Страх, сковывавший сердце стальными тисками, постепенно начинал отдаляться, отступать и тускнеть. Я обнаружила, что лежу в снегу, и села на колени, безразлично глядя на белые холодные кристаллы. По щекам бежала глупая, никому ненужная влага, а в голове раскаленным молотом бились воспоминания, спутанные и смазанные, перемежающиеся вспышками очень четких картин прошлого. Но и это начало отступать. Ведь всё в этом мире имеет свойство заканчиваться…

Не знаю, сколько я сидела на снегу и роняла на белое пушистое покрывало слезы. Глупо, так глупо… Накатили апатия и сонливость, хотелось лечь и забыться сном, вечным сном, но я не могла даже пошевелиться и лишь роняла на замерзшие кристаллы льда горячую соленую влагу. Ведь если я засну, мне опять приснится кошмар…

Зачем всё это, к чему?.. Хватит. Больше я не позволю никому так издеваться над собой. Я всегда была одна и всегда буду, и это хорошо. Скоро мои друзья уйдут, а я снова останусь в родной спокойной тишине одиночества, куда не смогут ворваться ни те, кого я ненавижу, ни те, на кого мне наплевать. Я не люблю полутонов, а друзья в моей жизни — это изменение меня самой. Это то, от чего я не могу отказаться, но чего боюсь, и что у меня скоро заберут. Но это и к лучшему, потому что они не захотели бы быть со мной до самого конца, до щелчка ножниц греческой богини. Потому что, хоть я и их друг, я лишь этап в их жизни. Так же, как в моей жизни этапом являются люди в белых халатах. Всё проходит, пройдет и этап жизни, что свел нас вместе. Вот только мне больно от этого, особенно из-за того, что я лишь этап в жизни человека, чьих глаз я никогда не видела, и который прячет от меня не только глаза, но и саму душу…

Внезапно кто-то загородил от меня свет солнца. Я вздрогнула и почувствовала, что паника вновь поднимается в душе, но, покосившись в сторону пришедшего, увидела знакомые черные кожаные ботинки, которые помогала выбирать Принцу, и страх почему-то начал отступать. Я отвела взгляд от башмаков и тяжело вздохнула. Сил не было — даже на то, чтобы пошевелиться, даже на то, чтобы связно оформить мысли в речь. Я ведь не могла даже упасть, продолжая сидеть на коленях, не то, что сказать ему хоть слово…

— Ну и что ты так реагируешь? — протянул Бельфегор, усаживаясь передо мной на корточки. — Она больше не позвонит, я всё уладил. Стоит так переживать из-за какого-то отброса?

Я не ответила, пустым взглядом глядя на белую снежную пелену и чувствуя, как с сердца падет огромный черный камень.

— Ты же знаешь, если что случится, обращайся ко мне, я всегда помогу тебе. Потому что я Принц! — усмехнулся Бэл и коснулся моей ладони своей. Я вздрогнула и отдернула руку, судорожно отползая подальше от него. Не знаю, откуда у меня взялись силы, но его прикосновения вызывали ужас и боль, от которой я хотела скрыться, как и его слова. «Потому, что я Принц». Только поэтому, да? Ну как же так? Как же так, почему я влюбилась в того, кто видит во мне лишь подданного? Ну зачем всё это, зачем?..

— Что не так? — нахмурился Бельфегор, сияя короной в лучах утреннего солнца и не пытаясь приблизится ко мне. — Почему моя Принцесса избегает прикосновений Принца?

— Пото… Потому что я не принцесса, — заплетающимся языком ответила я, глядя в снег. Говорить было трудно, непривычный, давно уже не проявлявшийся шквал эмоций пугал, а ощущение страха, беспомощности и безысходности сковывало сердце, душу и разум. — По крайней… мере, не твоя. Я… одна из сотен подданных, и всё. Ты та… такой один, а я од… одна из тысяч. Хва… хватит, не хочу больше ви… видеть твою доброту. Не мучай меня, да… давая ложные надежды, прос… просто оставь меня уже.

— Оставить? — раздраженно процедил Бельфегор и встал. — Что ж, скоро я так и так должен буду уйти, так что я оставлю тебя в любом случае. Только вот ты и впрямь хочешь этого? Хочешь, чтобы Принц ушел?

Принц, принц, принц! Как же это бесит! Это лишь еще раз показывает, что я тебе не ровня… Ну почему всё так, почему?..

— Да! — зло прошипела я. Ярость, злость, раздражение сменили апатию и страх, давая силы не только говорить, но и сжимать кулаки так, что костяшки пальцев побелели. Как же всё это бесит! Бесит! — Я хочу, чтобы Принц ушел! Принц! Ушел и оставил Бельфегора! Но это невозможно, потому что ты Принц, и этого не изменить! И потому что через месяц ты исчезнешь!.. И по… потому что ты… никогда…

Истерика подкрадывалась к горлу, а Бэл вдруг раздраженно перебил меня, взмахнув руками:

— Вот именно! Через месяц я уйду! И не хочу делать тебе еще больнее! Если бы всё было иначе, я бы давно всё изменил, но я вынужден уйти, а значит, не могу причинить тебе еще больше боли, дав надежду на то, что у нас что-то может получиться! Если бы не это проклятое условие, по которому мы должны расстаться всего через месяц, я бы сказал тебе всё, что чувствую, но я не могу, потому что не хочу причинить тебе еще большую боль своим уходом! Твое счастье для меня важнее всего, потому я не буду с тобой, понимаешь ты или нет?!

Сердце пропустило один удар, и я, резко подняв взгляд на Бельфегора, замерла, глядя на мужчину, закрывшего глаза правой ладонью и сжимавшего левую руку в кулак. Не может быть. Он… и правда молчал только ради меня? И он тоже меня?..

— Пожалуйста, — едва слышно сказала я, — хотя бы месяц…

Бэл опустил руки и посмотрел на меня. Челка немного сбилась, но глаз его всё равно видно не было, и мне почему-то отчаянно захотелось заглянуть в них, но не для того, чтобы узнать их цвет, а чтобы увидеть, что творится у него в душе…

— Ты будешь счастлива, даже если это продлится всего месяц? — тихо спросил он.

— Мне главное знать, что это взаимно, — прошептала я, а Бельфегор сделал пару шагов мне навстречу и опустился передо мной на колени.

— Взаимно, — четко сказал он, и я улыбнулась.

Голова гудела, раскалываясь от боли, но на это мне было наплевать. Потому что с трудом до моего спутанного сознания доходил тот простой факт, что я люблю и любима… Хотелось смеяться и плакать одновременно, хотелось сказать, что я никогда не была так счастлива, но я просто смотрела на самого дорогого в мире человека и чувствовала, как по щекам бегут слезы, а в душе появляется странное тепло, успокаивающее все тревоги, убивающее всю ярость и дарующее мягкую, ненавязчивую, но такую необходимую надежду…

Однако, несмотря ни на что, мне не давал покоя тот факт, что я не вижу его глаз, не могу заглянуть ему в душу, и Бельфегор, словно поняв это, тихо сказал:

— У меня есть причина прятать глаза: они странные. Все всегда смеялись. Но если хочешь, я покажу.

Я не ответила, да это и не нужно было. Бэл снял диадему и, подняв челку, снова надел символ королевской власти, который больше не давал ей упасть на лоб. Глаза его были закрыты, но как только диадема заняла свое законное место, Бельфегор резко распахнул их, и я застыла в немом восхищении. Его глаза были потрясающего багрового оттенка, как у альбиносов, а может, даже ярче, и пусть я знала, что это лишь игра свето-теней на полупрозрачной радужке, они казались кроваво-алыми в залитом белым светом мире. И я невольно потянулась рукой к щеке самого дорогого в моей жизни мужчины.

— Удивлена? — хмуро спросил он.

— Это… чудесно… — прошептала я и осторожно коснулась его щеки кончиками пальцев. Он вздрогнул и удивленно спросил:

— И ты не считаешь их уродливыми?

— Ты что, шутишь? — возмутилась я, игнорируя настойчивую пульсацию боли в висках. — Они прекрасны! Как у альбиносов, а может, и ярче… Они уникальны! Ты… Ты что, правда думал, что это чудо может вызвать отторжение?

— Так оно и вызывало, — пробормотал Бэл и в глубине кроваво-алых омутов промелькнула растерянность. — Все, кто видел мои глаза в детстве, смеялись.

— Идиоты, — зло бросила я и коснулась кончиками пальцев века принца. Бэл закрыл глаза, а я убрала руку и, покачав головой, сказала: — Открой, не прячь их… Они идеально отражают твою душу.

— Обагренную кровью жертв? — спросил Бэл напряженно, не открывая глаз.