— Ой, какой ты молодец, — умилилась наивная, как пять копеек, тетя Клава, прижав ладони к сердцу. — Взрослая, разумная, полностью состоявшаяся личность! И умненький, и вежливый, и ни внешне не обделен, ни силушкой богатырской. Настоящий рыцарь! Катя, береги его — такое сокровище на дороге не валяется!

«Только что валялось», — саркастично подумала я, но сказала иное:

— Ага, буду беречь как зеницу ока. Ну, мы пойдем?

— Ой, конечно, конечно, — всполошилась наша местная сводница и, распахнув калитку, пропустила меня и иллюзиониста на участок. Мы быстро отвязали лошадей, не слушая пересуды толпы деревенских жителей за забором, и вернулись на дорогу. Мукуро, с сомнением посмотрев на седло, вставил ногу в стремя, а я, подхватив его под локоть, скомандовала:

— Только медленно! И плавно.

Он хмыкнул и осторожно сел в седло, а я, вскочив на Торра, обратилась к остальным:

— Ребят, вы, если хотите, поезжайте вперед галопом, как ты, Маш, хотела, но мы поедем медленно, ему нельзя сейчас в галоп переходить.

— Не проблема, — отмахнулась моя сестра, вскакивая в седло. — Мы и так проедемся. Погодка хорошая, почему бы не прогуляться? Хотя Сасагава-сану придется нелегко на его велике.

— Не проблема! — заявил боксер, оседлав советский велосипед. — Я экстремально медленно буду нарезать круги вокруг вас!

— Ну и класс, — в рифму ему ответила Маша и тронула поводья.

Мафия тоже взгромоздилась на лошадей, и мы поехали домой. Маня всю дорогу пыталась разрядить обстановку шуточками, а Дино ей в этом усердно помогал, но после этой сцены настроение у меня было совсем на нуле, и печаль развеиваться не собиралась. На подъезде к ферме странно-тихий Ямамото, почему-то не шутивший всю дорогу, вдруг спросил у меня:

— Катя-сан, если не хочешь говорить, что случилось, не говори, но я же вижу, что ты мучаешься. Может, расскажешь нам, что случилось? Вдруг станет легче?

Все разом замолчали, и я, тяжко вздохнув, вкратце пояснила, что случилось, не вдаваясь ни в причины того, почему Мукуро меня обнял, ни в причины того, что он не вышел из боя, ведь почти никто из мафии не видел начало сегодняшнего конфликта непримиримых врагов — они лошадей привязывали. Ямамото улыбнулся и кивнул, явно поняв всё правильно, а Бельфегор, прошишишикав, завил:

— Принцесса явно хотела объяснить всё Облачному идиоту, но осталась с раненым! Это благородно, Принц одобряет!

— Да мне и без одобрения неплохо живется, — ощетинилась я. — Я осталась, потому что хотела остаться. Я вообще всегда поступаю так, как подсказывает мне совесть, и каков бы ни был мой поступок, я в одобрении не нуждаюсь. Ни в чьем.

— Оя, оя! — вмешался ехавший справа от меня Ананас ехидным тоном. — Что, даже в одобрении своего рыцаря, любящего животных? Кёя бы расстроился, если бы услышал!

— Ты мало получил? — процедила я, и Фей на меня удивленно воззрился, а я, решив не открывать рта до самой конюшни, начала почесывать Торнадо за ухом и хмуро уставилась на дорогу.

Народ перешел к обсуждению более насущных проблем в виде предстоящего заключения контракта с Крапивиным, и вскоре мы достигли конюшен. Мемфис ожидаемо оказался уже в деннике, расседланный, и я, освободив от оков Торнадо, поплелась домой — готовить ужин. Хибари-сана я искать не собиралась, равно как и оправдываться перед ним — в конце концов, я ничего криминального не совершила. И если он злится, это его проблемы, а не мои. Только вот на душе почему-то кошки скребли, и хотелось всё же извиниться, сама не знаю за что, разве что за то, что допустила крамольную мысль о том, что он человека, находящегося в обмороке, ударит, но это произошло чисто инстинктивно — должна я себя за это винить или нет? Не знаю, наверное, должна. Точно должна — я же виновата. Но ведь я просто испугалась… Или это отговорка? Ааа, дурдом «Ромашка», палата номер «шесть», блин! Я уже сама себя не понимаю… Но почему-то и разбираться не хочу — я всё-таки трусливое травоядное, как это ни печально… Потому что я боюсь боли и из-за этого прячу себя-настоящую от людей. И это вряд ли изменится, а жаль…

Решив пока больше самокопательством не заниматься, я в гордом одиночестве (ради которого пришлось спровадить из кухни Ямамото, кстати, ничуть не обидевшегося) приготовила нашей большой, но отнюдь не дружной компании, а также рабочим ужин. Мукуро к трапезе не спустился, равно как и его злейший враг, а я была подавлена, молчалива, и даже не слушала разговоров мафиози. Быстренько поев, я решила проведать нашего пострадавшего, хоть он и выпендрился на подъезде к дому, и таки провести осмотр на тему «а не сотряс ли удар не контролирующего силушку, как Шизуо из „Дюрарары”, комитетчика остатки мозгов эгоцентричного наглого Ананаса». Так как он у нас остался голодающим, я не могла его не покормить, а потому прихватила с собой кружку горячего чая и ужин — рис с котлетой. Маня, конечно, возмутилась, но я сказала, что Мукуро травмирован (психически, ага), и потому чисто физически не может приготовить себе еду сам, а оставлять товарища в беде не в моих принципах. Сестра решила сжалиться, сказав: «Только на этот раз! Первый и последний!» — а я, подумав: «Последняя у попа жена, может, вы еще помиритесь?» — отправилась навещать болезного. Постучав в дверь с портретом Павлика Морозова, который у меня сейчас вызывал жуткое отторжение, потому что я уже не могла сравнивать Фея с героем революции, я получила вялое: «Заходи», — и вломилась к Ананасу. Увиденное мне крайне не понравилось: Мукуро, скинувший плащ и перчатки, лежал на койке, закрыв глаза, и был несколько бледнее обычного.

— Допроветривал мозги до сотрясения, — проворчала я, подходя к кровати и чуть ли не подсовывая под нос иллюзионисту тарелку. Он распахнул глаза и узрел кашу, но отторжения и приступа тошноты она у него не вызвала, и я сделала мысленную пометочку о том, что, может, сотрясения у него и нет.

— Решила покормить больного? — вскинул бровь Мукурыч, не отлипая от подушки хохолком. — А как же клятва на крови, что меня в этом доме больше в жизни не накормят?

— Фиг тебе, не было такого. Кровь никто не проливал, — не стала обострять конфликт я и со вздохом потопала водружать тарелку на стол нашей болезной Феюшки. — Так что не бузи и ешь, что дали. Точнее, поужинай после осмотра.

— Ку-фу-фу, решила поиграть в доктора? — съехидничал иллюзионист. — Ролевые игры?

— Я ветеринар, — ухмыльнулась я, решив его подколоть. — Какую роль возьмешь на себя?

— Жаль, не агроном, — хмыкнул господин Травянистое Растение, и я, фыркнув, подрулила к его койке. Усевшись на самом краешке, я спросила:

— А теперь давай серьезно, ладно? Рассказывай, тебя тошнит? Голова кружится? Вялость, сонливость есть?

— Не тошнит, не гудит, не кружится, сонливости нет, в ушах не звенит, — отрапортовала покладистая няша и, тут же став моровой язвой, добавила: — А жаль, мог бы иск твоему рыцарю предъявить за нанесение побоев.

— Фигу тебе без маки, — поморщилась я. — Ты его спровоцировал.

— А ты бы пошла свидетелем на суд в его защиту? — воззрившись на меня немигающим взглядом, всё так же ехидно спросил Мукуро, но в глазах его застыло раздражение и немой вопрос. Это он мне что, предлагает выбор сделать, что ли? Совсем дурак или родом так?! Они мне оба дороги! И выбор делать я бы не стала!

— Я бы вас помирить попробовала, — вздохнула я. — Тебя от иска не отговорить было бы, но я бы попыталась. А если бы не удалось, я бы просто беспристрастно рассказала всё, как было, не вставая ни на чью сторону. Потому что по сути виновата была я. А еще потому, что я не хочу делать выбор, Мукуро.

Фей поморщился и отвернулся к стене, а я решила продолжить разговор о его здоровье и потому достала из кармана прихваченный из аптечки медицинский фонарик и скомандовала:

— Если голова не кружится, садись, буду зрачки проверять.

— Так проверяй, — усмехнулся Мукуро, и мне в голову закрались подозрения о том, что он просто притворяется здоровым, а на самом деле ему фигово. Только как из него это вытрясти?..