— Ты не травоядное, — ни с того ни с сего заявил Хибари-сан, и я резко обернулась и с удивлением на него уставилась. Он продолжал смотреть на щенков с тоской и едва заметной улыбкой на губах и продолжил: — Ты считаешь себя слабой, но это не так. Физически ты и впрямь слаба, но не духовно, а это куда важнее. Ты перенесла всё, что было в детстве, и не возненавидела весь мир, не захотела отомстить всем и вся, ты продолжаешь двигаться к своей цели и никогда не сдаешься, но всегда добиваешься своего честным путем, а не предательством, ты не причиняешь боль тем, кто не может защититься, и до последнего сражаешься за свою честь и свои идеалы. Это признаки силы, а не слабости, и твоя мягкость по отношению к другим — скорее мудрость, нежели попытка спустить ситуацию на тормозах, и уж точно не трусость. Ты, не думая о последствиях, защищаешь тех, кто в этом нуждается, а трусы на такое не способны. Да и когда от тебя требуется волевое решение, ты меняешься и показываешь то, что обычно прячешь — свою настоящую натуру. Жесткую, сильную, волевую. Ты сильная, не способна предать, я почему-то верю в это, и ты не способна причинить боль слабому, а наоборот, стараешься их защитить. Ты не травоядное. Ты хищник, который успешно делает вид, что он травоядное, и показывает клыки лишь в случае крайней необходимости.

Я опешила, не ожидая услышать подобных слов, тем более от человека, редко кого признающего хищниками, и не намного чаще произносящего за раз больше десяти предложений, и рефлекторно сжала руки, а Хибари-сан, вдруг переведя на меня взгляд, добавил:

— Я до сегодняшнего дня сомневался. Но когда узнал, что ты, несмотря на то, что не умела драться, всё равно пыталась защититься до последнего и не отдавала деньги тем падальщикам, что на тебя нападали, пока не теряла сознание, понял, что мой вывод был верен. Когда я согласился поехать с тобой на Торнадо, я подумал, что хоть ты и похожа на травоядное, им не являешься, потому и подпустил тебя ближе. Но сегодня я в этом убедился.

— Откуда ты знаешь? — пробормотала я, почувствовав странное раздражение и неприятие того, что, возможно, он, после моих слов Такеши у института, возвращался к тем четверым, чтобы узнать, правду ли я сказала.

— Когда я услышал твои слова мечнику, — пояснил Хибари-сан, подтверждая мои опасения, — я вернулся к тем травоядным. Потому что не мог так этого оставить. Я… разозлился. Потому что не думал, что это происходило так. Я думал, они наносили лишь единичные удары, а ты сказала, что они тебя избивали всей толпой, и я… Просто разозлился и вернулся, чтобы найти всех, кто в этом участвовал.

Не знаю почему, но я вдруг почувствовала облегчение, ведь он не усомнился в моих словах, но одновременно с этим я испугалась за тех парней и, сжав ладонь комитетчика, тихо спросила:

— Они живы?

— Живы, — поморщился он. — Хотя это мне далось с трудом. Я вернулся и, заставив одного из них рассказать, кто еще тебя избивал, «навестил» еще двоих. Их лидер рассказал, что они с первого дня тебя доставали, и когда я спросил, сколько ударов они наносили, всё еще надеясь, что, возможно, лишь неправильно понял, он ответил, что тебя приходилось избивать до потери сознания, потому что иначе ты продолжала сопротивляться, даже если тебя били ногами всей толпой. Вот тогда-то я и понял, что сделал правильный вывод, и, несмотря на свою мягкость и уравновешенность, ты самый настоящий хищник. Я не думал, что когда-нибудь смогу найти человека, который и впрямь будет идеально подходить под это слово, но не будет озлоблен на весь мир. Останется… добрым.

Я растерянно смотрела в глаза Главы Дисциплинарного Комитета, и не знала, что сказать, потому что сама себя я хищником никогда не считала, но и говорить ему, что он ошибается, было бы жестоко, да и, если честно, мне не хотелось, чтобы он менял свое мнение обо мне. Но я ведь должна быть с ним честной, а потому я, скрепя сердце, пробормотала:

— Спасибо, Хибари-сан, но я и правда не такая уж сильная. Маша куда сильнее меня. Она никогда не терпит оскорбления, не позволяет себя унижать, а я на это никак не реагирую и всегда молчу.

— Потому что тебя это не трогает, — усмехнулся Глава Дисциплинарного Комитета. — Ее задевают подобные слова, а тебя — нет. Я же вижу: тебе и впрямь всё равно. Но когда тебя на самом деле оскорбляют и тебе больно, ты не молчишь. Когда чьи-то действия тебе неприятны, ты не молчишь. Когда унижают твоих друзей, ты не молчишь. Разве я не прав? Вспомни хоть сегодняшнее происшествие на рынке, когда этот… — Хибари-сан поморщился, не желая произносить имя врага, и процедил полным ненависти голосом: — иллюзионист коснулся твоей щеки, ты протестовала.

— Ну… да… — замялась я. — Потому что он все границы перешел.

— Вот именно, — вновь усмехнулся глава CEDEF. — А пока границы не перейдут, тебя не трогают ни оскорбления, ни унижения, потому ты и не отвечаешь на них. Это скорее выдержка и мудрость, чем слабость и трусость.

— Ну… Я не знаю, — пробормотала я, удивленно глядя ему в глаза. Никогда, если честно, с такой стороны на свое поведение не смотрела, так что и правда абсолютно не знала, что можно было в этой ситуации сказать…

— Зато я знаю, — хмыкнул комитетчик и снова посмотрел на щенков. — Это ведь моя классификация, так что мне лучше знать. Да и учти: со стороны виднее.

— Как скажешь, — улыбнулась я и подумала, что хочу соответствовать этим словам. — Я постараюсь и правда быть хищником.

— Не стоит, — поморщился Хибари-сан. — Просто будь собой. Потому что ты уже хищник, а наигранного поведения я не приму.

— А кто говорил об игре? — фыркнула я. — Я лишь сказала, что хочу стать сильной. Научишь меня драться? Мукуро учил, но у меня не получалось, потому что драться шестом — явно не мое. А он именно шестом меня драться учил — говорил, урон больше, чем от кулаков, полезнее будет.

Хибари-сан удивленно на меня воззрился, а затем, улыбнувшись краешками губ, кивнул и потянул меня на выход, всё еще сжимая мою правую ладонь в своей — такой большой, теплой и на удивление мягкой. Я улыбнулась в ответ, и вскоре мы оказались на залитой солнечным светом улице, полной излишнего шума, суеты и людей. Мы быстрым шагом направились к остановке, а я глянула на часы и в ужасе воскликнула:

— Времени почти не осталось! Бежим! А то опоздаем на автобус!

Хибари-сан рванулся с места, не отпуская мою руку, и я поспешила за ним, выкладываясь на полную, но понимая, что мы не успеем. Бегала я довольно быстро, но мы были слишком далеко от остановки и точно не успели бы с такой скоростью. Если бы рядом со мной был кто-то другой, я не раздумывая сказала бы: «Беги один, а я как-нибудь выкручусь», — но я точно знала, что Хибари-сана такие слова лишь приведут в бешенство, а потому мне оставалось лишь выкладываться на все сто и умолять судьбу-злодейку о том, чтобы автобус опоздал минут, эдак, на десять…

— Не успеем, — прошептала я обреченно, а Хибари-сан вдруг резко затормозил у какой-то грязной подворотни и, затащив меня в нее, тихо спросил:

— Ты мне веришь?

Я озадаченно кивнула, а он, заявив: «Я собираюсь успеть на автобус», — подхватил меня на руки, как принцессу, и я, не ожидавшая такого поворота событий, озадаченно на него уставилась. Глава CEDEF вдруг подпрыгнул и, отталкиваясь от чего-то ногами, в пару прыжков оказался на крыше.

— Держись, — бросил он, и я, обхватив комитетчика за шею и глянув ему через плечо, с восторгом обнаружила, что поднимались мы по огромным фиолетовым шарам с серебристыми иголками.

— Ролл, — прошептала я. — Боже мой, это же он!

— Ты его так любишь? — с усмешкой спросил Хибари-сан, мчась по крышам с огромной скоростью и перепрыгивая с одной на другую при помощи появлявшихся между домами ёжиков.

— Шутишь?! — воскликнула я. — Ролл и Хибёрд — два моих самых любимых героя «Реборна»! Они же просто… Они просто чудо! Когда он проколол тебе руку в вашу первую встречу, я подумала: «Вот что значит настоящая преданность», — он ведь в ужасе был, что случайно причинил боль своему любимому хозяину! Он ведь не наказания испугался, как многие думают, а не мог себя простить за то, что тебя поранил, я в этом уверена! Потому он и потерял над собой контроль, что не мог справиться с чувством вины.