— Ну, смотрите, — проворчал охранник и уселся обратно на стул, а мы, наконец оказавшись на улице, заметили сгрудившихся в кучку четверых хулиганов, недавно выпровоженных из актового зала иллюзионистом.
— Не начинай! — процедила я, но Фей вдруг, прижав меня к стене университета за плечи, скинул с себя иллюзию и с усмешкой сказал:
— Знаешь, мне ведь наплевать, что ты скажешь. Потому что я знаю: они не просто изводили тебя, но иногда еще и били, чтобы вытребовать деньги. Если бы они тебя только унижали, наказание было бы небольшим. Как у тех, кто в актовом зале не напал на профессоров. Но эти четверо на тебя руку поднимали, как и те двое, что кинулись на преподавателей. Мне плевать, что ты считаешь понятиями «чести» и «достоинства», что считаешь достойным мести, а что нет. У меня на этот счет свое мнение. Я не склонен прощать, а еще я всегда довожу задуманное до конца. И я не считаю возможным для мужчины стоять в стороне, когда его друга унижают и избивают. Тебе поведение этих тварей, может, и кажется нормальным — у тебя ведь самооценка вообще на нуле, но я не собираюсь стоять и смотреть, как моего друга втаптывают в грязь. А потому они к тебе больше не приблизятся. Никогда.
Я испуганно смотрела на Мукуро, у которого в глазах горели ненависть, ярость, злость и решимость, смешанные с отчаянным желанием защитить друга, и понимала, что он и впрямь всё это делает не потому, что он просто жестокая личность, а потому, что иллюзионист просчитал все варианты и выбрал тот, который счел оптимальным для того, чтобы меня защитить. Я не знала, что сказать: с одной стороны, я была ему безумно благодарна, а с другой, его метод был крайне жесток, потому что иллюзии, что он показывал, всегда казались настоящими и усомниться в их реальности простой человек не сумел бы… Я молчала, а Мукуро, усмехнувшись, отпустил меня, вновь сжал мою левую ладонь, и те парни, что стояли недалеко от нас, обсуждая произошедшее с ними в актовом зале, вдруг резко дернулись и начали пятиться от университета в сторону дороги. Я вздрогнула, поняв, что иллюзионист собрался сделать, и кинулась к ним, но Мукуро держал меня крепко и отпускать не собирался. Напротив, он создал вокруг нас иллюзию прозрачной стены, пробиться сквозь которую я не могла, а те, кого он погрузил в мир ужаса, тем временем кинулись к проезжей части, где на бешеной скорости проносились автомобили…
====== 45) Защитишь друга — спасешь свою душу... Ведь так? ======
«О самом удивительном не говорят, глубокие воспоминания не порождают эпитафий». (Герман Мелвилл)
Бег. Безумный бег четверых хулиганов к проезжей части. К алым каплям на белых бордюрных камнях, к переломанным костям, разрывающим плоть, к вечной темноте холодного ужаса Ее Величества Смерти. Бегите. Бегите не останавливаясь, потому что ваши жизни уже не принадлежат вам. Они в руках Судьбы. А еще в руках марионеточника, дергающего за тонкие белые нити ваших нервов, окрашивая их алым цветом панического ужаса. Бежать. Бежать, не оглядываясь, — это всё, что может человек, увидевший вдруг, как оживает его самый страшный ночной кошмар. Только вперед и ни шагу назад. От иллюзии паники к реальности смерти. Бегите и падайте. Навечно. В бесконечную черную пропасть, окрашивая ее склоны алым. Кровью, вырванной из ваших жил. Падайте и исчезайте. Потому что Судьба хочет немного посмеяться над теми, кто не уважал ее. А марионеточник стремится защитить единственную в своей коллекции куклу, за чьи нити он не хочет дергать…
POV Кати.
Да что он творит? Псих! Так же нельзя!!! Мукуро, зачем?.. Только не убивай…
— Не надо! Идиот, не смей! — орала я, безуспешно пытаясь пробиться сквозь стекло, созданное иллюзионистом. Паника захлестывала с головой, мысли путались, и всё, что стучало в висках вместе с кровью — это одно слово. Короткое, но такое важное. «Живите». Потому что смерть — это финал, и жизнями нельзя играть — ни своей, ни чужими. Сердце билось о ребра, словно пыталось вырваться, а иллюзорное стекло, заключившее нас с Рокудо в колбу, не оставляло мне ни единого шанса хотя бы на попытку спасти четыре жизни…
— Камикорос, — вдруг раздалось неподалеку от нас.
Не может быть… Не может быть! Меня захлестнуло волной жгучей, нестерпимой надежды, а Мукуро вынужден был меня отпустить и призвать свой трезубец, потому что его мгновенно атаковали. Иллюзия стены рухнула, как и та, что гнала к дороге моих обидчиков, и я кинулась к ним. Видимо, Мукуро понимал, что драться с Хибари-саном и одновременно с этим создавать иные иллюзии он не сможет, а потому сконцентрировался на бое. Я же, радуясь, что подъездная дорожка к крыльцу института была очень и очень длинной, и те, кто убегал от иллюзий Мукуро, не попали под машину, подбежала к упавшим на асфальт и тяжело дышавшим парням и спросила:
— Вы в норме? Уходите от проезжей части, скорее.
— Те чё надо, коза? — прошипел один из них и зло на меня воззрился.
— Ничего! — возмутилась я. — Это вам надо — вы только что чуть на проезжую часть не выбежали!
— Чё? — не понял другой и обернулся. В паре метров от него промчался автомобиль, и парни вздрогнули.
— Фига се, мы пыхнули травки, — протянул третий.
О как. Значит, они и правда были под действием наркотика. А это в свою очередь значит, что их точно отчислят. Даже не знаю, рада я или нет: с одной стороны, конечно, поступок Мукуро очень жесток, а с другой, я всё же испытывала облегчение, думая, что больше их не увижу. Ведь иллюзионист просто хотел мне помочь, и я была ему за это благодарна…
— Пошли отсюда, — бросил тот, кто на меня наехал, и они встали, а я помчала к сражавшимся на крыльце непримиримым врагам. И тут Мукуро, ухмыльнувшись и ставя блок трезубцем, заявил:
— А я-то думал, она тебе дорога, Кёя! Думал, что ты радеешь за дисциплину! А ты ставишь месть мне выше всего этого.
— Замолчи, травоядное, — процедил Хибари-сан, нанося серию мощнейших ударов тонфа, объятых пламенем. Слава валенку, наш универ находится на окраине города и пешеходов здесь встретить можно, только когда народ на лекции и с лекций идет, а то бы на такую аномалию, как Пламя Предсмертной Воли, уже толпа поглазеть сбежалась…
— Нет, не замолчу, — отступая, хмыкнул Мукуро. — Ты не считаешь, что стоит защитить ее от тех, кто регулярно ее унижает и избивает? — ну вот это он загнул! Они меня не каждый раз били… — Не думаешь, что эти наркоманы должны получить свое и быть отчислены, а?
И вдруг бой остановился. Хибари-сан опустил тонфа и отпрыгнул в сторону от иллюзиониста. Это еще что происходит? Я замерла, не добегая до ступеней, и оглянулась. Хулиганы, травившие половину студентов нашего ВУЗа, брели прочь от института по узкому тротуару, шедшему параллельно шоссе и граничившему с кованым забором универа, за которым росли редкие чахлые деревца.
— Наркоманы? — хмуро повторил слова Мукуро Хибари-сан, и я вновь посмотрела на тех, кто не считал себя членами Вонголы, но бился за нее. — Нарушали дисциплину?
— В точку, — усмехнулся иллюзионист, крутанув трезубец.
— Если хочешь ее защитить, используй не иллюзии, а собственные кулаки, — презрительно бросил Хибари-сан и начал спускаться по ступеням вниз. — Иначе это лишь действия из-под тишка, и они не вобьют в голову нарушителям, что их поступок заслужил наказание.
— А не боишься, что прохожие вызовут полицию? — ухмыльнулся иллюзионист, убрав реальную иллюзию трезубца.
— Нет, — безразлично бросил Хибари-сан и, спустившись, вдруг рванулся за теми парнями. Я в ужасе кинулась следом, предчувствуя скорый камикорос для тех четверых, но меня нагнал Мукуро и, схватив за локоть, тихо сказал:
— А знаешь, в чем-то ведь он прав. Народу здесь, на удивление, совсем нет, хоть и праздник, а потому я последую его примеру. Очень уж хочется познакомить свой кулак с их носами. А ты не лезь. Потому что убивать их никто не станет. Остальное — уже не твоя забота. Дай нам самим разобраться со всем.
Я растерянно посмотрела на иллюзиониста, а он усмехнулся, подмигнул мне и, сменив иероглиф «один» в правом зрачке на постоянный иероглиф «ад», помчал следом за Хибари-саном. Я подумала, что, возможно, он прав и мне не следует вмешиваться, но не последовать за ними я не могла и потому побежала за Мукуро, а, услышав знакомое: «Камикорос», — поняла, что избиение младенцев началось. Добежав до открытых ворот, я свернула влево, на тротуар, и увидела, что Фей со злющей-презлющей ухмылкой на губах пинает одного из моих обидчиков, свернувшегося в клубок на земле, а Хибари-сан, подняв за шкирку еще одного, наносит ему удары тонфа, читая странную лекцию о дисциплине, запрете на использование наркотиков и о том, что «женщин, не способных защититься, бьют только жалкие, никчемные травоядные, не заслуживающие права на жизнь». Двое оставшихся лежали в траве без сознания. Я, подбежав ближе к ухмылявшемуся Мукуро и злющему Хибари-сану, замерла на приличном расстоянии и негромко спросила:
