Я встала и, с тоской посмотрев на пышущего ненавистью и злобой Игоря, тихо, но очень четко спросила:
— Игорь, а откуда у тебя деньги на лечение? — мужчина растерялся и начал хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, а я продолжила, ничуть не дрогнувшим голосом и глядя ему прямо в глаза, хоть он и пытался их отвести: — У тебя нет родных, кроме тети Клавы, а она небогата, у тети Ани родственников нет вообще, Дима не работает нигде, кроме нашей фермы, а мы вам платим не так много, чтобы оплатить гемодиализ и пересадку. Откуда ты взял деньги, дядя Игорь?
— Я… Я… — пробормотал он и отступил к окну, но тут же из обороны перешел в атаку: — А кто тебе давал право мои деньги считать?! Я у тебя их не крал, можешь по бухгалтерии проверить, да и вообще не крал — я не преступник! Точно вся в отца, еще и чужие деньги считает!
— А честным путем за несколько месяцев такую сумму не заработать, — безразличным тоном отчеканила я. — Да и не работал ты нигде больше. В лотерею ты тоже выиграть не мог, потому что, с твоим-то характером, ты бы тут же об этом рассказал, а о сделке с ростовщиком Маше бы непременно сообщили, потому что она с этим миром в хороших отношениях, и о ее сотрудниках ей бы сказали, — нет, это я утрировала, конечно, но Игорь ведь не знал о том, какое положение занимала Маша в преступном мире, так почему бы не приукрасить для усиления эффекта? А эффект был — Игорь бегал взглядом по полу, сжимал руки в кулаки и явно хотел сбежать куда подальше… — Так откуда же ты взял деньги? Скажи, откуда?
— Да почему я должен перед тобой отчитываться, сопля?! — рявкнул он, а я, ударив ладонью по столу, смерила Игоря таким взглядом, словно хотела в нем дыру прожечь, и ледяным тоном отчеканила:
— Ты не обязан отчитываться, но тогда я буду мыслить логически. И хоть ты и был для нас как семья, эти выводы неутешительны. Твоя жена заболевает, Шалины намекают, что нас предали, рассказав им наши секреты, — Игорь побледнел пуще прежнего и сделал еще один шаг назад, а я продолжила: — подписание важного для нас контракта срывается, у тебя появляются деньги на лечение жены, твой сын переходит на очное обучение, уезжает с фермы, с виноватым выражением лица собрав вещи, и перестает нам звонить, а ты запрещаешь нам навещать твою жену. В свете твоей ненависти к моему отцу, я могу сделать лишь один вывод. Скажи мне, этот вывод правильный? Или я ошиблась, и ты не предавал тех, кто любил тебя как родного дядю, кто вырос с твоим сыном и кто всегда готов был прийти тебе на помощь, хоть ты и не верил в это? Впрочем, нет, ты верил, потому и кричал на меня, обвиняя в том, что мы такие же, как мой отец. Ты знаешь, что это не так, и пытаешься сам себя убедить в том, что всё хорошо, и мы заслужили то, что произошло. А чем мы заслужили, скажи? Ни разу не оскорбили ни тебя, ни твою семью, ни разу не причинили вам боль, ни разу не отказали в помощи. А за поступки нашего отца мы не несем ответственности, потому что он…
— О нет, — вдруг прошипел Игорь, опершись ладонями о стол и посмотрев мне прямо в глаза. Надо сказать, что я ничего не почувствовала — ни страха, ни отвращения, ни даже возмущения. Во мне всё словно умерло, и осталась лишь холодная решимость добиться от него правды, а потому я не отвела взгляд и продолжала с безразличным видом стоять напротив мужчины, положив ладони на стол, а он начал сыпать обвинениями таким тоном, словно именно я совершила всё, о чем он говорил: — вы должны нести ответственность за своего папашу, потому что вы такие же, как и он! Всю жизнь я пахал на него, как папа Карло, хотя мог работать в городе, на престижной работе!
«О да, все виноваты в том, что ты принял решение жить именно так, как живешь», — мысленно прокомментировала я.
— Он сказал, что ему нужен верный человек, и я, как идиот, согласился, он говорил, что это ненадолго, и я смогу еще построить карьеру инженера, и я пахал на него! Каждый год слышал: «Ну погоди еще немного, ну дай ферму поставить на ноги, ну куда же я без тебя? Всё хозяйство на тебе держится!» И верил, что нужен ему, потому не уходил, хоть жена и пилила меня постоянно, хоть и видел, что это всё шито белыми нитками, но не хотел верить, что он меня использует, и верил его словам!
«Что ж ты жену не послушал и с другом остался, если видел, что он врет? Уж не потому ли, что хотел чувствовать себя незаменимым и слышать слова лести, которых на другой работе не получил бы?» — вновь прокомментировала я мысленно.
— А потом уже уходить смысла не было: Анька к вам как к родным привязалась, воспитывала вас вместо вашей мамаши ненормальной, хоть Ленка с ней и не шла на контакт особо, а Машку не сильно травили, да и не давали Аньке с ней заниматься! Димка вас чуть ли не сестрами считал, я привык к этой работе, да и квалификацию потерял — куда же уходить?!
«О, хоть слово искренности о самом себе. Кто бы тебя взял с наскока, если ты дома не тренировался чертить и забыл, как это делается?»
— И я вынужден был остаться, а твой папаша начал этим пользоваться вовсю — я всё делал, всё! Он ведь жадный был дико, даже на скотобойню старых да больных лошадей отводить денег жалел — доставал по дешевке яд у своих старых знакомых, отдававших ему его фактически за бесценок, и травил коней, да только сам руки марать не хотел, говоря, что он врач всё же, хоть и ветеринар, хоть и оказывали они услуги по усыплению животных в клинике, да не по-человечески это, и меня заставлял коней травить! Коней, которых я же и выходил, всю жизнь с ними канителился! Из-за жадности твоего папаши, когда я попросил у него взаймы на то, чтоб Аньке операцию сделать, когда она ногу сломала и пластины потребовалось дорогущие ставить, он мне отказал! И пришлось ставить дешевые, некачественные, но на большее у меня денег не было! Она ж обожала на лошадях скакать, а из-за того, что пластины некачественные были, ей пришлось об этом забыть, когда кости срослись: она боялась, что что-то не так пойдет! И страх этот побороть она не смогла, даже когда пластины удалили! Въелся он в нее! Когда я попросил у него денег на то, чтоб Димке помочь в институт поступить, он сказал: «Я своим дочерям помогать не стану, думаешь, твоему сыну помогу? Хочешь заплатить за него — бери ссуду!» — и я взял, но он даже поручителем выступить отказался! Пришлось брать в другом банке под большие проценты, но хоть без поручителя обошлись! Я всю жизнь на него батрачил, а он мне ни разу не помог — ни деньгами, ни поддержкой, ни словечко замолвив — ничем! Сына моего ни в грош не ставил, хотя и я, и Анька с вами, его дочерьми, сюсюкались постоянно!
«Ага, сюсюкались, особенно ты! Анна-то и впрямь меня учила многому, а вот ты никогда слова доброго не говорил. К Ленке вы оба не подходили, а Машку мои родители вам как сказали не трогать, так вы с ней и не общались почти», — подумала я.
— Так что ж теперь, я не имею права жене помочь? Должен еще и ее в жертву твоему папаше принести? Ни ты, ни сестрички твои — преступница и шизофреничка, — я вздрогнула и впервые почувствовала, что в душе поднимается злость на этого человека: так называть моих сестер… этого я ему не позволю, — не дали бы денег на лечение Ани! Оно дорогое слишком, а у такого жлоба дочки сердобольными быть не могут! Как Машка с полпинка увольняла рабочих за пьянку, хоть и знала, что им семью кормить нечем — забыла? А как Ленка сказала, что проблемы человека должны волновать только его самого, когда мы говорили о том, что деревня без урожая из-за жары дикой осталась несколько лет назад — тоже не помнишь? И я должен был вас, соплячек, о помощи умолять?! А не пошли бы вы, а? Я могу сам денег достать!
— Отомстив и предав? — холодно спросила я.
— А почему бы и нет? — усмехнулся Игорь. — Они хоть заплатили щедро! Впервые мне реально столько, сколько наработал дали, да еще и сверху накинули! Твой-то папаша всё каждую копейку считал — в жизни премию не выпишет! Димка так и вовсе поначалу на него «на добровольных началах» впахивал, а твой папаша говорил: «Не наработал он на зарплату, а мы его кормим да одеваем, так что пусть приучается к труду». И что ж я ужасного сделал, что рассказал Шалиным о том, как себя ваши гости ведут, да что поделывают? Им на ваши делишки начхать было, их ваши гости интересовали, так чего ты мне претензии предъявляешь? Вот они пусть и предъявят, если я их чем задел! А контракт — не моего ума дело, и в это я не лез!
