Охотники и их жертва скрылись за сараем, и мы все вернулись в дом, а я, подумав, что вчерашний день из праздничного превратился в траурный, поспешила на кухню — заваривать мафиози чай и подогревать пироги, но краем глаза увидела, как в углу холла Маша стоит, понурив голову, напротив Бьякурана, и услышала ее слова: «Прости. Я просто дура. Решила, что человек, который был с нами всю жизнь, предать не может, и обвинила невиновного». Но прислушиваться я не стала и подумала, что если Бьякуран ее простит, ему памятник при жизни ставить надо, хотя я бы простила, но я — это я, я вообще склонна всех подряд прощать, кроме таких, как Игорь, а он мафиози, и им такое несвойственно…
Зайдя на кухню, я обнаружила раздраженных парней, обсуждавших произошедшее и данные, вытрясенные из Игоря. Поставив чайник кипятиться, я отправила пироги в духовку на подогрев и уселась на свое законное место рядом с Хибари-саном, почему-то очень тихим и не вступавшим в диалог с остальными мафиози. Пока я меланхолично глазела в окно, расплывшись по стулу, как медуза по камням на берегу, парни раздраженно обсуждали поступок Игоря, а комитетчик порой бросал на меня странные взгляды, которые я не могла расшифровать, но одно могу сказать точно — ни сочувствия, ни раздражения в них не было. Наконец, на кухню зашла хмурая Маша, тащившая на буксире Бьякурана, и громко заявила:
— Народ! Я всем приношу извинения, даже Мукуро, потому что думала, что либо Бьякуран, либо Мукуро — крысы. Я ошиблась и хочу извиниться. Простите.
— Ку-фу-фу, особенно меня умилило твое «даже», — саркастично протянул Фей.
— Ну уж прости, — поморщилась Маня, — как умею, так и извиняюсь.
— А передо мной ты не так извинялась, — мелко отомстил Машке Джессо и, потрепав ее по волосам, заявил: — Я необидчивый, так что прощаю. Но сомнения и впрямь очень бодрят и помогают не допускать ошибок, так что я не злюсь. Хотя это всё и было неприятно. Одно дело, когда мне просто не доверяют и другое — когда открыто подозревают в измене. Ну да ладно, я тебя простил, Маша-чан.
— Извини, — пробормотала Маня, глядя в пол.
— Извинил, — подмигнул ей Зефирный изверг и уселся на свое место рядом с Мукуро. Маня со вздохом села на свой стул и печально спросила у Фея:
— Ну что, а ты простишь?
— Да мне всё равно, — усмехнулся Мукуро. — Я не обращаю внимания на мнение тех, кто мне безразличен.
— Отлично, — огрызнулась моя холеричная сестра. — Значит, мы в расчете!
— Один-один, — хмыкнул Мукуро, а я закатила глаза и, подумав: «Устроили считалочку, тоже мне!» — отправилась разливать народу чай. Всё же заботиться о дорогих сердцу людях куда приятнее, чем обсуждать поступки того, кто для тебя умер…
====== 61) Жизнь — как клавиши рояля, и порой этому можно радоваться ======
Комментарий к 61) Жизнь — как клавиши рояля, и порой этому можно радоваться Пара слов про ООС — есть он или нет в этой главе. Хибари-сан — человек немногословный, все об этом знают. Но это не значит, что он физически не способен произносить больше пяти предложений за раз. Полагаю, что если ему будут очень надо, он сумеет заставить себя преодолеть стену молчания, ведь в жизни бывают ситуации, когда молчать нельзя. Это из той же оперы, в которой порой утверждают, что Скуало не может говорить тихо, а Фран не чувствует боли. Нет людей, которые говорят лишь на предельных децибелах, нет людей, не ощущающих боль, и нет людей, которые физически не способны на развернутый монолог, если у них нет проблем с речевым аппаратом. Так что, в случае острой необходимости, полагаю, даже Хибари-сан сумел бы развернуто пояснить свою позицию по важному вопросу. Спасибо всем, кто продолжает читать эту работу, надеюсь, поведение героев в этой главе не вызовет отторжения)
«Истинная сущность любви состоит в том, чтобы отказаться от сознания самого себя, забыть себя в другом „я” и, однако, в этом исчезновении и забвении обрести самого себя…» (Георг Вильгельм Фридрих Гегель)
Мафиози с мрачным видом обсуждали поступок Игоря, а мне хотелось выбросить всё произошедшее этой ночью из головы и забыть, как страшный сон. Одарив граждан долгожданным завтраком, я уселась на место и, не вступая в диалоги с раздраженными мафиози, накинулась на пироги, как голодающий на три корочки хлеба. Быстренько позавтракав, я бросила народу: «Всем удачи», — и умотала трудиться. Не знаю уж, чем там Ленка с Принцем занимались, но когда я вырулила во двор, они шли под ручку и смеялись. Вернее, я так поняла, что это их хихиканье было лишь «остатками былой роскоши», потому как они явно недавно нахохотались вдосталь. Я решила ни о чем их сейчас не спрашивать, чтобы не портить настроение, и подумала, что если бы Бэл Игоря убил, то исчез бы, а серьезно ранить его Принцу не дала бы Ленка — она ведь не такая садюга, как он, значит, волноваться смысла не было и можно было оставить их в покое, не думая о том, не завис ли над нашим полосатиком дамоклов меч в виде возможной скорой смерти его истекающей кровью жертвы. Настроение у меня было на нуле, а потому я решила начать с объездки территории и ломанулась к конюшне. Маня решила взять обязанности Игоря на себя, пока мы не распределим их среди рабочих и нас с Ленкой, поэтому пока наш с готессой график не изменился, и я могла со спокойной совестью успокоить нервы прогулкой на Торнадо. Оставалось лишь надеяться, что скоро всё утрясется, и мы найдем кого-то, кто сможет заменить Игоря, хотя надежды на это было мало, даже несмотря на то, что мы уже начали замену кадров и многих рабочих уже поувольняли, найдя других, куда более надежных, по словам мафиози, граждан…
Торнадо был на удивление тихим, и поездка прошла довольно мирно, но хоть я и подуспокоилась, настроение всё равно было ниже плинтуса. Тренировку я решила отложить, потому как ни у меня, ни у моего верного коняги на нее не было ни сил, ни желания, и мы с коником снова профилонили конкур. На обед мы с Ямамото приготовили рыбный суп, рисовые шарики с моцареллой, давно заказанные Принцем, и суши, а после еды я сбежала, оставив в раковине гору немытой посуды, на работу — то есть подальше от уже вполне пришедших в себя мафиози и моих сестер. Ленка так и вообще, казалось, не была задета поступком Игоря, хотя, думаю, ее просто подбодрил Бельфегор: сама бы она из депрессии по этому поводу не вышла так быстро. Хоть она и держалась, но когда уходила спать этой ночью, было видно, что она на грани срыва, а вот после их утреннего «сафари» и прогулки под ручку с Принцем, Ленусик успокоилась и пришла в себя, так что, думаю, Бэл ей мозги вправил. Маню же явно успокоили ее друзья — я видела, как она шушукалась с Франом, делая инспекцию продуктов в амбарах, а потом мы с ней столкнулись в гостиной, где она болтала с Гокудерой. Так что сестер моих из депрессии за уши вытащили, а вот я от помощи Ямамото и Рёхея отказалась, потому что слишком больно было обсуждать предательство когда-то близкого человека, а его «смерть» в моих глазах я оплакивать не собиралась — не заслужил… Да и перемывание врагу косточек мне никогда, в отличие от Мани, не помогало, так что справляться с этим мне придется в одиночку — это я знала точно.
Часа в четыре я закончила все свои дела, включая уборку дома, и решила немного прогуляться, несмотря на то, что было довольно холодно. Побродив немного по территории фермы, я отправилась к Торнадо — а к кому еще я могла пойти за молчаливой дружеской поддержкой и пониманием? Добредя до конюшни, я зарулила внутрь и порадовалась тому, что там было куда теплее — перчатки надеть я забыла, и руки успели благополучно закоченеть. Подойдя к Торру, я уткнулась носом в его гриву и пробубнила:
— Вот так вот, Торрушка! Нельзя людям верить! Ну и ладно. Зато у меня ты есть, хороший мой. Мы с тобой сила, да, Торнадо? Ну всё на фиг, устала я…
— Решила перестать верить людям? — раздался за моей спиной холодный голос, и я, вздрогнув от неожиданности, обернулась и увидела Хибари-сана, одетого в черную кожаную куртку, черные перчатки и того же цвета вязаные шапку и шарф. Вот, молодец гражданчик: подготовился к аномальным для него температурам — защитил уши, шею и пальцы. А я олень. И мои пальцы чуть инеем не покрылись, хорошо хоть, их Торнадо отогрел… Хотя шапку-то я приодела, не совсем балда — куда ж в ноябре без головного убора?
