Я завязала рукава свитера на шее двойным узлом, а Маня, проталкиваясь ко входу, возопила:

— Вонгола, ко мне! А то вы у меня обездоленные! Сгрудимся, парни, а то останетесь на остановке, и уедем мы без вас!

Вот вся она в этом! Хлебом не корми, дай покомандовать, но по натуре — мать-утка, любящая собирать утят в кучку и заботиться о них, хотя они ее заботу скорее за насилие над личностью, выпендреж или хамство сочтут… И тут раздался негромкий, но ясно слышный мне, оказавшейся неподалеку от зеленоволосого иллюзиониста, голос Франа, который очень хорошо понимал, что скрывается за воплями моей сестры:

— Хорошо, дед Мазай, твои зайцы уже сбились в кучку. Спасай.

Я рассмеялась, а Франя был обшишишикан Принцем и назван «эволюционировавшей в млекопитающее с длинными ушами лягушкой». Машка была слишком занята вопросом оплаты и не слышала этих слов, а я, найдя взглядом Хибари-сана, стоявшего неподалеку от меня, но с самого края толпы, пробилась к нему и пробормотала:

— Знаю, ты не любишь толпу, но держись ближе ко мне, ладно?

— У меня есть деньги, — хмуро сказал он. — Ты же знаешь.

— Знаю, — усмехнувшись, прошептала я. — А другие не знают. И раз ты не хочешь, чтобы они догадались, не стоит им показывать, что ты сам оплачиваешь проезд.

— Ладно, — нехотя бросил комитетчик, и я вернулась к наблюдению картины «Маша поименно называет мафиози, и они, сгрудившиеся вокруг входа в автобус и поливаемые ругательствами страждущих пассажиров, по одному заходят в салон». Мы с моим вождем даже не пытались пробиться к ним, и когда Машка проорала мое имя, я крикнула в ответ:

— Я тут застряла с Хибари-саном, сама оплачу наш проезд!

— Ладно! — ответила Маня и нырнула в салон.

Народ облегченно вздохнул и продолжил, пихаясь и ругаясь, брать штурмом дремучий гроб на колесиках, а я, выудив из кошелька нужную сумму и припрятав его в сумку, вскоре всё же добралась до дверей и оплатила два билета. Нас запустили в салон, и мы пробились примерно в его середину — дальше народу было так много, что мы не стали устраивать давку и вминаться, чтобы пробиться к своим товарищам. Я вцепилась в поручень одноместного сидения и буквально была вмята в это самое сидение прошедшей мимо старушкой с необъятных размеров кашолкой. Хибари-сан, поморщившись в очередной раз за день (у него это сегодня любимое мимическое действие или он зарядку для лица делает?), встал за моей спиной и тут же был прижат ко мне бабулькой с каким-то непонятным огромным серым мешком, который она тащила на спине, но меня, что интересно, в сидение и занимавшего его старичка не вмяли, и комитетчик, ухватившись за тот же поручень, что и я, хмуро пробормотал:

— Не против?

Это он о том, что он меня закрыл, или что он за тот же поручень держится? А с чего я против должна быть?

— Нет, естественно, — озадаченно ответила я. — А почему я должна протестовать?

— Я заметил, что ты стараешься избегать физических контактов, если это возможно, — неохотно поведал Хибари-сан. Ох уж эти разведчики! Всё-то они видят, всё-то они знают! Я рассмеялась и, глянув через плечо на хмурого Штирлица, заявила:

— Тебе бы «Семнадцать мгновений весны» посмотреть: там разведчик почти такой же хмурый, как и ты! — но, поймав его возмущенный взгляд, я всё же пояснила: — Не волнуйся, мне неприятно, когда посторонние до меня дотрагиваются, или когда это переходит границы, как утром с Мукуро. Ты же мой друг, так что это не проблема.

— Ясно, — коротко ответил Хибари-сан и уставился в окно, явно о чем-то серьезно задумавшись. У него меж бровей аж складка, на Аргунское ущелье похожая, залегла — так он во время этого мыслительного процесса хмурился.

Наконец, все страждущие вмялись в недра отнюдь не безразмерного заржавелого саркофага, водитель пробился к своему законному месту, и автобус тронулся, лязгнув дверьми и утробно рыкнув. Трясло нас, как пассажиров «Титаника» во время столкновения с айсбергом, а на каждой крупной кочке все пассажиры дружно подскакивали, потому как амортизации сей дивный транспорт то ли отродясь не ведал, то ли лишился ее в процессе неравной битвы с российскими дорогами. Впрочем, это не мешало водиле лихачить и мчать на бешеной скорости, а я лишь надеялась, что свитер с моих плеч не улетит на пол, а поездка, благодаря этой скоростухе гонки «Формулы-1», скоро закончится. Постепенно салон пустел и вскоре Хибари-сан смог от меня отодвинуться, но почему-то вместо облегчения я, любившая свободное личное пространство и всё же не очень любившая физический контакт, почувствовала, что мне чего-то не хватает, но одернула себя и подумала, что так нельзя — это уже аномалия какая-то. Ну подумаешь, он проявил заботу обо мне! Ну подумаешь, позволил к нему на «ты» обращаться! Что мне теперь в него, влюбляться что ли? Влюбляться… Почему-то сердце болезненно сжалось от этой мысли, и я, поморщившись, изо всех сил вцепилась в поручень и подумала: «Только не это. Только не так. Я что, и правда влюбляюсь в анимешного персонажа, ставшего реальностью по прихоти полоумного шинигами, который у меня его скоро заберет?!» И почему-то от последней мысли мне стало больно до рези в глазах. Я зажмурилась, опустив голову, и закусила губу, думая о том, что так нельзя и надо взять себя в руки, но у меня над ухом вдруг раздался знакомый низкий голос, и я, вздрогнув и почувствовав горячее дыхание на своей щеке, распахнула глаза.

— Не кусай губы. Не хочу снова тебя зашивать.

Блин… Ну почему он вдруг стал ко мне так добр?! Хотя совсем не «вдруг» — он ведь давно уже, с того самого дня, как мы ехали вместе на Торнадо, проявлял обо мне заботу, очень своеобразную и незаметную окружающим, но я-то ее видела… Не желая, чтобы кто-то слышал мои слова, я приподнялась на мысках и прошептала комитетчику в ухо:

— Хибари-сан, скажи честно, почему ты подошел ко мне утром?

На его лице отразилась растерянность, затем она сменилась на раздражение, но я не отвела взгляд, потому что мне вдруг стало очень важно узнать ответ, и Хибари-сан, поняв, что вопрос не будет снят, явно с неохотой, едва слышно пробормотал:

— Не хотел отпускать тебя с ними. Думал сказать, что хочу поехать за кормом Хибёрду. Я видел, что иллюзионист что-то затевает, он всегда, планируя очередную интригу, практически неотрывно следит за жертвой взглядом, как только она оказывается рядом, а последнюю неделю он постоянно на тебя смотрел с ехидством. Мы с тобой редко пересекаемся, с ним еще реже, но я это видел, потому что жду от него подвоха постоянно. Как видишь, я оказался прав.

— Спасибо, — пробормотала я и встала ровно, а Хибари-сан, вновь склонившись, прошептал мне на ухо:

— Не хочу, чтобы он тебя предал, понимаешь?

— Понимаю, — кивнула я. — Потому и «спасибо», что волнуешься за меня.

Комитетчик не ответил, а я, печально глядя на проносившиеся за окном поля, подумала, что мне ни в коем случае нельзя в него влюбляться, потому что я для него никогда не стану кем-то большим, а через четыре месяца его вообще заберут из этого мира, а может, и раньше. И это меня пугало…

Оставшуюся дорогу я молча разглядывала ничем не примечательный пейзаж, мелькавший за грязным окном ПАЗика, и когда мы, наконец, всей гурьбой выпали на свежий воздух нашей родной сельской остановки, я, вскинув руки к небу, возопила:

— Слава тебе, валенок! Мы наконец-то добрались!

— Пока не добрались, — фыркнула Маня, приобняв меня за плечи левой рукой и начав буксировать к дому тети Клавы. — Но скоро доберемся. Давай до фермы наперегонки?

— Ага, разбежалась, — фыркнула я. — Ты всегда в простых скачках побеждаешь, так что смысла в этом никакого. Я ж тебе не предлагаю в конкуре соревноваться?

— И правильно делаешь, а то я бы тебя на небо за звездочкой послала, — хихикнула Маня.

— А вот Принц не против посоревноваться в конкуре, — протянул Бэл, подруливая ко мне слева. — Как насчет ставки: если выиграет Принц, мы продолжим занятия по генетике.

— С чего бы? — вскинула бровь я, с подозрением косясь на этого интригана. — Зачем Вам вообще меня учить?