— Ты поверила учителю? — озадачил меня иллюзионист.

— Не-а, — хмыкнула я, тоже подперев спиной конюшню и глядя на спокойное голубое небо без единого облачка. — И не думаю, что смогу ему до конца поверить. Но попытаться стоит, потому что, несмотря на все его заморочки, возможно, я ошибалась, и в душе он не такой уж плохой человек.

— Ты меняешь свои ценности, как учитель и хотел в начале, — заявил Фран. Я вздрогнула и раздраженно на него посмотрела. И не в том дело было, что я не хотела в это верить или что я и впрямь была о себе столь высокого мнения, что думала будто «уж мне-то Ананас солгать не мог», вовсе нет. Просто я хотела верить этой хитрющей пакости, и она была моим товарищем. А я терпеть не могу, когда моих товарищей подозревают в чем-то отвратительном…

— Фран, давай так. Язви в мою сторону сколько влезет, — холодно сказала я. — Только не надо говорить гадости о тех, кто мне дорог.

— От ненависти до любви и правда один шаг, — глубокомысленно изрек парень. Еще одна сваха на мою многострадальную макушку!

— Нет, — фыркнула я, — потому что это не любовь. Это попытка поверить в того, кто попросил в него поверить.

— Ты что, любому готова дать шанс? — явно не поверил мне Франя, скептически глядя на горизонт, словно тот ему «не первой свежести» облачко вместо грозовой тучки втюхать пытался. — Что, и Шалиным, и тем, кто коню пытался ногу пропырнуть?..

— Нет, — поморщилась я. — Я тебе не мать Тереза. Шалиным, возможно, я бы шанс и дала. А вдруг они решили бы вести дела честно? А вот тот, кто покусился на беззащитное животное, недостоин не то, что шанса — я бы его собственными руками придушила и отправила в полицейский участок.

— Труп? — съехидничал наш местный лягухоподобный тролль.

— Нет, я сказала «придушила» а не «задушила» — разница большая, — уточнила я.

— Риторика.

— Лексика.

— А учителя ты решила сначала подставить, использовав Лягушонка, а потом возвести в друзья и ополчиться против глупого земноводного помощника, — извратил всё до неузнаваемости этот изверг риторической и тролльской направленности.

— Фран, мы никогда не придем ко взаимопониманию, — поморщилась я и положила подбородок на ладони. — Я тебе сейчас одну вещь скажу, а верить или нет, решай сам. Ненависть — это глупое чувство, которое только разлагает. Надо уметь прощать и принимать.

— Ты хочешь сказать, что умеешь? — протянул парень. — Тогда почему бы не простить того, кого ты хочешь придушить?

— А я его не ненавижу, — пожала плечами я, продолжая сверлить взглядом горизонт. — Я его презираю. Разница очевидна. Ненависть можно испытывать к сильной личности, которая заслуживает ярких эмоций. А вот презрение — это то, что невозможно превратить ни во что другое. Потому что это монотонное, слабое серое чувство, вызывающее лишь отторжение. Я не использовала тебя. Я лишь хотела помочь. А твои способности распознавать иллюзии стали частью общей работы по отваживанию от тебя Мукуро. Ты сам заработал этот выигрыш. Пусть и не весь, но его часть точно. Да, помощь тебе навязали. Но ты и сам участвовал. Потому «подачкой» это назвать даже у тебя язык не повернется, хоть он у тебя и без костей. Потому можешь меня ненавидеть, можешь презирать — мне всё равно. А хотя нет, вру. Мне не всё равно. Я не хочу, чтобы это было. Но если ты испытываешь эти чувства, я не собираюсь добиваться их изменения. Твое право. Так же, как и мое право — изменить ненависть, которую я испытывала к Рокудо Мукуро, на подозрительность и попытку его понять и принять. Не факт, что получится, но почему не попробовать? За прошлые грехи? А кто мы такие, чтобы наказания людям раздавать? Сами не безгрешны. Надо давать шанс на то, чтобы новых грехов не появлялось — ни у окружающих, ни у тебя самого.

Повисла тишина. Я смотрела на мирное голубое небо, а на душе скребли кошки. Ну вот, расстроили няшу, против шерстки погладили. Бедная я, несчастная, ага… Только вот я правду сказала, а верить или нет — дело Франа, и я его больше переубеждать не стану. Бессмысленно. Потому что это только его чувства и только его выбор. Наконец, сидеть в тишине мне надоело, и я решила ехать на объездку. Поднявшись с лавочки, я встряхнулась и потащила свои бренные кости к месту жительства моего верного черного непарнокопытного. Однако, что интересно, Фран свой суповой набор потащил следом, пристально сверля меня подозрительным взглядом зеленых глаз, а затем протянул:

— А в Варии была конюшня. Фальшивый принц вытребовал, чтобы доказывать, будто он настоящий, занятиями королевских особ. Лягушонок умеет держаться в седле.

— Хочешь прокатиться? — улыбнулась я, почувствовав вдруг, что на душе становится странно тепло.

Пару секунд Фран подозрительно на меня взирал, а затем в глубине изумрудных омутов промелькнула решительность, и он тихо сказал:

— Вы с сестрой похожи. Кажется, совсем разные, а в глубине души похожи.

— Тебе виднее, — пожала плечами я. — Ты у нас иллюзионист, натура тонкая, с интуицией дружащая. Тебе решать.

Фран двойное дно моей фразочки явно понял, и понял, что я имела в виду не только то, что сказала, но и нечто вроде: «Тебе решать, поверить мне, как ты поверил Маше, или нет — это только твой выбор». А потому он прищурился и заявил:

— Я своей интуиции доверяю, а она говорит, что вы похожи.

О как. Видать, наш бравый носитель Лягуха и впрямь решил попытаться в меня поверить. Что-то мне как-то совсем прям тепло и уютно стало… Я улыбнулась, кивнула и тихо сказала:

— Я рада, — Фран едва заметно кивнул в ответ, и я спросила: — Хочешь прокатиться?

— Почему нет, — протянул он. — Лошади — создания молчаливые и верные. А спутника можно и игнорировать…

— Или троллить, — рассмеялась я и начала седлать Торнадо, который уже успел отдохнуть от нашей тренировки. Я всегда расседлывала его после наших сомнительных подвигов на конкурном поле, давая возможность отдохнуть от сбруи, хотя, может, это и глупо. Вот и сейчас мой верный конь, бодрый и жизнерадостный, а также отдохнувший и явно всем довольный был лишен седла, а потому я поспешила исправить сие маленькое недоразумение.

— И тебе хочется, чтобы тебе язвили? Ты мазохистка? — озадачил меня Фран. Я призадумалась, а затем рассмеялась и заявила:

— Похоже на то! Печалька, Фран! Но факт. Кажись, и впрямь мазохистка.

— Теперь ясно, что учитель в тебе нашел, — съязвил наш тролль, усиленно косящий под земноводное. — Он садист, ты мазохист, идеальная пара. Будет пытать тебя иллюзиями, а ты будешь радоваться.

— Э, нет, спасибо, но ни того, ни другого сомнительного счастья мне не надо, — поморщилась я, заканчивая седлать коника. — Мне ни в иллюзии не понравилось, ни пара мне не нужна. Я лучше так, сама по себе.

— А Маша говорит, что самому по себе быть нельзя — надо быть с социумом. Врет? — съехидничал Фран, в чьих глазах промелькнул лукавый огонек. Бяка ты, Франя, ну вот просто бяка! Но такая милая бяка, что злиться на тебя невозможно…

— Нет, — ответила я, выводя Торнадо. — Но согласись, что весь социум «второй половинкой» не станет. А мне не нужна именно она.

— Самодостаточная?

— Вроде того.

— Значит, аномальная, — сделал вывод укуренный в хлам болотными галлюциногенами лягухолюбивый иллюзионист. Что ж этих иллюзорных «людей с тонкой душевной организацией и глубокой интуицией» так плющит-то не по-детски? Если моя логика в запое, то их — вообще на Канары отдыхать свалила, да так там и затонула в дайвинг-заплыве, охотясь на акул… — Всех людей поделили пополам при рождении, а тебя — нет. Обделили. Обошли стороной. Позабыли. Сделали ущербной.

Я рассмеялась и потащила Торнадо к другой конюшне, думая, что хоть логика у Франи и утонула, помахав миру аквалангом, всё же шутки у него и впрямь забавные. Ну, местами и временами…

— Вы и правда очень странные. Вы обе, — озадачился местный клоун без цирка.

— Все люди немного странные, — ответила я, проржавшись. — Потому как они все разные, и отличия от нас самих нами воспринимаются как странность. Но если разобраться, на всё есть причины.