— Он не такой! — возмутились мы с Катей в один голос, явно имея ввиду разных личностей. Мария ошарашенно замолчала, а мы с Катериной переглянулись, и она рассмеялась, а я тяжко вздохнула и сказала:

— Бэл не такой, просто ты его не понимаешь. Он любит руководить, не спорю, но он способен слышать тех, кто ему дорог. Сегодня, например, он сказал, что мстил Игорю за меня, так как ты можешь говорить, что он думает только о себе?

— А Кёя-сан обо мне вообще всегда заботится, — внесла свою копеечку Катя. — Он просто не показывает этого окружающим, но я всегда это чувствовала. Когда я мерзла, он отдавал мне свой пиджак, когда мне было страшно, молча брал за руку… Этого не видно вам, но я-то это замечаю. А его любовь к руководительству… Вы же знаете, что для меня это идеальный вариант.

— Знаем, знаем, — тяжко вдохнула Маша и, поморщившись, пробормотала: — Ладно уж, извините. Обе. Я не думала, что всё так запущено.

— Это ты о чем? — вскинула бровь я, насторожившись.

— Ну, что Хибари для Кати так важен, что она его готова от любой малейшей атаки защищать, а Бельфегор — тебе. Теряю я вас, девочки, ой, теряю…

— Но мы же вместе, — проворковала Катя и обняла Марию, начав гладить ее по волосам и причитать: — И, вполне возможно, не расстанемся. Ну не переживай так, ну мы же вместе…

А вот я как-то нехорошо себя почувствовала: неужели мои чувства к Принцу так очевидны? Если да, то почему он, Гений, не видит этого и считает, что у него всё еще есть конкуренты? А может, он всё видит, но не чувствует того же, потому и молчит, а слова о конкуренции — это вообще нечто из другой оперы? Я решила не мучиться догадками и уточнить у сестры, что та имела в виду, а потому, прервав их сюсюканье, спросила:

— Маша, а что ты имела в виду, когда сказала, что Бэл мне очень дорог?

— Что ты в него влюбилась по уши, — фыркнула моя прямолинейная сестра.

— Маш, ну что ты… — проворчала Катя и, оторвавшись от сестры, подошла ко мне, если честно, впавшей в транс. Усевшись передо мной на корточки, она осторожно сказала:

— Ленусь, я понимаю, что он тебе очень нравится — ты ведь всегда ему улыбаешься, ловишь каждое слово, каждый жест. Потому мы так и подумали, ты только не обижайся, ладно?

Я давно привыкла, что Катерина со мной общается, как с ребенком, потому что очень боится задеть мои чувства, а потому на ее тон а-ля «доченька, послушай мамочку» внимания не обратила. Но вот ее слова меня, если честно, расстроили, и я пробормотала:

— А он? Как думаешь, он что-нибудь ко мне испытывает? Он сегодня сказал: «Слишком много претендентов. Принц не любит присутствия конкурентов, которых не может устранить», — когда я сказала, что мне важны лишь он, Суперби и вы.

Девчата переглянулись, и Катя осторожно сказала:

— Лен, глаза — зеркало души. Если глаз не видишь, сложно что-то сказать. Он ведь всегда так маньячно усмехается, что и по его выражению лица нельзя ничего определить… Но, судя по его поведению, он тобой очень дорожит — это я могу точно сказать. Ты ему важна, но вот как кто — я не знаю, слишком он скрытный. Хотя слова о конкурентах заставляют думать, что твои чувства взаимны.

— Но если все уже поняли, что я его… ну… — я запнулась и, решив пропустить опасное слово, продолжила, теребя в руках край черного свитера: — Почему тогда он этого не видит и говорит о каких-то конкурентах? Он же должен понимать, что он мне куда важнее. Извините.

— Извиняем, — усмехнулась Маша и села на кровать справа от меня. — Но я думаю, что как раз в этом всё и дело. Бельфегор всё же, теперь уж ты меня извини, привык не просто быть главным, а быть самым главным, несмотря на то, что подчинялся Занзасу, — я поморщилась при звуке имени самого ненавистного мне человека из всей Реборновской компании, а Маша продолжила: — По сути, он мало того, что принц, так еще и обожает контролировать жизни людей, играет ими. И тут вдруг в него влюбились, но говорят, что он важен, перечисляя его в одном ряду с его капитаном, которому он вынужден подчиняться, и какими-то двумя глупыми бабами, которые ему, как он мыслит, не ровня. Прикинь, как обидно? Он, привыкший руководить судьбами людей, вдруг не главный, а лишь один из четырех. Это ж ой как сильно бьет по его завышенному эго.

— Ни фига оно не завышенное, — надулась я. — Бэл и правда лучше всех!

— Ладно, ладно, — закатила глаза Маша. — Для тебя — лучше всех. Ну и прикинь, как он расстроился?

— Думаете, он знает, что… ну… — я снова запнулась и выкрутилась на этот раз иначе: — насколько важен мне, но хочет быть еще важнее, хочет быть самым главным в моей жизни и потому молчит?

— А ты разве не видишь, — улыбнулась Катя, — что он всеми силами старается привлечь твое внимание? Начиная с поездки в город первого сентября, он делает всё, чтобы тебя защитить от любых неприятностей, а с конца сентября вообще постоянно пытается оградить тебя от чужих «посягательств» — он только Суперби позволяет с тобой наедине оставаться, а в остальное время, если ничем не занят, ходит за тобой, как привязанный. Впрочем, у него ведь никогда не было друзей, как я поняла, потому мы можем и ошибаться, и это лишь его способ проявлять дружеские чувства, но мне кажется, стоит показать ему, что он особенный, и не ставить его больше в один ряд с другими.

— А как показать? — пробормотала я, глядя на Катю с такой надеждой, словно ждала, что она мне сейчас эликсир счастья выдаст. Ну а что? Готовит всё время? Готовит. Котел есть в кладовке? Есть. Чем не ведьма?.. Добрая.

— Не знаю, — пробормотала она. — Может, попробуешь ужин приготовить? Но не на всех, а только для него?

— Скуало обидится, — поморщилась я, не желая расстраивать друга.

— Тогда пригласи его на прогулку, — улыбнулась Катя. — И покажи самые любимые места на ферме. Расскажи то, что еще никому не рассказывала: как мы жили в лесу две недели, например. Просто покажи ему, что он особенный, своим отношением: не говори, что он дорог тебе так же, как мы, почаще бывай с ним наедине, приглашай поучаствовать в важных для тебя мероприятиях, дай почитать любимые книги, которые обычно никому не даешь… Такие мелочи тому, кому ты не важна, не бросятся в глаза, а вот если он тебя любит, он заметит их и оценит.

— Спасибо, — улыбнулась я краешками губ и мысленно начала строить планы с пунктами и подпунктами на тему «как показать Бельфегору, что он особенный, и я не равняю его с сестрами и своим команданте».

— Не за что, — улыбнулась Катя в ответ и встала. — Это вам спасибо, девочки, что поняли.

— Да ладно, — фыркнула Маша, — что ж мы, нелюди какие, что ли? Если любишь, борись за свое счастье до самого конца, несмотря ни на что, а мы тебя всегда поддержим. К тебе, Лен, это тоже относится, — добавила она, обернувшись ко мне.

— Ладно, — вяло протянула я, а Катя радостно кивнула и заявила:

— Я обязательно буду бороться. Но если есть шанс, что мы сможем остаться здесь, мы останемся. Пойду скажу ему…

— Не сможешь, — перебила Маша сестру. — Ты нас так упорно тянула наверх, что не заметила, как он в холл вышел и одеваться начал. Так что, скорее всего, «никого нет дома».

— Ну, я всё равно проверю, — пробормотала Катя и убежала, снова сказав нам из дверей: — Спасибо, девчат.

— Иди уже, — фыркнула Мария, а я глубокомысленно изрекла:

— Любовь — страшная штука. Она меняет людей до неузнаваемости.

— Кто бы говорил, — хихикнула Маша и добавила: — Но знаешь, твой Принц и правда ведет себя с тобой на удивление мирно и дружелюбно. Даже не пытается стилетами закидать, хотя других он в дикобраза может превратить запросто.

Я подумала, что Маше лучше не знать о наших с ним сафари, и пробормотала:

— А что, если любишь, не сможешь причинить боль?

— А ты бы смогла в него стилет воткнуть? — фыркнула Мария, и я призадумалась, а затем кивнула и сказала:

— Смогла бы. У Бэла очень высокий болевой порог, да и вообще, если честно, я не считаю физическую боль каким-то нонсенсом. Если бы было нужно, я бы это сделала.