— И когда он придет?
— Не волнуйтесь, я успею Зорьку до этого момента подоить, — хмыкнула я. — Так что не пересечетесь. Я сегодня несколько раньше пришла, чем обычно. Ну, разве что у него форс-мажор случится, и он тоже примчит раньше срока.
Наш гордый птиц хмыкнул и с интересом воззрился на мои руки, а я, наконец, приступила к дойке.
— Хибари-сан, а Вы когда-нибудь видели, как коров доят? — вопросила я с любопытством.
— Я жил в городе, — тоном лектора, три часа пытающегося у сына ректора зачет принять, заявил он. — Вот и скажи, видел ли я это?
— Ну, мало ли, — протянула я. — Вдруг Вы в деревне бывали?
— И ты считаешь, что тогда мой ответ на вопрос, пробовал ли я парное молоко, был бы «нет»? — продолжал мучиться «лектор».
— Ну, мало ли, — снова протянула я. — Может, Вам не предлагали попробовать?
Почему-то мысль о том, что Хибари-сан, как Дино со товарищи, мог испугаться выпить парного молока, мне в голову даже не пришла. С его любовью к животным это было бы просто нонсенсом.
— А можно позвать смотреть за дойкой и не предложить попробовать результат своих стараний? — хмыкнул господин Штирлиц. — Ты доярка, вот и скажи, разве вы не пытаетесь всех напоить молоком?
— Тоже верно, — сдалась я и рассмеялась. — Ну, не дружу я с логикой, что поделать? Она у меня в вечном запое.
— Ты же не пьешь, — фыркнул мой командир ехидно.
— Я нет, но она, предательница, в вечном подпитии, да еще и другие мои качества споить пытается, — заговорщическим шепотом пояснила я и краем глаза углядела, что Хибари-сан усмехается совсем не злобно, а очень даже по-доброму. Как Хибёрду, к примеру. Ого, ничего себе прогресс всего за два дня общения…
Я закончила мучения Зорьки, перетащила ведро к бидонам, натянула на два из них марлю и осторожно перелила молоко. Скинув марлю в ведро для мусора, я налила в чашку, обычно припрятанную в небольшом шкафу у окна, молока и протянула гладившему Зорьку подопытному. Тот тиснул у меня кружечку и, втянув носом аромат молока, загадочным тоном изрек:
— Даже пахнет по-другому.
— Сравнили, тоже мне! — праведно возмутилась я, упирая руки в боки. — Да покупное молоко, разбавленное, натуральному в подметки не годится, а охлажденное с парным сравнивать — это как… Ну… Вот как Хибёрда с попугаем! Нонсенс!
— А чем тебе попугаи не угодили? — с усмешкой вопросил Хибари-сан и присуседился к парному молоку.
— Ну… В большинстве случаев они просто повторяют выученные слова, — призадумалась я. — А Хибёрд, хоть и выучил песню у Вас, всё же не просто так ничего не значащие слова по одному говорит, а целую песню поет. К тому же, попугаи — это попугаи. Сидят в клетках и всё, хоть и умные птицы, с этим я не спорю. А Хибёрд помогал Вам, передавая информацию, подавал сигнал «SOS», камешки вон кидал… Он гораздо умнее среднестатистических попугаев и канареек, хотя я не говорю, что он умнее абсолютно всех их представителей.
— Верно, — кивнул явно довольный жизнью на данный момент комитетчик, с интересом воззрившийся на остатки молока в кружке. — Кстати, вкус и впрямь совсем другой.
— Нравится? — с надеждой вопросила я и к неземному своему счастью получила утвердительный кивок, а Хибари-сан снова присуседился к чашке. Да! Я таки споила парным молочком городского типчика! Ура мне, бугага!
— Ес! — радостно вскинув руки к потолку, воскликнула я и помчала обрабатывать вымя Зорьки вазелином. За моей спиной послышалась возня, и я, обернувшись, с удивлением обнаружила, что Хибари-сан наливает себе еще одну кружку. Он не лопнет?.. Он же обычно мало ест… Впрочем, он таки мужик, причем за два метра ростом, так что вряд ли. Я решила не смущать нашего исследователя непознанного от светосфер до парного молока и высказываться не стала, тихо-мирно закончив работу с Зорькой и потопав к Ромашке. Хибари-сан с кружкой наперевес подрулил к морде коровы и, переборов себя, вопросил:
— Если я буду ее гладить во время дойки, это не помешает?
— Нет, конечно, — пожала плечами я, усаживаясь на крошечную лавочку справа от коровы. — Но скоро Сасагава-сан придет…
— Плевать, — перебил меня глава канареек и начал чесать нос тут же счастливо замычавшей коровы.
— Ага, Ромашка! — хихикнула я, протирая вымя коровы влажной тряпкой. — Дождалась? Видела я, каким ты взором глядела на товарку, когда ее гладили! Зависть — плохое чувство, солнце мое, очень плохое!
— Если зависть белая, не такое уж и плохое, — хмыкнул любитель молока и коров.
— Ой, мало кто умудряется удержаться на белой зависти, — вздохнула я, приступая к массажу. — Обычно все в черную скатываются, так что сама по себе белая зависть, может, и не плохая, но может рассматриваться как трамплин к черной.
— А животные на черную не способны, — с уверенностью в голосе заявил Хибари-сан.
— Это да, — кивнула полностью с ним согласная я.
— Вот и не попрекай животное, — подвел итог этот вредитель.
— Лааадно, — протянула я, сдаваясь, и обратилась к коровке: — Ну что, Ромашка, раз ты так балдеешь, может, и молока больше будет, а?
— Наживаться на радости животных нехорошо, — съязвил Хибари-сан.
— Почему же? — усмехнулась я. — Ежели у нее молока больше будет, его по-любому до конца выдоить надо. Таким образом, мы в любом случае «наживемся». А Ромашке от этого только радость дополнительная. А то с полным выменем-то особо не поживешь.
— Ты точно любишь риторику, — фыркнул комитетчик.
— Ага, — хихикнула я. — Как и Вы.
— Нет, я больше люблю действовать, — разоткровенничался мой вождь.
— Но философия Ваша крайне интересна, — пожала плечами я и, наконец, приступила к дойке.
Мы с Хибари-саном болтали о том, что есть «нажива», а что — «разумная выгода», с ехидными подколами друг друга, правда, я старалась в этом не перебарщивать, как вдруг в коровник влетел Рёхей и, затормозив у порога, с недоумением воззрился на картину Репина «Приплыли». Мрачный глава CEDEF, Намимори и просто одинокий волк (хорошо хоть не морской, у нас тут на Бельфегоре полосочек хватает) с ехидной усмешкой чесал нос блаженно щурящейся корове, потягивая молоко из белой кружки с синими ромашками, а ехидная девица, любящая язвить, доила эту самую корову с довольным выражением на моське лица и хитрой ухмылкой. Почему хитрой? Да потому что я как раз в миг перед эпичным вторжением Мамая, пардон, Рёхея, удачно съехидничала, рассмешив нашу вечную буку! Он, бедный, аж усмехнулся! Согласитесь, есть чем гордиться?
— А что тут происходит? — растерянно вопросил боксер, глядя на Хибари-сана полными суеверного ужаса глазами, словно вообще не веря, что это не его неудачный клон или призрак, его облик принявший.
— А мы тут плюшками балуемся, — хихикнула я, цитируя Карлсона. — А если точнее, парным молоком. Хочешь?
— Это что… правда вкусно? — растерянно вопросил он у Главы всея Намимори.
— Сам попробуй, — хмыкнул тот, при появлении солнышка Вонголы мгновенно натянув на моську выражение «я стукнул носом бетонную стену и прошиб в ней дыру силой воли».
— Ну… ладно! — не повышая голос, но явно с желаем заорать на всю вселенную заявил Рёхей, эпично сжимая кулаки и сияя решимостью. — Я экстремально попробую и сделаю свои выводы!
— Давай-давай, парное молочко полезно, — тоном мамочки, одобряющей стремление дитятки кушать манную кашу, одобрила я.
Рёхей уставился на кружку Хибари-сана с выжидательным видом, а тот с ехидной ухмылкой продолжил почесывать Ромашку и начал не спеша и нарочито медленно допивать остатки молока. Но Рёхей — не та личность, которую можно вывести из себя или прогнать так просто, и он таки дождался, пока кружка освободится, причем, что интересно, без воплей и подгоняний. Просто знал, наверное, что ежели Хибари-сана попытаться поторопить, он на бой вызовет. Эх, обломилось комитетчику сегодня тонфамахалово… ура! Я же пацифист, не люблю насилие…
Сасагава же, тиснув у собрата по мафиозной семье кружечку, ломанулся к колонке — мыть ее, и с улицы донеслось наконец-то громкое и от души сказанное, а точнее, провоплённое (хоть и корявое слово получилось):
