Однако кое-что всё же прояснилось: ребята из нового Дисциплинарного Комитета умудрились услышать разговор братьев Шалиных, на улице упоминавших какой-то камень и говоривших: «По крайней мере, теперь путь закрыт, и всё, что они смогут — любоваться на светопреставление, не больше. Они не должны пересечься с кем не надо». Из этого мы сделали вывод, что теория варийцев и Ленусика о том, что руины — это портал, призванный открыть врата в мир Мейфу, причем к кому-то конкретному, а не на главную площадь перед министерством шинигами, верна, но вот откуда о нем знали Шалины, было не ясно. Одно стало понятно — камень сперли эти два деятеля, и мы решили его вернуть, но пока не знали, как.

Короче говоря, Ленка влюбилась в Бельфегора и стала официальной помощницей капитана Варии, который на ней фактически пахал и был сим фактом крайне доволен, возведя мою сестру в ранг лучшего друга, на которого всегда можно опереться, наорать и спустить всех собак, и который обязательно поставит его на место, но незлобно, поможет всем, чем может, выкладываясь на все сто, и устроит спор, после которого довольны останутся обе стороны. У них было абсолютное взаимопонимание, и я даже порой жалела, что она не в Суперби влюбилась, а в этого тирана, у которого на уме вечно было не пойми что. Маня же с головой погрузилась в выполнение планов мафии, выплескивала раздражение на тренировках с Хаято, по вечерам успокаивала нервы у себя в комнате, устраивая парады чудес с Франом, и постоянно создавала ловушки Дино, к которым он уже привык и даже стал куда менее неуклюжим, а если точнее, тот Дробящий Мустанг, которого мы видели, и тот, что появился на ферме — это было просто небо и земля, разные люди, и мне даже казалось, что где-то в кустах постоянно прячется Ромарио или кто-нибудь еще из семьи Каваллоне. С Бьякураном же у Мани сложились довольно странные отношения: она всё так же спокойно с ним болтала и, казалось бы, сняла с него все подозрения, но к вопросам бизнеса подпускала лишь частично, не давая заглянуть в свой ноутбук, ведя переговоры с «поставляемыми» им клиентами только с Дино и не выдавая Джессо никакой информации о подробностях контрактов. Он делал вид, что не обижается, и продолжал окучивать новых клиентов, но Хибари-сан посоветовал Маше свести его участие в этом к минимуму и воздержаться от поспешного заключения контрактов с теми, кого приведет Джессо, и, что интересно, Маша послушалась и намеренно затягивала переговоры с людьми, приводимыми Бьякураном, самолично или с помощью Дино ища тех клиентов, договор с которыми не вызвал бы никаких подозрений. В конце концов Бьякуран встал на позицию «одного человека окучу, приведу к вам, дождусь, пока вы заключите с ним контракт, и только после этого пойду окучивать второго», и всех это устроило. Что интересно, подобное положение дел устраивало даже самого Зефирного Снеговика, и он не пытался обвинить Машку во всех смертных грехах и призвать к ответу за недоверчивость, потому как говорил, что это бодрит и заставляет работать усерднее, доказывая каждый раз, «что он не верблюд», говоря чисто по-русски, а не по Мельфиоревски пафосно.

Вот так и коротали деньки мои сестры, а что касается меня… Если честно, я не верила, что кто-то из мафиози может быть замешан в передаче информации Шалиным. Возможно, я просто сентиментальная идиотка, но я просто не хотела допускать мысль о том, что кто-то из них может оказаться предателем. Я трудилась на ферме и тренировалась с Торнадо, как обычно готовила с Ямамото разнообразные блюда, которые точно не отказался бы есть наш мистер Пафос в диадеме, соревновалась с этим «мистером» в конкуре, причем с переменным успехом, помогала Саваде и Рёхею повысить свою самооценку путем ведения душеспасительных бесед, училась у Мукуро махать дубинкой и общалась с ним на тему иллюзий и его целей в жизни, причем он рассказал, что в бою с Деймоном Спейдом с легкостью уничтожил иллюзии товарищей потому, что никогда не воспринимает иллюзии как реальность, а вот реальных членов банды Кокуё он убить бы не смог. Точнее, он сказал, что если бы они его предали или начали устраивать бойни между собой, он бы их убил, но в ином случае у него бы просто рука не поднялась. Потому что, по его словам, они слишком многое вместе пережили, чтобы вот так запросто лишать их жизни из-за собственных амбиций. Я ему верила, верила во всем, сама не знаю почему. Наверное, потому, что когда мы оставались одни и говорили о том, что было для него важно, в разноцветных глазах была печаль, искренность и надежда на то, что его всё же поймут и примут, а потому я и впрямь перестала в нем сомневаться — не только из-за обещания, но и потому, что начала признавать его своим другом. Настоящим другом…

Был в моей жизни и еще один пункт, о котором я еще не упомянула, и имя у этого пункта японское, а отношение ко мне — чересчур странное. Я просто не понимала Хибари-сана! Когда я присоединялась к нему в его походах на реку до момента разглашения этого секрета Ленке, он был явно не против моего присутствия, но сам ни разу за все эти месяцы не попросил меня сходить туда вместе с ним. Он лишь отдавал мне приказы, как члену Комитета, но только когда я сама приходила, а пойти меня искать для того, чтобы куда-то позвать или попросить о помощи, для него было нонсенсом. Однако, при всем при этом, он частенько поджидал меня вечером в конюшне, и мы подолгу беседовали на абсолютно разные темы, и в такие моменты мне казалось, что ему рядом со мной комфортно и спокойно. Каждый день перед ужином он ровно час тренировал меня в рукопашке, и я даже кое-чему научилась, он составил мне комплекс упражнений, которые я выполняла по утрам, чтобы накачать мышцы, которые были развиты недостаточно, он вообще обо мне заботился в своей скрытной и очень незаметной посторонним манере, но почему-то не хотел ни просить у меня помощи, ни полагаться на меня, и это удручало. В конце концов он раскрыл Ленке тайну заводи и перестал ходить туда, сконцентрировавшись на новом Дисциплинарном Комитете и восстановлении нашей фермы, и я практически потеряла возможность помогать ему хоть в чем-то, а мне, как самой последней идиотке, всё же очень хотелось быть ему нужной и полезной. Наверное, я совсем дура, но для меня это было и впрямь важно. А еще мне было немного грустно оттого, что, перестав называть меня «травоядным», Хибари-сан вообще перестал ко мне как-либо обращаться и так ни разу и не назвал меня по имени. Правда, что интересно, к концу октября мы стали «сталкиваться» на ферме по десять раз на дню, если он не уезжал в город, и это при том, что раньше могли вообще не пересекаться, если я не шла на реку. А еще он постоянно помогал мне и давал советы, подбадривал меня в своей особой манере и заставлял улыбаться рассказами о том, как они с Хибёрдом и Роллом «развлекались», устраивая игру в прятки, тренируясь и просто гуляя по Намимори. Они и впрямь заменили Хибари-сану семью, которой, как оказалось, у него не было — его родители умерли, когда он был еще подростком. Подробностей я не знала, и всё, что он мне рассказал: его мать была домохозяйкой, а отец — тем, кто управлял преступным миром Намимори и считал, что этот город — главное в его жизни, и ради его процветания не жалко ни умереть, ни отдать жизни жены и сына. Я старалась не затрагивать эту тему, потому что видела, что Хибари-сану больно об этом говорить, равно как и не просила позвать Ролла, потому что не хотела навязываться комитетчику и боялась, что он может послать меня куда подальше, сказав, что Ролл — его и только его, и делить его со мной, как Хибёрда, он не намерен. Откуда взялись слова о дележке няшной доброй канарейки? Всё очень просто: Хибёрд ко мне настолько привязался за это время, что частенько оставлял главу CEDEF трудиться, а сам прилетал ко мне и пел вместе со мной гимн Намимори и песню о дружбе, пока никого из людей не было рядом, ну, или просто чирикал, когда они были. Сначала Хибари-сан бросал на птичку ревнивые взгляды, но потом привык и абсолютно не расстраивался из-за того, что Хибёрд часто улетал от него ко мне, однако я всё же боялась, что он не захочет показать мне Ролла, и потому не просила призвать ёжика. Хотя увидеть его еще хоть разочек хотелось нестерпимо…