— Точно, — кивнул Хибари-сан, продолжая мчаться со скоростью света. — Он потом, кстати, очень долго просил прощения: зализывал рану, смотрел на меня виноватыми глазами и посылал телепатические извинения. Животные из коробочек ведь не могут ни говорить, ни передать нам четко оформленную словами речь, но они могут посылать нам свои чувства и образы, больше похожие на размытые видения, чем на мысль. И он постоянно таким образом передо мной извинялся. Наконец, мне это надоело, и когда мы вернулись в прошлое, я напоил его молоком до такого состояния, что он от обжорства встать не мог — он ведь обожает молоко и пьет его, пока ему не поплохеет, если ему позволить, — я рассмеялась, а Хибари-сан с улыбкой продолжил рассказ, глядя куда-то вперед: — И когда он вот так объелся, что не мог уже сопротивляться и кидать мне мысленные образы: «Я виноват, прости», — я прочел ему двухчасовую лекцию о том, что не злюсь и что он может, наконец, простить себя и успокоиться. Под конец он уже плакать был готов, потому как не очень любит нотации, но терпеливо слушал. А когда я его спросил: «Понял?» — он мне послал образ, который я расшифровал как: «Я тебе никогда больше не причиню боли и не буду мучить такими долгими извинениями». Я понял, что мы достигли взаимопонимания, и моя маленькая хитрость удалась — он понял, что я не злюсь на его оплошность, но в ужасе от его извинений. В результате я отнес Ролла в парк, и мы втроем весь день провели на природе. Они ведь оба любят прогулки — что Ролл, что Хибёрд.

— А можно не любить природу? — вскинула бровь я.

— Некоторые не любят, — пожал плечами Хибари-сан и в очередной подворотне спустился по лестнице из Роллов на землю. Снова взяв меня за руку, он потянул меня к остановке и бросил: — Бежим.

Я ломанулась вперед, выкладываясь по-полной и наплевав на резь в боку, которая возникла из-за того, что я и впрямь мчала на пределе собственных сил, и вскоре мы перебежали дорогу и оказались на остановке, где толпилась куча народу, в которой обнаружились и мои сестры в сопровождении всех мафиози. Я шумно выдохнула и согнулась в три погибели, держась за бок, всё еще не в силах продышаться, а Хибари-сан отпустил мою руку и прошептал:

— Не хочу с ними пересекаться.

— Ага, — едва слышно выдохнула я, и комитетчик двинулся к краю остановки, а ко мне тут же подбежали Маша, Тсуна, Ямамото, Дино и Рёхей.

— Дубинушка стоеросовая! — возопила Маня, сгребая меня в охапку и сжимая в объятиях так, словно всю жизнь мечтала придушить.

— Пусти, член секты душителей-тугов! — прохрипела я, и Маня, ойкнув, решила меня пощадить и освободила из захвата. Глубоко вздохнув, я потерла шею, и, поправив перекинутую через плечо сумку, спросила, вновь схватившись за бок: — Ты с Гокудерой помирилась?

— Не о том сейчас, — отмахнулась Маша. — Мы о тебе волновались! Вы где были?

— Покупали корм для Хибёрда, — пожала плечами я и добавила: — А затем заболтались, и я начисто забыла о времени. Если бы Хибари-сан меня сюда не донес, пришлось бы мне ночевать в городе.

— Заболтались с этой букой? — скептически выгнула бровь Маня, скрестив руки на груди и глядя на меня сверху вниз, как инквизитор на ведьму во время допроса.

— Он тебя донес? — опешил Ямамото, замерев справа от моей сестры.

— Представьте себе, — поморщилась я. Ну не говорить же им, что мы с комитетчиком, по сути, подружились, правда? Потому как тогда Хибари-сан точно разозлится.

— Ой, не верю, — протянула Маня. — Если он тебя нес, чего ты так запыхалась? Да и ты — до безобразия пунктуальная — чтоб забыла о времени? Нонсенс.

— Представь себе, — фыркнула я. — Хотя не хочешь — не верь. А запыхалась я, потому что мы от подворотни ближайшей бежали. Он ведь меня нес, — я понизила голос до шепота, — по крыше, так, чтоб нам точно успеть. По тротуару на такой скоростухе особо не побегаешь — прохожим такое видеть не рекомендуется, — и, вернув голосу нормальную громкость, я закрыла тему: — Но если вы не верите, дело ваше, я не собираюсь кого-то в чем-то убеждать.

— Мы верим, — улыбнулся Савада, умостырившись справа от Ямамото. — Просто это несколько неожиданно, что он кого-то к себе подпустил.

— Да он вообще хмурый хам! — возмутилась Маша, а я нахмурилась и скрестила руки на груди. — Он о тебе вообще не думает — как ты можешь говорить, что вы заболтались? Он же тебя вечно обзывает, грубит… Да он вообще просто беспардонное хамло!

— Помолчи, — процедила я ледяным голосом. Возмущению моему не было предела: как можно говорить о том, чего не знаешь? Он ведь «обзывал» меня только «травоядным», а по его классификации это и не оскорбление вовсе, а констатация факта. А унижать меня или хамить… Откуда она это вообще выкопала? Такого не было ни разу! — Ты не в курсе того, как мы общаемся. Хибари-сан никогда меня не оскорблял, а «травоядное» — это не унижение и не хамство. Я сама себя им считала. Так что тема закрыта, ясно?

— Ясно, — растерянно пробормотала Маша и, надувшись, как мышь на крупу, проворчала: — И ничего ты не травоядное! Ты моя милая младшая сестренка! Ты мой хомяк-воитель, вот!

Я рассмеялась и, потрепав сестру по волосам, вопросила:

— А хомяки что, хищники? Они, конечно, могут иногда захомячить мяско, крупные особи диких представителей этих грызунов вообще иногда на мелких зверьков охотятся, но преимущественно они как раз «травоядные», хоть и любят творог и яйца. Так что сеанс хомяковедения закончен, отправляйтесь учить матчасть, товарищ падаван. Всеядные они!

— Да ну тебя, — отмахнулась Маня, не умевшая признавать поражений. — Иногда едят мясо? Едят. Значит, хищники.

— Домашние хомячки его не едят, — усмехнулась я, складывая руки на груди.

— А ты у меня дикий хомяк-воитель, вот! — подняв указательный палец к небу, пафосно изрекла Маня, а я поежилась: давали о себе знать нервы, потраченные на забег к автобусной остановке, и происшествия до этого. Я кивнула сестре и начала растирать предплечья, а Ямамото спросил:

— Замерзла?

— Да нет, это нервное, — отмахнулась я.

— Моего хищного, — Маня специально выделила голосом это слово, — хомячка всегда нервные потрясения морозят.

— Угу, — кивнула я, косплея сову, и вдруг мне на плечи легло что-то мягкое и теплое.

Покосившись назад, я обнаружила, что на меня накинули свитер, а за моей спиной стоит Хранитель Облака Вонголы с наимрачнейшей из гримас, им надеваемых, когда он раздражен, но не злится, и он вдруг заявил, обращаясь к Машке:

— Она не травоядное. Она хищник. Надеюсь, на этом дискуссия закрыта. А наше общение Вас не касается. Если есть претензии ко мне, выскажите мне их в лицо, а не обвиняйте сестру в неспособности постоять за себя. Я не оскорблял ее и не собираюсь этого делать. Еще вопросы?

Маня застыла с открытым ртом, не ожидав такого поворота событий, а Ямамото с Тсуной переглянулись и недоуменно воззрились на своего собрата по мафиозному клану, явно гадая, не иллюзия ли он. Хибари-сан, видимо, что-то почувствовал и тихо сказал, обращаясь к Ямамото:

— Я не иллюзия, можешь не сканировать меня. И с ума я тоже не сошел — нечего так на меня смотреть.

Парни снова переглянулись, а комитетчик умчал обратно на угол остановки и уставился на небо с раздраженным видом. Даже не знаю, плакать мне или смеяться: Маня стопудово устроит мне допрос с пристрастием и окончательным выносом мозга, но в то же время я очень рада, что Хибари-сан сказал это не только мне, но и остальным, а значит, он признал меня не только «наедине», но и перед моими товарищами, и это заставляло меня всё же улыбаться… Машка, наконец, пришла в себя, но осыпать меня шквалом вопросов ей не дал подошедший к остановке крошечный замызганный автобус, в который тут же ломанулась вся толпа, встречаемая хмурым водителем с почтальонской сумкой наперевес, к ручке которой на уровне его груди был приколот моток билетов. Он взимал плату до того, как народ набьется в салон, как селедки в бочку, и кто-то под шумок не станет передавать деньги за проезд, надеясь, что водитель о нем забудет.