Граф зашелся в приступе холодного, но довольного смеха, а затем вдруг резко замолчал и протянул свечу собеседнику. Тот не пошевелился и даже не попытался коснуться ее, и лишь смотрел из-под капюшона пристальным взглядом на синеватое мертвое пламя самой жизни.
— Знаешь, я даровал жизни этим мальчикам, — ехидно протянул Граф. — А ведь они умерли. Я снова зажег их свечи. И их жизнь продолжилась. Вот так… — повинуясь мановению белой перчатки, почти догоревшая свеча вдруг вытянулась и стала почти как новая, обещая долгую жизнь одному из смертных. — Но я же могу у них эту жизнь и забрать. В любой момент. Просто потому, что так игра станет намного веселее. А пока я принимаю твое предложение. Боль сестер за возвращение тех, кому всё же суждено выжить. Горе за счастье. Смерть за жизнь. В этом мире всё подчиняется балансу, тебе ли не знать? И если один свою жизнь продлит, другой ее потеряет! Если один испытает счастье, другой погрузится в пучину отчаяния! И тогда всё в мире будет сбалансировано! А потому я соглашусь, но именно на тех условиях, что мне интересны. Я хочу играть по-крупному и до конца!
— Хорошо, я согласен, — прошелестел тихий голос.
— Отлично! — воскликнул Граф, манерно взмахнув ладонью. — Тогда мы разыграем длинный спектакль, полный крови, боли и смерти, абсолютным победителем из которого выйду, конечно же, только я! А-ха-ха! Мы с тобой еще посмеемся, дорогой мой, над глупыми смертными, пытающимися противостоять судьбе! Ах, они такие глупенькие — всё бегут куда-то, всё суетятся и не знают, что через секунду им на голову может упасть кирпич или горшок со столетником! Забавно было бы, право слово, умереть от символа долголетия! Ну да ладно, это всё мелочи! Давай подумаем над деталями спектакля! Распределим роли! И хорошо бы поболтать со всеми теми, кто знает о маленькой тайне тех камешков — не хочу, чтобы кто-то из них связался с сестричками и сообщил что-то лишнее! А то ведь ныне что живые, что мертвые — все норовят сунуть свой нос в чужой вопрос! Пообщаемся со всеми, кто знает, для чего были созданы камешки, и убедимся, что они не пересекутся с сестричками с целью сболтнуть то, что не нужно! Ты ведь знаешь, дорогой мой, как отлично я умею… убеждать! — манерные жесты, веселый, ехидный голос, театрализованность и манерность, вот что видел перед собой мужчина в плаще. А еще абсолютную безжалостность и непреклонность самой Судьбы… — Наши сестрички до последнего не поймут, почему именно тот камень был убран. Ведь те три символа так важны, так важны! И только когда мы подкинем им намек, они догадаются. Но времени будет уже совсем мало! И у меня появится отличный шанс понаблюдать за интригой — сумеют ли они «задать верный вопрос» и найти на него ответ? Ты ведь знаешь, Книга Судеб прописывает жизни на годы вперед, но если вмешиваемся мы, текст начинает проявляться, захватывая лишь небольшой период грядущего времени, и то лишь частями! И частенько эти части переписываются! А потому ты не представляешь, дорогой мой, как это захватывающе — читать о том, как судьба меняется, как переплетаются новые нити жизни и рвутся-рвутся-рвутся! Это самые захватывающие романы, поверь, правда, после тех, в которых описан я сам, но это уже мелочи! И ведь в конец не заглянуть, что лишь подогревает интерес! Это лучшее развлечение, правда-правда! И оно мне безмерно нравится! А потому, дорогой мой, идем — составим детальный план нашего спектакля, пропишем кульминационную сцену! И не забудь переложить дела на своего родича, когда настанет момент сыграть последний акт нашей трагикомедии! А то ты вечно весь в делах, в заботах. Запомни: на родственников перекладывать работу очень приятно! Как и на друзей. А вот на слуг неинтересно, но это мелочи. Итак, идем же! И помни: человеческая жизнь слишком хрупка, чтобы позволять себе с ней заиграться, но если ты всё же решился… — голос его вдруг стал ледяным и безжалостным, словно сама Судьба говорила губами шинигами: — не щади.
Секунда. Взмах белой перчатки. Вспышка. И в зале, полном синего мерцающего пламени, стало на одну тысячную темнее. На ладони шинигами стояла высокая свеча, говорившая о том, что человеку предстоит долгая жизнь. Вот только фитиль ее был мертв. Погашенное пламя — погашенная жизнь.
И никому более ненужная свеча была возвращена в подсвечник.
Вскоре придет в одну из многих зал Дома Тысячи Свечей уродливый карлик Ватсон. С кряхтением поднимется в воздух возле подсвечника. Снимет погасшую свечу и положит ее в холщовый черный мешок. А затем просто уйдет, просто разожжет черный адский огонь в печи, просто отправит в него мешок, полный огарков. Безразлично вспыхнет черное пламя, даруя душам вечный покой. А, быть может, дорогу к себе в гости. В не менее вечный Ад…
====== 65) Нет, конечно, у нас всё хорошо, но могло бы быть и лучше. Или не могло, и это совсем печально... ======
«Дружба и любовь, два великих чувства, совершенно изменяют человека». (Жан Полль Рихтер)
POV Лены.
Время полетело со скоростью самолета братьев Райт, и вскоре мы уже прощались с последними днями ноября. За это время нам удалось совершить довольно многое: мы полностью сменили рабочий состав фермы на довольно приемлемых граждан, отобранных мафией, которые, правда, так же, как и предыдущий состав, побаивались Бэла… А хотя нет, вру, не так же — меньше, потому как они лишь однажды видели его «в деле», когда он метнул сразу три стилета в парня, который, заметив, что я черчу на снегу странные символы и бубню что-то непонятное под руководством Суперби, пробормотал: «Психи, блин». У Принца оказался отменный слух, и он наградил парня стилетами, вонзившимися тому в левое предплечье, а затем прочел ему лекцию на тему: «За языком надо следить, и если ты не психиатр, лучше такими словами не бросаться». Вот тогда-то его и начали бояться, хотя опасались еще до этого, а среди рабочего контингента прочно обосновалось мнение, что Бэл — маньяк, а я абсолютный псих, потому как на его поступок Суперби никак не прореагировал, а я поблагодарила Принца за то, что он за меня вступился.
Также мы наняли «управляющего», заменившего Игоря и взвалившего на себя его обязанности, которые всё это время мы с сестрами делили между собой, причем его мафиози выбирали особенно тщательно и сошлись на кандидатуре сорокалетнего Ивана Леонидовича Власова, короткостриженного шатена с карими глазами, очень эрудированного и трудолюбивого, но довольно замкнутого, однако имевшего лишь положительные отзывы с прежнего места работы. Наши мафиози, кстати, беседовали с его бывшими коллегами и выяснили, что уволился он из-за разногласий с нечистым на руку начальником, так как являлся правдолюбом, и характеризовали его честные сотрудники исключительно положительно, а любящие нечестный заработок — как педанта, зануду и склочного человека, не умеющего ладить с людьми, и это при том, что с честной частью общества Власов общался на удивление ровно и интенсивно — и на дни рождения к ним ходил, и сам сабантуи по поводу своих именин устраивал. Семьи у него не было, а по образованию он был животноводом, и нас его кандидатура вполне устраивала, как и его — порядок ведения дел на ферме, вот и влился он в коллектив, подобранный мафией по принципу честности, очень быстро и начал руководить рабочими с огромнейшим энтузиазмом, который те, кстати, поощряли и трудились на совесть.
Кроме смены персонала были и еще приятные моменты: за этот месяц Маша умудрилась заключить просто-таки уйму контрактов, и практически весь молодняк был распродан, а также были заключены сделки на следующий год — на тех лошадок, которые пока были необъезжены. А еще мы каким-то макаром смогли договориться с Шалиными об игре в карты, вернее, это сделали наши иллюзионисты, и не ведаю уж, какими правдами и неправдами они заманили близнецов на игру, но те пришли. Также заявились в тот вечер и Машины друзья-приятели со странными кличками: Север, Хохма и Валет, причем последний явно был неравнодушен к Марии. В результате, все присутствовавшие на игре уселись полукругом за Машей и Севером — мужчиной лет сорока со шрамом на левой щеке, который он успешно скрыл пластырем, сказав, что порезался, когда брился. Наши «мухлеваторы» расположились рядышком за кухонным столом, а напротив них, у окна, уселись братья Шалины. Надо сказать, Маша попросила нас вести непринужденную беседу во время игры и сама активно в ней участвовала, равно как и ее помощнички, причем Валет и Хохма предварительно оборудовали нашу кухню какой-то ерундой, вроде зеркал и прочих маленьких радостей шулера, для того, чтобы следить, не передернут ли карты господа Шалины, если Маша случайно отвлечется от игры. Зеркала, кстати, были иллюзорные, равно как и крап на картах — Фран постарался, причем они с Машей около недели тренировались в создании качественных иллюзий и восприятии их моей сестрой, как обычных шулерских меток. В результате у Шалиных не было ни единого шанса уличить Марию в жульничестве, и нам оставалось лишь надеяться на их с Севером мастерство.
