— Хибари-сан, а как давно тебе сообщили о том, что Игорь получил конверт?
— Вчера вечером позвонил Антон, — нехотя признался комитетчик.
— Значит, вы просто не успели осмотреть комнату Игоря, так? — уцепилась я за ниточку надежды.
— Вчера он был у себя в комнате весь вечер, а сегодня я искал информацию о его жене с компьютера Марии, — поморщившись, сознался человек, не любивший незаконные поступки.
Маня возмущенно фыркнула, но промолчала. Мой комп взлом баз бы не потянул, а спрашивать у нее разрешения на использование ее машинки наш мистер Пафосность не стал бы в любом случае, и Манюня это отлично понимала, потому и не стала высказываться, хотя была сим фактом возмущена. Вскоре мы завершили лепку пирогов, и народ, помыв руки, всей гурьбой отправился наверх, а я осталась следить за духовкой и надеяться, что Игорь не виноват, но мои надежды таяли с каждым мигом. Я прокручивала в голове события прошедших месяцев и понимала, что он стал скрытным, замкнутым и хмурым, как никогда раньше, избегал разговоров о состоянии жены, почему-то сказал, что Димка решил переехать в общагу и перейти на дневное отделение из-за освободившегося там места, хотя с заочного на очное перейти не так просто, разве что на платное. Когда же в конце августа за вещами приехал сам Димка, он был странно хмурый, почти не общался с нами, хотя раньше всегда вел себя с нами как с сестрами, и сказал, что место освободилось внезапно, и он сумел перевестись на него. Хотя мне всё это тогда показалось очень странным, я не стала высказываться, отмахнувшись от неприятных мыслей, да и вообще мне многое казалось странным, но я упорно не хотела верить в причастность Игоря, хотя и понимала, что скорее всего это всё же его вина… А еще мне было очень стыдно за то, что мои сестры подозревали Мукуро и Бьякурана, а ведь они просто не могли пойти на такую подлость, и хотя я пару раз с сестрами на эту тему беседовала, Ленка отмахивалась, говоря: «Все предают, ну или почти все», — а Машка говорила, что она не будет никого винить, пока виновника не поймают, но и подставляться под удар не собирается, а потому просто будет опасаться всех и вся, кроме тех, кто не вызывает и никогда не вызывал сомнений ни на йоту.
Когда все пироги заняли почетное место на столе вместе с салатами, нарезкой из колбасы, сыра и ветчины, соком, селедкой под шубой, темпурой и шпротами, я поставила чайник кипятиться и, перемыв посуду, уселась ждать мафию и сестер. Чайник успел закипеть, но они так и не спустились, а вскоре на кухню пришел Игорь и удивленно спросил:
— А где все?
— Где-то бродят, — уклончиво ответила я и налила мужчине чаю. — Как дела? Как там Димка с Анной?
— Да всё нормально, — отмахнулся он, тиснув пирожок, а у меня почему-то сжалось сердце. На глаза наворачивались слезы, хотелось спросить: «Почему ты так поступил?!» — но я улыбнулась, села на свое место напротив окна, у которого сидел он, и, опершись подбородком о сложенные ладони и поставив локти на стол, спросила:
— Анне ничего не нужно? Может, мы с сестрами съездим навестим ее? Хоть передачку передадим, а то что всё ты ей мои пироги отвозишь — она же, небось, скучает.
— Не стоит, — нахмурился Игорь. — Что вам мотаться в Орел? Далеко это, да и дорого.
— Да не так уж и дорого, — фыркнула я. — А у фермы дела идут не настолько плохо, чтобы за каждую копейку давиться.
— Ну а что ее тревожить? — вздохнул мужчина, пряча взгляд и набив рот пирогом.
— Тоже верно, — кивнула я. — Хотя в общей палате и так лежать — не фунт изюма, когда сил нет на общение. Может, перевести ее в одиночную?
— Она со скуки сбежит оттуда, — поморщился Игорь.
— Зато она спокойна будет. Если ты волнуешься из-за денег, мы могли бы помочь. В конце концов, пояса затянем, а если нужна большая сумма, кредит возьмем. У нас положение стабильное, нам не откажут и затягивать не станут…
— Кать, не надо! — раздраженно бросил мужчина, и у меня вновь кольнуло сердце. Но я должна была продолжать, а потому улыбнулась и тихо спросила:
— Да ладно тебе, мы же друзья! И ты, и Анна за нами с детства приглядывали, Димка нам как брат. Неужели ты думаешь, что мы пожалеем денег на здоровье тети Ани? Она же мне была…
— Катя, перестань! — воскликнул Игорь и ударил ладонью по столу. Воцарилась тишина. Топор палача начал стремительное падение вниз.
Мужчина смотрел в стол, поджав губы. Надкусанный пирог он бросил на тарелку и прижал ладонь ко лбу, а я, игнорируя собственное состояние, которое можно было описать лишь как: «Я хочу, чтобы всё это оказалось кошмарным сном», — сделала печальное лицо, хотя для этого мне и стараться не пришлось, и, переборов себя, осторожно взяла Игоря за руку, лежавшую на столешнице, и тихо спросила:
— Всё так плохо? Скажи, какой у нее диагноз? Пожалуйста…
— Ей пересадка почки нужна, — пробормотал Игорь, убрав руку, которую я сжимала, под стол. — У нее отказала левая почка, а гемодиализ уже не спасает.
— А сколько стоит пересадка? У тебя есть сбережения? — тихо спросила я, положив ладони на край стола рядом со своей чашкой и мечтая вцепиться в столешницу, чтобы унять дрожь в руках, которая, к счастью, не была заметна из-за того, что руки были плотно прижаты к столу. Игорь же мрачнел с каждым моим словом и закрывал глаза левой рукой, плотно поджимая губы и явно не желая меня слышать, но я продолжала: — Если понадобятся деньги, любая сумма, сразу скажи и не молчи. Мы любим Анну и поможем ей, даже если придется очень туго, понимаешь? Вы же нам как родные, так что не думай, что это неудобно или повредит хозяйству — ради семьи мы готовы поприжать свои расходы. Так что не волнуйся, тетя Аня поправится, обязательно! И мы ей обязательно поможем. Я съезжу в Орел как можно быстрее и договорюсь об отдельной палате, переговорю с врачами — я хоть и на ветеринара учусь, но кое-что понимаю в медицине, так что насчет лекарств и…
— Да прекрати ты! — воскликнул он и, вскочив, начал кричать на меня, отрешенно смотревшую на него и всё же сжавшую край столешницы руками: — Что ты всё гундишь?! Есть у меня деньги, есть! Я сам свою жену вылечу, оставь меня уже в покое! У вас свои проблемы, у меня свои! Вон, со своими гостями разберись лучше, которые ножи в рабочих кидают ни за что, ни про что, пока на вас в суд не подали, да с Шалиными! А меня оставь в покое! Мне не пять лет, и подачки дочек Светлова мне не нужны, ясно?! Хватит уже строить из себя мать Терезу! У такого, как он, не могли дети стать такими, как ты мне тут казаться хочешь! Напомнить тебе, что Ленка родителям перед смертью сказала?! — я побледнела, а сердце пропустило один удар, но Игорь продолжил: — Напомнить, где Машка четыре года жила?! Не могла она, живя с преступниками, стать не такой, как они! Да ты посмотри, как она с рабочими обращается — ее же ненавидят все! А ты… Да, ты всегда всем улыбаешься — и врагам, и друзьям, вечно всем помогаешь, всех прощаешь, зато слышал я, как ты на могиле отца говорила, что он жесток к вам был! Вот ты какая — отцу тоже улыбалась да помогала, а в душе ненавидела его! А когда ты с ружья палила? А остальные выходки? Жестокие выходки! Не могут такие люди, как вы, мне ничем помочь! И не надо делать вид, что сейчас разрыдаешься: я твоим слезам крокодильим не поверю! Дочь Светлова всегда ею останется!
Так, да? Значит, моего отца он ненавидел и перекинул ненависть на нас. Что ж, это всё разъясняет… Ты, Игорь, не только потому нас предал, что хотел жену спасти, но и потому, что ненавидел моего отца. Вот только тебе явно стыдно за свой поступок, иначе ты бы не сорвался, и нас с сестрами ты не ненавидишь, а чтобы себя и свое предательство оправдать, ты ищешь в нас только плохое и пытаешься приравнять к нашему отцу. Но ты знаешь, что мы не такие, и потому пытаешься нападать на меня вместо того, чтобы защищаться, потому что в защитной форме такие обвинения не пройдут, а это единственный для тебя способ оправдать себя в своих собственных глазах. Но знаешь, я тебя оправдывать не стану, потому что у предательства нет оправдания. А потому прости, но мы на этом закончим… Ведь палач уже опустил свой топор.
