— Ты, шизофреничка! Ты нам не дочь! Ты не достойна ею быть!

— Мы никогда не полюбим тебя. Это всё никогда не прекратится. Тебя не за что любить, тебя никто не полюбит, — добавил мужской, чуть хрипловатый, но явно довольный происходящим.

— Тебя никто не примет. Никогда.

— Ты никому не нужна. Никому на всем свете.

Голоса смолкли, а затем в ночи послышался приглушенный разговор удалявшейся семейной пары.

— Дорогой, думаю, она готова. Жаль, мы только год назад додумались довести ее до суицида. Если бы раньше это сделали, всё проще было бы.

— Согласен, дорогая. Она просто никчемное существо, она нам не дочь. Вот пусть и берет грех на душу. Если мы ее убьем, нас посадят. А так никому не будет дела до суицида какой-то шизофренички. Если что, придется слегка раскошелиться, чтобы не возбудили дело по поводу «доведения до самоубийства». Но не хотелось бы — такие дела вообще редко заводят.

— Да, и Лена должна сделать это побыстрее.

— У меня есть запасной план, если не сделает. Мы заплатим психиатрам, и они превратят ее в растение химикатами. А затем мы отправим ее с глаз долой. В заведение для ей подобных.

— Но лучше бы она умерла. А то деловые партнеры вечно спрашивают: «Где ваша младшенькая?» Лучше бы ее не было.

— Но на ее смерти можно будет сыграть. Заработать сочувствие коллег и неплохие скидки, а то и новые контракты.

— Дорогой, ты столь прагматичен.

— Скорее, я просто очень заботлив. Наше детище, наша ферма, не должна пострадать. Она должна расцвести!

— И мы ее к этому приведем.

— «Мы»?.. — в голосе мужчины засквозила злоба. — О нет. «Я». А ты лишь шавка у моих ног! Ты живешь для меня! Или мне выпороть тебя, как ту тварь?! А может, похлеще? Я ее щажу, чтобы не убить, а тебя, может, выпороть со всей силы?!

— Нет-нет, дорогой, — в голосе женщины отчетливо была слышна паника. Она пятилась, но не могла отвести взгляд от полных немой ярости глаз супруга. — Я оговорилась. Я такая дура. Прости меня, такого не повторится…

— То-то же, — усмехнулся мужчина. — Но за всё надо платить.

Глухой удар. Звук падения. Тишина. Ни крика, ни стона, ни всхлипа. Потому что она уже привыкла. Она любила до беспамятства садиста с серьезными нарушениями психики. Она подыгрывала ему во всем. Она сама жила его чувствами. Он был ее абсолютом, законом ее жизни. Тем самым «почти идеальным существом», вот только слово «почти» было явно лишним. Она жила для него, она жила им, она жила его улыбкой. Но она не «летала». Потому что полет — это счастье. А счастье не может быть иллюзорным, навязанным или вбитым с помощью силы. Наваждение — не более. Кошмарный сон, полный сладости, от которого не хочешь просыпаться, потому что реальность еще страшнее.

— Идем, наш эксперимент удался, — довольным голосом произнес мужчина и подал жене руку. — Милая, ты замерзнешь если будешь тут сидеть. Пойдем в дом.

— Конечно, дорогой, ты, как всегда, прав, — улыбнулась женщина, преданно глядя в глаза супруга, и встала, подав ему руку, но не опираясь на нее. — Надеюсь, Лена уже умерла. Нам хватит двух наследниц. Двух глупых подопытных кроликов.

— Мама… Папа… — раздался голос за их спинами, и супружеская чета дружно обернулась. — Это правда?.. Вы меня не любили? Как и их?.. Но вы же говорили…

— Заткнись! — рявкнул мужчина, и его жена вздрогнула. — Мария, ты идиотка! Ты такая же, как Катька! Но Ленка хуже! Она вообще никчемна! Больна! Она увечна! А вы нет. Значит, вы лучше!

— Папа…

— Ты слышала отца, — холодно бросила женщина, складывая руки на груди. — Поди прочь.

— Ты наказана. Неделю будешь драить коровник без перчаток, и не смей ослушаться! — зло прошипел отец.

— Папа… Мама… Вы… — голос девочки с длинными черными волосами и черными, как ночь, глазами утонул в ее всхлипе, а затем глаза ее вдруг высохли, вспыхнули яростью, и она с ненавистью в голосе прошипела: — Ненавижу вас. Обоих! Вы не родители — вы монстры! Как Ленкины демоны!

— Спасибо за комплимент, — усмехнулся мужчина, а затем резко помрачнел и процедил: — Ты будешь наказана. Как Лена. Знай свое место.

— Ненавижу, — прошипела девочка вновь. — Я всё видела, всё слышала! И Катька уже пошла к Ленке, чтобы не дать ей себя убить! А вы… вы просто… ненавижу!!!

Мужчина и женщина переглянулись, и в глазах их отразилось разочарование, смешанное с ненавистью и приправленное злостью.

— Твари мелкие! — рявкнул мужчина. — Мария, моя дочь не…

— Я вам больше не дочь! — перебила его девочка так громко, как только могла, сжав кулаки столь яростно, что костяшки пальцев побелели. — И мое имя больше — не Мария! Ненавижу вас!

Она кинулась во тьму, а мужчина, бросив жене: «Проверь их», — кинулся за ней. Но было поздно. Ребенок растворился в ночи…

В амбаре стояла гулкая тишина. Монотонная, затягивающая, беспросветная. И лишь багровые капли срывались с бледного запястья на деревянный пол. А девочка со шрамами на спине сидела у стены сарая и, касаясь порванной кожей деревянных планок, безразлично смотрела в потолок. Она не хотела жить. Она хотела летать. Она хотела счастья, но думала, что счастье — это смерть, и полететь при жизни она не может. Вот только…

«Твой главный враг — ты сама». «Человек несовершенен». «Все люди лгут». «Абсолюта в этом мире нет, но есть те, кто превыше этого». «Полет — это победа». «Полет — это счастье». «Победа — это счастье». «Победи саму себя!»

— Победить… себя, — прошептали истерзанные губы, а в синих глазах вдруг вспыхнула решимость. Любимые строки с детства постоянно перечитываемого рассказа Рэя Брэдбери зазвенели в голове набатом. Строки, в которые она верила всей душой. Строки, которые спасали ее в те дни, что она оказывалась в школе: первого сентября, и когда учителя заставляли приехать…

«Дети — это чудовища, которых дьявол вышвыривает из преисподней, потому что не может совладать с ними. И я твердо верю, что всё должно быть сделано для того, чтобы исправить их грубые примитивные мозги».

«Я должна… исправиться? Стать… ближе к идеалу? Я должна… улыбнуться… себе? Я должна… изменить себя, чтобы стать похожей на него — тогда я смогу улыбнуться ему, и только тогда он улыбнется мне, ведь такая жалкая душа как сейчас… не достойна счастья… Но… может, я сумею стать сильной? Сумею стать… достойной? А что для этого надо? Не… бояться? А чего я больше всего… боюсь? Раньше — смерти. Теперь… жить. Но если я… переборю страх… я сумею стать счастливой? Да. Потому что мои мозги… изменятся. Станут достойными… Не как у людей, не как… у детей. Как у того, кто почти идеален. Я… просто буду всегда бороться. А уходить — это побег. Слабость… Если я умру, то не так. Я… выживу, чтобы стать сильной».

В тот же миг строки в памяти сменились. И иные слова гениального фантаста зазвучали в ее голове набатом, раскалывая виски.

«Где это видано, где это слыхано —

Смерть превратили в сущую мелочь, так, в ерунду!»

«Нет, я не умру так. Только не так. Я выживу. И посмеюсь. Посмеюсь, потому что каждый раз, когда я буду выживать, я буду становиться сильнее. Сильнее и ближе к улыбке того, кто не предаст и не обманет… к почти идеалу! Идеалу, который не может быть человеком…»

Пальцы девочки судорожно сжались на ее запястье, останавливая кровь. Она попыталась встать, но сил уже не было. Ребенок привалился к стене вновь, а в бледную кожу впились острые занозы. Но она этого даже не почувствовала.

Борись. Не сдавайся. Ты не можешь умереть. Потому что ты дала себе слово. А ты не предаёшь. Даже саму себя.

И еще одна попытка. И еще. Всё больше деревянных заусенцев в коже, всё больше алого на стене и на полу. Сердце бьется неохотно, и тьма поглощает сознание, разжимая пальцы. А в голове звенит лишь одна фраза.

«Я хочу победить!»

Но сможешь ли ты выиграть у смерти, Елена? Ведь твое имя означает «Солнечная». Придет ли свет на помощь? Или тебя поглотит вечная тьма?..

Внезапно тишину мглы прорезал сдавленный вскрик. Девочка из последних сил распахнула глаза и увидела, что над ней склонилась брюнетка лет тринадцати с черными глазами, полными ужаса, и дрожащими губами. Она судорожно накладывала жгут и шептала: