— Бяка ты, Фран, — хихикнула я, ломанувшись вниз. — Ты пытаешься убить мою самооценку? Не получится: она живучая и очень крепкая!
— Ага, живучая, — легко согласился парень и добавил: — Как сорняк. Но это объяснимо: ты — репей, твое зашкаливающее самомнение — сорняк.
— А тебе стоит задуматься над тем, чтобы свое юмористическое шоу открыть, — хмыкнула я. — Будешь троллить всех гостей, а назовешь это действо: «Клуб ста моральных мазохистов и одного садиста».
— Тогда ты была бы моим первым гостем: ты же самый большой мазохист из всех, кого я знаю, — шлепая впереди меня, отозвался фокусник.
— О нет, тебя мне не переплюнуть, — ухмыльнулась я, вприпрыжку спускаясь по лестнице следом за ним. — Ты же постоянно нарываешься на стилеты в спину!
— Определись уже, садист я или мазохист, а то в когнитивный диссонанс впадешь, — бросил Фран.
— Э, нет, — усмехнулась я. — Ты «Head & Shoulders» — два в одном!
— Ну вы даете… — пробормотал Хаято, которого я давно обогнала, и теперь шедший за моей спиной. — Не понимаю, как можно так относится к троллингу!
— Так он же дружеский! — рассмеялась я и подумала, что, несмотря на весь этот бедлам, устроенный моими друзьями и кучкой идиотов моего ВУЗа, день прошел просто отлично, а настроение у меня зашкаливало за отметку «лучше — только эйфория».
====== 47) Мои устои... Не ломайтесь! Молю! А хотя... Да ну вас на фиг, право слово!.. ======
«Другом является такой человек, с которым я могу быть искренним. В его присутствии я могу думать вслух». (Ральф Уолдо Эмерсон)
POV Лены.
Прощайте, мирные деньки в моей пустой комнате с моими дорогими книжечками на оккультную тематику, и здравствуйте (читаем: «Чтоб вы сдохли»), деньки, полные толп однокурсников, и учебники с занудным, обыденным текстом! Спасите меня, о дриады, океаниды и гелиады, от этого царства Гекаты — царства ужаса и ночных кошмаров! Так, ладно, надо собраться. Сольюсь как обычно со стеночкой и просто не буду обращать внимания на все эти толпы народу, что обычно собираются в стенах учебных заведений! Да, так держать, молодец, Лена, еще немного, и ты сможешь достигнуть нирваны… Главное, домой побыстрее вернуться, чтоб ее достигнуть…
Кстати, интересно, почему эти два мафиозика увязались со мной? Хотя поведение Бэла еще можно понять: он мой друг, да и потом, он заявил, что раз уж мы в городе, то просто обязаны подняться на крышу высотки, ведь до этого мы просто имитировали высоту при помощи Франа, накладывавшего на меня иллюзию того, что я стою на высокой скале перед бесконечной пропастью. Это было дико страшно, страшнее, чем высотка, но я уже начала справляться с этим страхом и надеялась, что на крыше настоящей многоэтажки в панику не впаду. Но вот почему с нами пошел наш граммофон, прячущий иглу для проигрывания пластинок в рукаве, мне не ясно. Хотя я всё же думаю, что он считает меня своим другом, потому и пошел, но он сам свою позицию объяснять отказался. Ну и ладно, это его дело. Пошел и пошел, главное, чтобы институт по камушку не разнес, а то мне за погром платить придется. Да и за Принцем надо присматривать — мало ли, он себе жертву присмотрит? Осторожнее надо быть, а то его посадят. Нет, на жертву мне, конечно, наплевать, но Бэлу в тюрьму попасть я позволить не могу — ему задание надо выполнить, а он ведь его еще даже не получил…
Вот с такими тяжкими мыслями я и добралась до трехэтажного серого здания, прятавшегося в глубине огороженного черным металлическим забором участка, а точнее, до второго корпуса нашего достославного института, где учились и ветеринары, и животноводы… То бишь и я, и моя сестра Катерина учились в одном ВУЗе, но в разных корпусах, и это хоть немного меня успокаивало — нет, не то, что она была рядом, а то, что она была далеко, ведь корпуса находились на расстоянии квартала друг от друга. Пожалуй, стоит пояснить, почему я не хотела пересекаться с ней в институте: Катерина существо мирное и очень доброе, но если видит, как меня или Машу оскорбляют, мстит. Жестоко и так спокойно, словно она инквизитор и к подобным «трудовым подвигам» за всю жизнь так привыкла, что они ее нисколько не задевают. Ни ухмылок удовольствия, ни воплей ярости — только ненависть во взгляде и точные, просчитанные, уверенные движения. Она говорит, что «до девяти кругов Ада этим уродам еще дожить надо, и жизнь эта будет полна измывательств над другими людьми. Так что лучше сразу показать им, что слабых обижать нельзя — за них вступятся сильные». Что интересно, даже Мария на подобную формулировку не обижалась. Наверное, потому что понимала: Катерина куда сильнее нее духовно. А вот сама Катя себя сильной не считала и говорила, что нас ее руками защищала сама Судьба, и вот она-то и была тем самым «сильным», кто наказывал «слабых»… Ну да ладно, не будем о грустном.
Я наконец добралась до крыльца и взобралась, как альпинист на Эверест, на его три ступеньки, бредя между двумя совершенно разными, но определенно очень странно выглядевшими парнями: челка Принца, диадема, расстегнутая куртка с опушкой, кедо-сапоги и полосочки запросто могли посоперничать в странности с длиннющими пепельными волосами человекообразной Акулки, застегнутой на все пуговицы черной курткой с бежевыми вставками, его странно выглядевшей левой рукой и выражением лица «сдохни уже сам, мусор, что меня окружает, а то надоело твоих собратьев в мусоросжигатель кидать».
Принц, видимо, решив доказать, что он не фальшивка, как ему недавно в очередной раз заявил Фран, распахнул передо мной дверь, и мы прошли в просторный светлый холл, выполненный в стиле «минимализм»: на правой стене висел стенд объявлений, слева располагался гардероб со старушкой-гардеробщицей и вечно дрыхнущим старичком охранником (несчастных студентов в нашем ВУЗе обделяли адекватной охраной, оставляя на попечение престарелых охранников, больше напоминавших сторожей детсада без берданки — всё же должность охранника непрестижна и малооплачиваема, а потому мало кто на нее соглашается). Пол устилали мелкие желтоватые плитки, исцарапанные постоянным шастаньем по ним толп народу, стены были выкрашены в бежевый, потолок местами шелушился, местами был покрыт желтыми пятнами от проводки. Безвкусица… И так во всем институте, кстати, разве что полы в коридорах и аудиториях были устланы темно-серым линолеумом, вечно пузырившимся, с черными контурными ромбами вместо нормального узора. Что-то я разворчалась… Но меня можно понять — я нервничала. Потому как обычно на меня никто даже не смотрит, зная, что я не отвечаю ни на единое слово и игнорю всех и вся, не желая говорить в присутствии толп народу, но иногда всё-таки находятся «шутнички», которые считают своим святым долгом сказать что-то оскорбительное в адрес «отшельницы», а если подобное произойдет в присутствии двух элитных убийц мафии, встречи с полицией им не избежать, а они ведь не имеют права покидать ферму дольше, чем на трое суток…
Мы прошли через холл к лестнице и поднялись на третий этаж. Подойдя к двери с черной табличкой, золотыми буквами сообщавшей нерадивым студентам, не знакомым с планировкой, что данный кабинет является библиотекой, я приложила палец к губам и, шагнув к двери, обернулась к парням и прошептала:
— Я пойду одна, иначе вас выгонят из здания. Подождете?
— Ши-ши-ши, неужели Принцесса хочет, чтобы Принц ее дождался? — вопросил Бэл с ехидной улыбочкой.
— Чтобы вы оба дождались, — уточнила наглая я и, постучав в одаренную табличкой дверь, скрылась в библиотеке. Получив книги и ценные указания от библиотекарши, я вернулась к примостившимся у окна парням: Бэл восседал на подоконнике, как на троне (его не держат ножки? Гений убийств умаялся в автобусе?), а Скуало стоял справа от закрытого окна, прислонившись плечом к стене, и смотрел на небо с видом великомученика. Не хотел идти — надо было дома оставаться, право слово! Чего он куксится? Или ему Бэл что-то не то ляпнул по своему обыкновению?..
Я подошла к парням, и Бельфегор, спрыгнув, подал мне левую руку. Я взяла его под локоть, а Скуало, с трудом сдержав голос, вырвал у меня из рук пакет с книгами и заявил:
