бельфегора, не доставший всю Варию подросток, не издевавшийся всю жизнь над бандой Кокуё ребенок и не ехидна, мечтающая остаться в детстве. Я поняла, что Фран — это очень рано повзрослевший и глубоко несчастный мужчина, который в свои семнадцать вынес куда больше, чем многие в шестьдесят, и это сделало его мудрым, взрослым человеком, прячущимся за маской безразличия и ехидной ребячливости. Потому что это отпугивало тех, кто мог бы попытаться пробиться сквозь его броню и кто мог причинить ему новую боль. Но это не был побег — это была лишь попытка защититься, а ведь инстинкт самосохранения — самый здоровый и самый понятный из инстинктов человека. Вот только Франу удобно было притворяться не только холодной язвой, но и ребенком — чтобы никто не понял, что в душе его столько же шрамов, сколько и на теле, а может, и больше…

— Прости, — пробормотала Маша и прижала ладонь парня к своему лбу. — Извини, я такая дура…

— Ничего, — слабо улыбнулся иллюзионист. — Я понимаю. Не бойся, я вернусь. Просто верь в меня, потому что я не могу исчезнуть. Не сейчас и не так.

— Я в тебя верю, — кивнула Маша и улыбнулась, а Фран потрепал ее по голове странным, учитывая его возраст, покровительственным движением и сел. Моя сестра помогла иллюзионисту подняться, он застегнул куртку и, кивнув мне, сказал:

— Спасибо за помощь.

— Береги себя, — улыбнулась я.

— Непременно, — кивнул Фран абсолютно серьезно. — Потому что теперь мне есть куда возвращаться.

Пламя на его кольце вспыхнуло невообразимо ярко, и он медленно, покачиваясь, двинулся к сражавшимся, а над их головами вдруг начали появляться реальные иллюзии молний, косившие врагов словно чума… Я встала и обняла старшую сестру, а она прошептала:

— Он сильный, он справится. Может, он и выглядит как ребенок, но он куда старше меня в душе. Хотя мне и эта его сторона нравится, и та, которая показывает, что где-то глубоко в душе он еще верит в чудо и надеется на лучшее — ведь что-то от ребенка он всё же сумел сохранить нетронутым. Наверное, доброту и абсолютную чистоту.

Я улыбнулась, кивнула и перевела взгляд на небо. Вспышка. Оранжевая огненная вспышка озарила небеса, взрывая воздух ревом пламени. Я вздрогнула и, наконец, поняла, что произошло. Пока Кёя, Бьякуран и Мукуро в телах шинигами отвлекали Эмму, атакуя с трех сторон, Тсуна направил на Владыку сверхмощное Пламя Предсмертной Воли с помощью Х-баннера. Лишь только огонь утих, я почувствовала, что сердце радостно забилось. Невидимая прежде глазу прозрачная сфера, являвшаяся абсолютной, непробиваемой защитой божества, треснула. И пусть трещина эта была небольшой, вряд ли хоть кто-то прежде добивался подобного результата, вступая в схватку с самой Смертью. Небольшая часть Пламени Неба сумела прорваться через трещину в шар, и левый рукав Владыки был опален. В ту же секунду внутрь барьера ворвались микроскопические Роллы, тут же начавшие увеличиваться, но вокруг Владыки полыхнул черный адский огонь, и игольчатые сферы исчезли, не оставив после себя даже пепла, а защита божества снова стала абсолютной. Вот только один из шариков успел проколоть его руку, и с бледных тонких пальцев вниз сорвались багряные капли, упавшие на прозрачный барьер… И это была победа. Ведь ранить божество — беспрецедентно для простых смертных. Но они это сделали — вместе, сражаясь друг за друга и ради счастья всех, кто был им дорог.

— Значит, он ослабляет защиту там, откуда не ждет атаки, — прокомментировал Маэстро. — Интересно, как парни это поняли, учитывая, что защита невидима?

— Гипер-интуиция? — предположила я, не в силах сдержать радостную улыбку.

— Нет, — покачала головой вставшая слева от меня Лена, на удивление спокойная после встречи с родителями. — Это он блокирует интуицию Вонголы, я уверена. Скорее всего, они догадались просто потому, что часто сражаются. Это просто опыт. Но у Савады осталось совсем немного сил. Им не победить. А ведь нам главное — суметь зажечь Пламя после заката. Не понимаю, почему они не хотят просто сдерживать число бойцов врага до самого конца? Зачем драться с Владыкой?

— А ты присмотрись, — усмехнулся Маэстро. — Они ведь бьются с ним не для победы. Они отвлекают его. Когда он сражается, его воины прибывают с задержкой. Сейчас количество «самураев» меньше того, что было в начале. И всё благодаря тому, что этого «Владыку» отвлекли.

— Они помогают остальным ребятам, — пробормотала я.

— Именно, — кивнул мужчина. — А еще они не дают «Владыке» вступить в бой. Опять же присмотритесь: как только парни ослабляют атаку, воздушные потоки, контролируемые врагом, начинают опускаться ниже — он провоцирует их выкладываться по полной, словно говоря: «Если не будете серьезны, я уничтожу ваших друзей».

— Те, кто внизу — его заложники… — прошептала я, с ужасом осознавая смысл происходящего. Значит, целью Эммы изначально было — выманить сильнейших на себя. Он знал, что самые сильные бойцы не лишатся всего Пламени Предсмертной Воли, сражаясь с его приспешниками, а потому заманил их в небо, ведь его собственная сила безгранична. Он не собирается убивать их, но сделает это, если они ослабят атаки, потому что его цель — измотать их и заставить проиграть — лишить Пламени Предсмертной Воли… Их смерть ему ничего не даст, ведь убить он может любого — это для него не победа. Победой будет — сломать нас, вымотать сильнейших и, лишив их Пламени, вынести приговор о том, что мы проиграли…

Я с ужасом смотрела на то, как фигуры моих товарищей кружили по небу вокруг японского божества, и думала, что всё это неправильно, это какой-то театр абсурда… Зачем ему это, зачем?! Ведь он не Граф! Он не может наслаждаться этим кошмарным спектаклем! Так зачем?..

— Одиннадцатая ступень, — прервал мои мысли тихий голос Владыки, и я вздрогнула, ожидая очередного удара судьбы. — Покажи мне странность смеха.

Я покосилась на Бельфегора, с безумной усмешкой метавшего стилеты во врагов и царившего на поле боя, как настоящий демон смерти. Краем глаза я заметила, что Лена побледнела, но с Принцем ничего не случилось. Просто мир вдруг полыхнул белым, и рядом с Владыкой появилось Нечто. Белые перчатки и половинчатая серебристая маска, словно обломанная по краям, скрывавшая правую часть лица своего хозяина — вот всё, что можно было увидеть. В остальном прибывшее существо было абсолютно прозрачным.