— Слушай, тебе хохолок лежать не мешает?

— Всё в мире относительно, — туманно изрек Туман и я, фыркнув, заявила:

— Если ты из-за меня ананас с головы убирать не хочешь, я тебе так скажу: Рокудо Мукуро, кончай дурью торговать, а то посадят! Во-первых, такой причесон мешает тебе лежать; во-вторых, стягивает волосы и не дает коже головы прийти в нормальное состояние, что тоже минус и твоему выздоровлению не поспособствует; в-третьих, друзей не стесняются, модник ты наш, Юдашкина на тебя нет; а в-четвертых, я тебе уже говорила, но повторюсь: тебе идет обыденный домашний вид, не обремененный излишествами моды, на которую повлияли Пикассо и Сергей Зверев!

Мукуро чуть удивленно на меня воззрился, а затем усмехнулся и хитро заявил:

— Ну давай, спасай меня от этой ужасно вредной и не идущей мне прически.

— «Редиска» ты, — хмыкнула я. — Вечно всё с ног на голову перевернешь!

— Оя, оя! Зачем же называть меня «нехорошим человеком»? Я всего лишь размялся в риторике!

— Чтоб Вас в древний Рим сослали, танцор на моих нервах!

— Я не танцую.

— Не умеешь?

— Не с кем.

В глазах Фея промелькнула грусть, и я с тяжким вздохом решила не заострять внимание на больной для него теме и осторожно попыталась стянуть резинку, удерживавшую ананас в боевой готовности. Резинка упрямо сползать не желала, а Мукуро ехидно ухмылялся, закрыв свои светофорные глазёнки и сложив лапки на груди, аки покойничек. Шипы нашего дикобраза налачены, что интересно, не были, но он очень хитро перекручивал их несколькими тонкими резинками, и я, распутывая сей Гордиев узел, думала: «И не лень ему каждый день утром и вечером эту фигню на башке наматывать-разматывать? Мазохист! Жертва моды!» Кстати говоря, отливавшие синевой черные волосы иллюзиониста были на удивление мягкими и шелковистыми, хотя издалека и впрямь выглядели как шипы, и это меня вгоняло в дикий афиг. Наконец, справившись с его прической, я зашвырнула резинки на стол и, расправив волосы нашей Феюшки по подушке, спросила:

— Мукуро, ты мазохист?

Бедный фокусник аж глаза распахнул от удивления, а я продолжила:

— На фига козе баян? Да чтоб такой лабиринт в волосах намутить, надо у зеркала минут тридцать простоять!

— Навыки приобретаются с опытом, — наставительно заявил Фей с хитрой ухмылкой. — А я эту прическу много лет ношу!

— И за сколько ее соорудить можешь?

— Минуты за три.

— Да ладно! — прифигела я, распутывавшая ее минут десять.

— Какая ты недоверчивая, — ехидно протянул Фей и получил щелчок в нос, который его вряд ли вразумил. Но продолжать дискуссию на тему «верю — не верю» мне не хотелось даже в шутку.

— Ну что, спать будешь? — сменила я неприятную тему на важную, всё же решив добиться ответа на этот вопрос, потому как мешать Мукуро мне не хотелось. Ему ведь надо было отдохнуть, а когда голова болит, сон — лучшее лекарство.

— Буду. Часов в десять, — заявил он с хитрющим прищуром. — А до тех пор надеюсь на компанию.

— Ладно, — покладисто согласилась я. — Тогда двигайся, а то мне так сидеть неудобно. За целый день брожения устала, как собака Павлова от опытов.

— Бедная собака.

— Не то слово.

Мукуро соизволил-таки сдвинуть свою бренную тушку к правому краю полатей, а я, скинув тапки и пиджак, уселась слева от него, опершись спиной об изголовье кровати. Правда, мне не сиделось: я почувствовала, что слегка подмерзаю, а потому решила не уточнять, от нервов это или от похолодания, и, ни слова не говоря, поднялась, обула тапки и ломанулась к себе. Хапнув собственное синюшнее теплое-претеплое покрывало, я с довольной лыбой вернулась к Фею, почему-то сидевшему на кровати и обувавшему башмаки.

— Куда? — возмутилась я.

— Это ты «куда»! — еще больше возмутился он.

— Ой…

Н-да. Вот вечно я так… Моя самостоятельность — бич окружающих порой, потому как адекватные граждане, не привыкшие, что о них заботятся, как о королях мира, и впрямь в жизни бы не подумали, что я могла свалить за одеялом. Правда, моим родителям иная мысль в голову бы в данной ситуации не пришла, разве что ее заменила бы мысль о том, что я помчала за вечерним чаем для них… Но это всё мелочи. Я положила покрывало на постель иллюзиониста и, потерев предплечья, сказала:

— Холодно. Я волновалась, что ты простудишься.

— Детский сад! — вынес вердикт всё еще возмущенный, но явно довольный Фей.

— Угу, — покаянно кивнула я, и иллюзионист заполз обратно на свою лежанку. Я осторожно укрыла его одеялом и уселась у изголовья кровати слева от закрывшего глаза и притворившегося спящим парня. Однако тот факт, что я села на одеяло, а не накрылась им, заставил Мукурыча глазки распахнуть и высказаться:

— Обо мне позаботилась, теперь о себе позаботься.

— Неудобно это, — поморщилась я.

— Точно детский сад! — фыркнул Фей, закатывая глаза. — Ты что думаешь, я на тебя кинусь, как голодный волк на олененка, если ты сменишь место дислокации?

— Нет, — фыркнула я. — Во-первых, ты на такое не способен, а во-вторых, я тебе, как женщина, до лампочки.

Ананас мне не ответил и лишь сверлил меня подозрительно мирным взглядом, ну а я забралась под одеяло, прислонилась спиной к подушке и, закрыв глаза, подумала, что в целом всё не так уж плохо, и если Мукуро и впрямь станет вторым моим другом в этой жизни, я буду только рада. Потому что не совсем уж он гадость… А может, и совсем не гадость…

— Я не ставлю себе недостижимых целей, запомни, — ни с того ни с сего разорвал Фей уютную и спокойную тишину. — Даже если бы ты мне понравилась, шанса тебя завоевать у меня не было. Потому я не стал бы ставить это своей целью.

Это еще что за откровения Чезаре Борджиа о сестре?! Я распахнула глаза и с удивлением уставилась на иллюзиониста, но он смотрел в потолок и одаривать меня пояснениями сей тирады не собирался.

— Мукуро, только не говори мне… — начала было я тихо и офигело задавать жутко нелогичный вопрос, но меня перебили.

— Нет, ты не в моем вкусе, — усмехнулся Фей. — Если не веришь, вспомни день, когда мы показывали твоим сестрам светосферы. Как мы с малюткой поняли, если влить в шар Пламя Тумана, он принимает форму самого главного существа в твоей жизни. Для Франа это оказалась твоя сестра. Для меня — «Мукуро», — иллюзионист поморщился, произнося собственное имя, которое также было именем Филина Тумана — его оружия из коробочки Вонголы. Да, фантазия Хром была в явном неадеквате, ну, или фанатизме, когда девушка птичку имечком одаривала…

— Извини, приглючило меня. Не повторится, — пробормотала я, чувствуя, что у меня отлегло от сердца. А то страшновато было предполагать, что я вдруг кому-то понравилась, тем более кому-то настолько… хорошему, но к кому я сама не испытывала никаких амурных чувств. Только дружеские. Да, меня не глючит, я и правда думаю, что Рокудо Мукуро — неплохой человек, хоть и с заскоками… Ведь даже его фортели в начале нашего знакомства имели вполне логичное объяснение: он просто хотел понять, с кем его свела судьба-злодейка, с «хищником» или с «жалким травоядным». А в силу своей вредности, пофигизма к «ближним» и, чего уж там скрывать, относительной жестокости, он устроил из проверки какую-то несусветную жуть в виде пыток, как моральных, так и физических. Но я его за это уже давно простила: он ведь не со зла, а просто потому, что натура у него такая — недоверчивая, наглая, мстительно-вредная и отчаянно не желающая, чтобы его подставляли, стремящаяся защититься от этого любой ценой… Но несмотря на всё это, в глубине души он не плохой человек, а это главное.

— А я не против, — усмехнулся иллюзионист, прервавший мои размышления о нем самом, закрывая глаза и давя ехидную лыбу. — Значит, ты всё же воспринимаешь меня как мужчину, а не как предмет меблировки.

— Хватит тешить свое эго за мой счет, Нарцисс! — фыркнула я.

— А может, мне нравится? — заявила вредная Ананасина и хитро на меня покосилась. — Что сделаешь?

— Буду с честью переносить все тяготы и лишения воинской службы, — передала я общую суть одной из фраз армейской присяги с тяжким вздохом.