А еще у меня порой точно глюки начинались, потому что мне казалось, что Хибари-сан хочет сказать мне что-то важное, но в последний момент одергивает себя и уводит разговор в другое русло, и это меня несколько пугало — неужели я на нем настолько помешалась, что вижу то, чего нет?.. Хотя, если честно, наверное, так и есть, потому что он и впрямь стал для меня гораздо большим чем друг, первая любовь или даже просто «любовь» — весь мой мир вращался вокруг него, и это пугало куда больше этих странных то ли глюков, то ли реальных попыток Хибари-сана мне что-то рассказать. Короче говоря, не желая того, я влюбилась в него окончательно и бесповоротно, и как только он исчезал из поля моего зрения, чувствовала, что задыхаюсь от одиночества. А потому я с ужасом ждала того дня, когда его задание будет выполнено…

Ну да ладно, это всё мои тараканы в голове, лучше поговорим о чем-нибудь забавном. Например, о том, что с наступлением ноября наши мафиози приоделись в фирменные тулупчики племенного хозяйства «Заря», выдаваемые нами всем рабочим. Правда, некоторые особо пафосные личности отказались и заработали себе на нормальные куртки еще в начале осени, а именно: Хибари-сан, Бельфегор (ну кто бы сомневался?), Скуало, Мукуро, Бьякуран, Гокудера и, что интересно, Фран, хотя он был еще тем хомяком и свои кровные тратить отчаянно не желал (а может, просто не желал признаваться остальным, что пахал на ферме, как маленький трудолюбивый ослик — думаю, всё же именно эта причина и была главной в отказе Франи тратиться на куртку), и потому его (будем уж честными) уговорила поработать на благо фермы «в открытую» Маня, а в качестве благодарности купила парню нормальную куртку. Она вообще с ним носилась, как курица с яйцом, и я не уставала на них умиляться: создавалось впечатление, что Франя ее сыночек, право слово. Впрочем, когда Машке становилось фигово, положение кардинально менялось, и иллюзионист делал вид, будто он папаша моей нерадивой сестры, а она тихонько вздыхала от того, что ее лишают роли мамаши. Остальным же было глобально пофиг, что носить, хотя у Тсуны, например, деньги были — он ведь с самого начала работал на ферме и зарплату получал. Короче говоря, эти гаврики отказались покупать себе шмотки, а Дино заявил, что если надо будет съездить в город, он наденет свой наитеплейший зимний свитер, на который таки наработал, и свою куртку, а на ферме ему удобнее в тулупчике, выданном нами. Вот и пойми лидера известного мафиозного клана, заявляющего, что старенький русский тулуп лучше новой китайской куртки… Хотя он прав: тулупы куда теплее. Но в город в них не съездить по нынешним временам — тоже факт. А вообще, у всех мафиози к началу ноября уже были «карманные деньги», скажем так, и они запросто могли купить себе что-нибудь недорогое. Так, к слову сказать, теплые ботинки каждый из них себе всё же прикупил: мы на ферме теплую обувь работничкам не выдавали, только одежку.

Кстати, Фран отчебучил нечто невероятное — он заявил, что больше не хочет быть похож на лягушку и «вернул волосам естественный цвет», покрасившись в светло-русый и сказав, что именно такого цвета были его волосы до того момента, как Бэл-сэмпай ляпнул, что Фран — лягушка и обязан покраситься в зеленый. Маша тогда вынесла Принцу остатки мозга лекцией на тему: «Ты б парнишу еще зеленкой измазал, как при ветрянке, идиот непуганый», — но Бэл ее заигнорил и лишь сказал, что «лягушка — она и есть лягушка. Всё лучше, чем печеное яблочко», непрозрачно так намекая на то, что Фран и до знакомства с ним всякую фигню на голове таскал. Сам же Франя, пожав плечами, с пофигистичным видом заявил, что «подобные головные уборы спасают от стилетов всяких падших Принцев-садистов, так любящих обижать маленьких и беззащитных иллюзионистов, не умеющих ни драться, ни ловить эти самые стилеты на подлете». Бэл на эти слова маньячно зашишишикал и, сверкнув улыбкой настоящего садюги и пятью стилетами, заявил: «Если шапки нет, можно и в спину метнуть», — а Франя с пофигистичным видом ответил: «Ах, я буду плакать от Вашей извращенной жестокости, фальшивый Принц. Кыш-кыш, не подходите ко мне, не то я заражусь вашим садизмом, а я парень мирный!» Не вынесла душа поэта издевательств, и Бэл таки в «хрупкого иллюзиониста» ножички метнул, но, что интересно, не попал, потому как они врезались в появившийся перед Франом щит в виде шапки-лягушки, которая затем с громким хлопком исчезла, а ножи рухнули на пол, и Франя с пофигистичным видом пошлепал к себе в комнату, заявив: «Принц не только фальшивый, но и косой». Спасло парня от немедленного превращения в кактус то, что Ленка схватила Бэла за руку и состроила просительную моську, заявив: «Бэл, Гении на дураков не обижаются». Маня же после этой сцены была на седьмом небе от счастья, распевала какие-то странные песни собственного сочинения и хвалила Франа до тех пор, пока он ей не сказал, что если она не прекратит, он наденет Лягуха и снова начнет говорить о себе в третьем лице. После этого Манька вмиг прекратила доставать иллюзиониста и всех окружающих, но сиять, аки медный пятиалтынный, перестала лишь где-то через неделю после той эпичной сцены бунта рабов, восстания Спартака, революции тысяча девятьсот семнадцатого года — нужное подчеркнуть.

Вот так мы и дожили до четвертого ноября — Дня Народного Единства, официального выходного, последнего праздника в году, на время которого рабочие получали халявный отдых. Праздновать решили с размахом: с самого утра Манька проявила чудеса организаторского искусства и припахала почти всех мафиози к готовке, за исключением Хибари-сана (она его просто не застала в его комнате — он свалил куда подальше еще до того, как она проснулась, хоть и любит поспать, потому как дела для него всё же превыше всего) и Мукуро, которого Маня просто терпеть не могла и не хотела портить себе настроение препирательствами с ним. В результате, мы все после завтрака принялись за подготовку праздничного ужина, а затем разбрелись каждый по своим делам. Когда мы с Ямамото ваяли незамысловатый легкий обед, на кухню влетел счастливый до безобразия Рёхей, подбежал к столу, шваркнул на него пергаментный свиток и возопил:

— Я экстремально это сделал!

— Ты выполнил задание? — опешила я, растерянно глядя на парня.

— А почему ты удивляешься? — сразу сник боксер, состроив моську обиженного жизнью хомячка.

— Я не этому удивляюсь, — поспешила пояснить я, — а тому, что, несмотря на выполнение здания, ты все еще здесь! Оно ведь выполнено, тогда почему?..

— А ты прочти, — усмехнулся довольный Сасагава, перебив меня, и кивнул на свиток.

Мы с Такеши переглянулись, и я, схватив пергамент, развернула его и прочла вслух:

— «Сим документом подтверждается, что Сасагава Рёхей выполнил задание и может вернуться в свой мир в любой момент. Для этого он должен умереть. Если этого не произойдет до двадцати четырех часов тридцать первого декабря сего года, он будет отправлен в свой мир Графом».

Я замолчала, а затем протянула:

— Офигеееть. Сасагава-сан, колись, как ты его выполнил? Кому помог и как?

— Хе-хе! — усмехнулся боксер, усаживаясь на свой стул, и начал рассказ: — Я тут не так давно подружился с нашим новым охранником. Он был в молодости боксером, даже получил звание кандидата в мастера спорта, и мы с ним на этой теме сошлись: он рассказывал о своих методиках тренировок, я о своих, болтали о правильном питании и о ведении боя, об известных боксерах и боях. Оказалось, что он тоже фанат Али, а еще мы провели несколько спаррингов, и он признал, что я и правда хорош в этом, и даже начал спрашивать у меня советы в том, как развить удар левой. И вот только что я дал ему очень ценный совет насчет тренировок после травмы — он же недавно левую кисть немного повредил, ничего серьезного, просто растяжение. А я с таким знаком хорошо и дал ему совет о том, как восстановиться, но не потерять форму, продолжая тренировки без особой нагрузки на руку. Я уверен был на все сто в том, что этот совет ему поможет и, если честно, за время общения с тобой, Катя-сан, я и правда поверил, что слова могут помочь не хуже кулаков, а то, что мои советы нашему охраннику и правда всегда очень помогали, добавляло мне уверенности! И вот, когда я дал ему совет, и он меня искренне поблагодарил, мир экстремально полыхнул, и он застыл, как Маша-сан, когда мне давали задание, а те же гуси, в смысле, шинигами провопили: «Поздравляем!» — и вручили мне свиток. Один из них сказал, что я изменился, и это изменение поможет мне в будущем — поможет слушать и слышать, а также говорить и быть услышанным, а еще, что я заслужил эту награду, и объяснил, что я могу вернуться в любой момент, но для этого надо умереть. Я сказал, что я не самоубийца, а они ответили, что тогда придется ждать до Нового Года, и тогда меня автоматом отправят домой, к Киоко! Причем в том состоянии, в котором я буду на момент последнего удара курантов. Пьяный, больной, раненый, при смерти — не важно, меня отправят именно таким и трезветь или лечиться я должен буду уже дома. Вот так!