Я помчала к дому, давя в себе желание разрыдаться, злость на себя, обиду, раздражение от того, что не сумела сдержаться и сорвалась, и страх того, что он всё же поймет, что значит для меня куда больше, чем просто «друг», а также всю гамму негативных чувств, что рвали душу на части. Влетев в холл дома, я скинула сапоги, повесила куртку на вешалку и, забыв обуть тапочки, ломанулась наверх. Ворвавшись в свою комнату, я рухнула на кровать, застеленную темно-синим покрывалом, и уткнулась носом в подушку. Не хотелось ни думать, ни чувствовать. Хотелось исчезнуть, раствориться в небытии, распасться на атомы, но это было невозможно… Как же это больно — понимать, что тебе никогда не поверят…

Внезапно дверь бесшумно распахнулась, и послышались тихие шаги. Я раздраженно подняла голову и увидела, что в комнату вошел Глава Дисциплинарного Комитета, как обычно хмурый, как всегда в своем похоронном бронированном костюмчике, фиолетовой рубашке, которую напялил этим утром, и при галстуке, но почему-то без Хибёрда. В руках у него были мои тапочки, которые мужчина кинул на пол рядом с моей кроватью, на что я удивленно вскинула бровь и подавила в себе желание извиниться перед ним за срыв, усевшись на койке и обняв поджатые к груди колени руками.

Хибари-сан сел на край моей кровати и тихо спросил:

— Злишься?

— На себя — злюсь, — честно ответила я. — На Игоря — нет. Мне больно из-за самого факта предательства, но этого человека для меня больше не существует.

— Тогда почему ты так нервничаешь?

— Просто так, — вяло пробормотала я и, положив подбородок на колени, уставилась на темное покрывало.

— Ты сама мне не доверяешь, а хочешь, чтобы я тебе что-то рассказывал, — раздраженно предъявил претензию комитетчик.

— Я тебе верю! — возмутилась я и бросила на него яростный взгляд, но тут же отвернулась и вновь воззрилась на свою койку, пробормотав: — Просто есть такие вещи, которые вообще никому нельзя говорить.

— Никому? — усмехнулся разведчик. — А Торнадо?

— Ему можно, — улыбнулась я краешками губ.

— Хм. А Хибёрду? — продолжил допрос с пристрастием глава CEDEF.

— И Хибёрду можно, — поморщилась я.

— Ладно, — хитрым тоном заявил Хибари-сан и, пересев к изголовью кровати, скомандовал: — Тогда, раз ты можешь обо всех своих проблемах рассказать животным, расскажи ему.

Я удивилась и обернулась к мужчине, но спрашивать ни о чем не пришлось: я увидела того, кому он предлагал мне излить душу. На его ладони сидел маленький белый ёжик с длинными толстыми острыми иголками и маленькими черными глазками-бусинами, осторожно принюхивавшийся к воздуху в незнакомой комнате и переминавшийся с лапки на лапку. Все невзгоды разом вылетели у меня из головы, и я, не заметив, как на губах появилась улыбка от уха до уха, тихо восторженно протянула:

— Ролл… Чудо какое! Маленький какой, хорошенький!

— Можешь погладить, — усмехнулся довольный хозяин всея облачных ежей, и я, решив, что «пока дают — надо брать», подползла к мужчине, сидевшему на краю кровати, не закидывая на нее ноги, и осторожно протянула руку к ёжику.

— Киии? — протянул Ролл с довольной физиономией и ткнулся в мою руку холодным черным кожистым носом, принюхиваясь.

— Ути, лапочка моя хорошая! — умилилась я и начала осторожно гладить довольного ёжика по огромным белым иголкам. Если честно, Ролл не был похож на обычных ежей, его иглы не напоминали даже иглы дикобраза — это были скорее шипы, чем иголки — толстые, длинные, причем, что интересно, они постоянно меняли длину, словно не были частью ёжика и жили своей, отдельной от него жизнью. В целом, Ролл был точно таким, как в манге, только трехмерным, и я подумала, что никогда в жизни не видела такого чуда.

— Нравится? — улыбнулся краешками губ Хибари-сан.

— Шутишь? — опешила я. — Он просто душка! Такой милый, а глазки такие умные. Ролл, ты няшка, ты в курсе?

— В курсе, — усмехнулся Хибари-сан. — И активно этим пользуется.

— Кьююю, — обиженно протянул Ролл и, фыркнув, плюхнулся пузом на ладонь комитетчика и вытянул лапки: передние — вперед, задние, соответственно, назад.

— Ну вот, обидели няшу, — улыбнулась я, почесывая ёжика за ушком. Кстати, уши у него были довольно большие, овальные, и он частенько прядал ими, как заправский конь. Смешной он, но одновременно с тем безумно милый…

— Его обидишь, — фыркнул Хибари-сан, и Ролл, обиженно на него посмотрев, уткнулся носом в его ладонь и протянул:

— Кьююю…

— Как не стыдно? Большой дядя, а такого маленького ёжика ругаете, — фыркнула я и, почесывая Ролла, развесившего уши и разнежившегося, обратилась к нему: — А ты, Ролл, не слушай эти обвинения. И не давай себя обижать, понятно?

— Киии, — обрадовался ёж и, навострив ушки, вскочил, поднял левую переднюю лапку и потыкал ею в мою руку.

— Что такое? — озадачилась я и протянула к нему ладонь, подставив ее для очередного тычка лапки. Но его не последовало: Ролл, довольно сверкнув глазками-бусинками, обнюхал мою руку и, шустро перебравшись на нее, плюхнулся на мою ладонь пузом. Вытянув лапки, ёжик довольно потерся о мою руку щекой и радостно протянул:

— Киии!

— Вот так, — усмехнулся Хибари-сан. — Меня лишили моих животных. Что Хибёрд к тебе неровно дышит, что Ролл посылает образы о том, что ты ему нравишься, и он просит разрешения побыть с тобой подольше.

— Ролл, ты не увлекайся, — нахмурилась я, почему-то расстроившись. — Хибари-сану будет обидно, если ты вот так вот будешь просить провести время со мной, а не с ним…

— Я что, по-твоему, ребенок? — фыркнул комитетчик и погладил ёжика, тут же встрепенувшегося и прижавшегося к его пальцам щекой, блаженно жмурясь. — Я не ревную Ролла к тебе.

«Ага, а Хибёрда ревновал», — мысленно прокомментировала я, но сказала иное, то, что давно уже хотелось сказать — с тех самых пор, как комитетчик канарейку приревновал:

— И не надо, потому что и он, и Хибёрд любят тебя больше всех на свете.

— Знаешь, — вдруг тихо сказал комитетчик, продолжая почесывать за ушком вдруг насторожившегося и притихшего Ролла, — я бы разозлился, если бы они привязались к кому-то еще, но… к тебе можно. Я не против.

— Спасибо, — пробормотала я, чувствуя, что отчаянно краснею. Гадство, ну почему так? Ну почему я не могу себя контролировать и даже от таких слов чувствую, что готова от счастья до потолка прыгать? Он ведь ничего особенного не сказал, а я уже настроила воздушных замков… А ведь падать с небес больно…

— Не благодари, — поморщился Хибари-сан и вдруг коснулся моей руки своей. Я вздрогнула и удивленно посмотрела на него, но он не отводил взгляд от Ролла и поджимал губы, а затем ёжик вдруг сиганул с моей ладони на кровать, подбежал к краю, спрыгнул на пол с таким грохотом, словно весил тонну, и, протопав как бомбовоз, затаился под кроватью.

— Он в порядке? Не поранился? — всполошилась я, порываясь заглянуть под кровать и проверить, как там ёжик, зашухарившийся так, словно его и не было, но Хибари-сан сжал мою ладонь, потянул к себе, останавливая меня, и тихо сказал:

— Он в порядке. Просто решил спрятаться, чтобы не мешать. Он очень умный.

— Не мешать? — озадачилась я и растерянно посмотрела на комитетчика.

Наши глаза встретились, и я вздрогнула: впервые он не прятал от меня ни капли своих чувств, эмоций и своей боли. В черных омутах я видела всё то, что таилось за сотнями стен, под тысячью замков, и что никогда и никому не показывали.

— Хибари-сан?.. — пробормотала я, а он вдруг улыбнулся краешками губ и тихо сказал:

— Я хотел познакомить с тобой Ролла до того, как скажу, потому что он и Хибёрд — вся моя семья, и их мнение мне крайне важно. Но знаешь, он послал мне образ, который я могу расшифровать только как: «Не теряй времени!» — и убежал под кровать, чтобы не мешать. Знаешь, я воспользуюсь его советом и больше не буду тратить время даром.

Он что, шутит? Да быть того не может… Он же не хочет сказать, что?.. На моем лице отразились неверие, удивление и растерянность, и комитетчик поморщился. Сжав мою руку так, что мне стало больно, но, похоже, даже не заметив этого, он спросил: