— Взять его! — заорал Бивис.

— Ой-ёй-ёй, — замахав руками и запрыгав с ноги на ногу, поднимая колени на уровень живота возопил Фран с пофигистичным видом и ненавистью во взгляде, — не приближайтесь, скунсы! Не хочу заразиться вашим идиотизмом! Кыш, кыш, пока на вас мухи не слетелись!

Толпа этих идиотов кинулась к моему братику, и тут произошло сразу несколько вещей одновременно. Я завопила: «Фран!» — и ломанулась к другу, потому как тупо за него испугалась, хотя не с чего было, Гокудера, крикнув: «Сдохните, твари!» — вытащил не пойми откуда шесть динамитных шашек и мгновенно зажег их о сигарету, а затем швырнул в этих идиотов, Дино, мгновенно среагировав, сбил хлыстом пламя с пяти из них, но, видимо, в силу того, что его подчиненных здесь не было, шестую шашку лишь отправил в полет в окно, под которым шумели собравшиеся на площадке перед универом студенты, Бьякуран, тут же ускорившись до непонятной скоростухи, кинулся к окну и, опередив меня, выпрыгнул в него, Фран обернулся к подоконнику и сосредоточенно посмотрел вниз, на студентов, а я, как только добежала до парня, то есть буквально через миг после выпрыгивания Джессо с четвертого этажа, схватила брата за плечи, всё еще сжимая в правой руке нож, и тоже уставилась вниз. За нашими спинами раздавался гневный спор Хаято и Каваллоне, а также вопли избиваемых ими хулиганов, но меня это не волновало: я смотрела на самое настоящее чудо. За спиной босса Мельфиоре, в прорезях на спине кипенно-белого мундира, вдруг появились огромные белоснежные крылья, окруженные мерным серебристым сиянием, словно у ангела. Расправив их, Джессо, поймавший на лету динамитную шашку Гокудеры, затушил фитиль и, взмахнув крыльями буквально над головами каких-то девиц, взмыл вверх, к облакам, согнув левую ногу в колене и распахнув глубокие, чистые фиолетовые глаза, с тоской смотревшие прямо на солнце и не слезившиеся, не нуждавшиеся в солнечных очках или вынужденном прищуре… Он и впрямь показался мне ангелом, грустно улыбавшимся глупым смертным, не способным его понять, и я с немым восторгом смотрела на ровные взмахи огромных белоснежных крыльев и полет человека, впервые показавшего нам свое истинное лицо. Джессо ушел на вираж, а затем спланировал к нашему окну и, зависнув рядом с подоконником, вновь натянул на лицо ехидную улыбочку и прищурился.

— Ну что, меня пустят назад или нет? — вопросил он таким тоном, словно случилось нечто абсолютно обыденное, а не человек с крыльями ангела поймал в воздухе бомбу, грозившую уничтожить толпу студенток. Вот прям как будто он из булочной с авоськой вернулся и дверь с окном спутал!

— Офигеть, — прошептала я и на ватных ногах отошла влево от окна. Фран тоже посторонился, Бьякуран с милой улыбочкой забрался на подоконник, и его белоснежные крылья исчезли в том же серебристом сиянии, что и появились. Он спрыгнул на пол, а я, придя в себя и осознав, что только что произошло, заорала:

— Все же видели!!! Мама дорогая! Что делать?!

— Спокойнее быть, — протянул Фран и продемонстрировал мне горевший ровным фиолетовым пламенем перстень на правой руке, который он не пойми когда надеть успел. — Я скрыл его иллюзией ото всех, кто не знает о нас. И от тех тоже…

Фран кивнул вправо, но, заметив, что вместо побоища там уже картина «Войны устроили привал прямо на телах поверженных противников и спорят, кто во всем виноват», заявил:

— Хотя от этих, наверное, можно было и не прятать: им было не до того — им выбивали зубы.

— Дурдом, — пробормотала я и, спрятав нож в карман, а затем и свой пылавший праведным гневом фейс — в ладонях, заорала:

— Какого лешего, Хаято?! Ты хоть когда-нибудь думаешь, прежде чем делать, гений полоумный! Маньяк шизанутый!

Я воззрилась на сидевшего на Бивисе Гокудеру и уперла руки в боки, а он, вместо того, чтобы наорать на меня в ответ, как делал всегда, отвернулся и, уставившись в пол, пробормотал:

— Я всегда использую динамит, когда злюсь, знаешь ли. А от привычек не так просто отказаться.

Я растерянно посмотрела на Хаято, на сидевшего справа от него на другом идиоте Дино, а затем вдруг вспомнила его слова: «Как они смели сказать такое о моем друге?!» — и улыбнулась. Подойдя к парню, явно злившемуся на самого себя, я тихо сказала:

— Спасибо. Всем вам спасибо. И еще… Гокудера, спасибо, что назвал меня другом.

— Не называл я! — возопил он, почему-то покраснев, и обернулся ко мне, пытаясь полным ярости взглядом подтвердить свои слова. — Это оговорка была! Под влиянием момента! Само вырвалось!

— И это делает эти слова еще ценнее, — хмыкнула я и добавила: — Я ведь тоже считаю тебя другом. Всех вас. Так что спасибо, что подтвердил это.

Вылить на меня ушат помоев я Хаято не дала и, быстро наклонившись, чмокнула его в щеку, а затем пошла к брошенному на произвол судьбы, то есть на серый пол с ромбиками, пакету с моими новыми учебниками, мысленно ехидно представляя, как бы эта сцена выглядела в манге: вспыхнувший до корней волос Гоку, от которого пар бы повалил, затем фрейм с ним же, в виде чибика с растрепанными волосами а-ля «из макушки торчали два волоска: один вверх, другой направо — ну никакой симметрии», а на заднем плане был бы «мрак», то бишь штриховка, и три точки, обозначающих гробовое молчание и недоумение, а затем эпичный фрейм, где Хаято с возмущенным видом вытирает щеку рукавом рубашки и бурчит нечто нелицеприятное о наглых особах женского пола. Я подобрала пакет, а за моей спиной послышалось возмущенное бормотание нашего шахтера-подрывника, и я титаническим усилием воли подавила ёрный смешок. А вот Дино ничего подавлять не стал и расхохотался, да и Джессо внес свои пять копеек, ехидно захихикав. Тиснув пакет, я обернулась к парням и, не обращая внимания на трущего правую, зацелованную щеку, красного, как вареный рак, Хаято, аж вскочившего со своего неэстетичного трона, бодро возвестила:

— Народ, наша библиотекарша, конечно, привыкла к разборкам, да еще и глухая на одно ухо, а вторым слышит не очень хорошо, но давайте сваливать — вдруг она всё же выйдет в коридор?

— Идем, — сквозь смех ответил Дино и тоже поднялся с не менее неэстетичного трона, чем у Хаято.

— Да, стоит уйти, — протянул Фран глубокомысленно и почапал к двери. — А то некоторым так не терпится друг другу сказать «спасибо», оставшись наедине, что они начали лобзаться при свидетелях.

— Ты ревнуешь? — ехидно вопросила я, топая за ним, а Фран, полыхнув предсмертной волей на перстне, заявил:

— Нет, мне инцест и прочие извращения не интересны. Если тебе они по душе, лучше обратись к Мустангу: и зоофилия, и хлыст для садо-мазо — два в одном.

— Иди на фиг! — заржала я, аки лошадь, вытирая выступившие на глаза от смеха слезы, а Франя протянул, шлепая про лестнице:

— С таким смехом тебе точно надо к Мустангу, а не к Динамитному мальчику, лишенному мозга. Зато теперь я знаю, где он динамит прячет — в черепной коробке. Надо же для чего-то пустой чердак использовать?

— Заткнись, тупая лягушка! — заорал за моей спиной Хаято, и я поняла, что иллюзию Фран наложил лишь на свою фразу про «инцест», чтоб никто не узнал о нашей договоренности. Но слова Хаято меня выбесили, и я, резко обернувшись, процедила:

— Не смей называть Франа лягушкой. Он мой друг, как и ты, и если бы ты язвил, я бы промолчала. Но оскорблять его ты права не имеешь.

— А он меня оскорблять право имеет?! — возмутился Гокудера, застывая на пару ступенек выше меня.

— Нет, — покачала головой я, быстро сменив гнев на милость. Какая я отходчивая — ну прям вообще… — И если бы он хамил, я бы его остановила. Но это была шутка, а точнее, ехидство. Так что либо язви в ответ, либо молча игнорируй. А оскорблять моих друзей не смей.

— У вас с ним точно шуры-муры, — пробормотал Хаято, продолжив свой путь.

— Никогда, — в один голос ответили мы с Франом, успевшим достичь лестничной площадки, и мой братан добавил: — Это невозможно даже чисто гипотетически — разве могу я влюбиться в столь невоспитанную хамоватую девушку, больше похожую на парня? Я не гей, не би, и даже не женоненавистник, так что такая «леди» не в моем вкусе — слишком не похожа на эту самую «леди».