«Это точно, но лучше промолчать», — подумала я, а Хибари-сан легко и изящно вскочил в седло позади меня и изъял у меня из рук поводья. Торнадо возмущенно всхрапнул и начал рыть копытом землю, а я, лишенная «руля», начала почесывать конягу за ушами, приводя его в благодушное настроение.

— Придется ехать медленно, — проявил наш вождь заботу о ближнем, то бишь обо мне и моей пятой точке, которую в таком положении отшибить проще пареной репы.

— Не проблема, — усмехнулась я. — Мне коров доить только в половине шестого, так что мы успеваем.

Хибари-сан не ответил и тронул поводья, слегка пришпорив Торра. Жеребец мотнул головой и остался стоять.

— Ах ты ж моя бяка! — фыркнула я умиленно, но слегка обиженно, а Глава Дисциплинарного Комитета вдруг начал осторожно, ритмично и очень уверенно гладить Торнадо по шее и, наконец, сказал:

— Ну что, отвезешь?

Торр покосился на нового рулевого, возмущенно заржал, а затем, фыркнув, встряхнул гривой и без понуканий медленно двинулся в сторону фермы.

— Здорово, — офигело прошептала я и буквально затылком почувствовала довольную улыбку Хибёрдоносца. Доволен, что Торнадо его признал? Понимаю… Этот конь — птица гордая. Не пнешь — не полетит, ага… Да и пнешь — в глаз копытом заработаешь.

Мы не спеша поехали домой, а канарейка тут же умостырилась мне на плечо, и я ехидно подумала, что мы с Хибари-саном живностями поменялись. Я старалась не прислоняться спиной к «водителю коня», но совсем избежать физического контакта было нереально, и, думается мне, именно из-за этого он и не хотел со мной ехать. Благодаря тому, что я всеми силами старалась от него отодвинуться, чтобы не причинять неудобства, да и потому, что сама подобные вещи не любила, уже через пять минут молчаливой неспешной езды мой седалищный нерв готов был пойти повеситься на ближайшей осине вместе со мной, и у меня на глазах начали слезы выступать. Нет, если нормально ехать, то максимум, чем подобная прогулка грозит — неудобством. Однако в том положении, которое избрала я, поездка превращалась просто в пытку… Но что поделать? Откинься я — комитетчика бы как ветром сдуло, или, учитывая его характер, он бы меня попросту отпихнул. Печалька, ну а что поделаешь? Надо было заранее думать… Вот только результат был бы тот же.

Я всеми силами старалась не показать, что мне неудобно, но, похоже, глава разведки это всё же заметил, потому как ни с того ни с сего отпустил левой рукой поводья и прижал меня к себе.

— Зачем?.. — опешила я, удерживаемая за талию сильной, но абсолютно отрешенной рукой главы CEDEF.

— Потому что тебе неудобно, но ты никогда в этом не признаешься, — послышался у меня над головой ответ. Спасибо, КЭП! Вопрос: зачем ты меня от неудобства спас? Ты, которому пафос глаза застилает и помочь травоядному для тебя… Стоп. А ведь он, помнится, жизнь Дино в будущем спас, да и Намимори он защищал от хулиганов, то есть, по сути, помогал травоядным. И это не так уж удивительно. Удивительно другое: он помог травоядному в ущерб себе и своим предпочтениям, а также собственному личному пространству, а вот это — уже нонсенс.

— А как же Вы? — растерянно пробормотала я.

— Переживу, — несколько напряженно ответил он, и я поморщилась, попытавшись всё же отстраниться, но была остановлена рукой комитетчика и его возмущенными словами: — Травоядное, сиди спокойно! Если я разрешил, значит, не упрямься.

Я тяжко вздохнула и, подумав: «Ну и фиг с тобой, сам нарвался», — прижалась спиной к груди господина «Я сам по себе, а на других мне начхать, до тех пор, пока мне не захочется закатать их в асфальт». Он едва различимо вздрогнул, а я расслабилась и попросту решила получать удовольствие от своего любимого занятия — прогулки верхом. Торнадо изредка недовольно всхрапывал, мерно ступая по сочной зеленой траве, облака лениво плыли по глубокому синему небосводу, ветер едва различимо играл моими волосами, а на моем плече весело чирикал Хибёрд. Накатили умиротворение и покой, тихая радость и абсолютная уверенность в том, что всё будет хорошо. Почему-то с людьми я всегда беспокоилась о каких-то мелочах и думала, что непременно скоро произойдет какая-либо пакость, но стоило лишь мне сесть в седло, как проблемы исчезали и появлялась уверенность в завтрашнем дне. Странно, что она появилась и в этот миг, учитывая наличие у меня за спиной молчаливого спутника, но похоже именно его позиция «меня здесь нет и не было — у вас просто глюк» сделала свое дело, и я не воспринимала его как излишний в данном пейзаже элемент. На мои губы сама собой выплыла довольная улыбка, отчаянно захотелось петь, и я, начхав на присутствие посторонних, негромко запела гимн Намимори. Ну а что? Одна из любимых песен ведь, да и наличие на плече ее оригинального исполнителя сделало свое дело. Хибёрд, радостно чирикнув, присоединился к моим завываниям, и мы с ним дуэтом от начала до конца воспроизвели всю песню.

— Спасибо, Хибёрд, ты такая добрая няша, — прошептала я и закрыла глаза.

Канарейка чирикнула и куда-то упорхнула. Я открыла глаза и проводила ее разочарованным взглядом, но тут над моей головой послышался голос забытого мною комитетчика, и я от неожиданности аж вздрогнула:

— Он вернется. Просто он не привык, что его хвалят посторонние.

— Хибёрд… стесняется? — опешила я и обернулась на своего спутника.

Хибари-сан смотрел на удалявшегося друга с тоской и пониманием, на губах его играла легкая печальная улыбка, и я почему-то тоже улыбнулась. Ответом меня не одарили, и я, вновь усевшись ровно и прижавшись затылком к плечу местного Дядя Степы, заявила:

— Я вообще не люблю петь при посторонних. Не перевариваю просто. Даже при сестрах не пою. Так что я его отлично понимаю.

— Травоядное, — усмехнулся водитель коняги, — ты хоть понимаешь, что я, вообще-то, твое пение уже второй раз слышу?

Я вновь обернулась и растерянно на него воззрилась. Зря я это сделала, ой, зря, потому как вид моего провожатого вверг меня в дичайший афиг. Явив миру невероятнейший ООС собственной личности, Хибари-сан беззвучно смеялся, глядя на меня чуть снисходительно и с примесью понимания, ехидства и даже веселья. Мама, роди меня обратно! Неужто я это увидела?!..

— Ой… — пробормотала я, вызвав у этого царевича-несмеяна новый приступ беззвучного смеха. Отсмеявшись, он бросил:

— Ты мне, фактически, сказала, что я для тебя со стенкой сливаюсь.

— Неправда! — возмутилась я до глубины души и собиралась было отстаивать собственную позицию, как вдруг углядела в его газах лукавый огонек и поняла, что усмешка его — не надменная, а ехидная, и потому, усмехнувшись точно так же, съязвила: — А знаете, стеночкой быть не так уж и плохо — удобно. Никто к тебе не пристает. Это просто высшая похвала для настоящего разведчика!

— Нет, — резко посерьезнев и всё так же не отводя от моих глаз взгляд, ставший вдруг настороженным и полным сомнения, ответил Хибари-сан. — Это знак доверия.

Я улыбнулась и кивнула. Можете считать меня полной идиоткой, но я была согласна с ним, потому что лично для меня спеть при посторонних — нонсенс, а Хибари-сана я хоть и опасалась, но доверяла ему, потому что чувствовала на уровне интуиции, что этот человек не способен ни предать, ни подставить, ни причинить боль чисто из прихоти или из корысти — только если ты сам нарвешься. В черных глазах Главы Дисциплинарного Комитета на миг промелькнуло облегчение, а затем взгляд его стал как обычно холодным и жестким, и он скомандовал:

— Смотри вперед, а то упадешь.

— Это вряд ли, — ответила я, но послушалась и уютно устроилась на луке седла, глядя на линию горизонта. — Я же с детства в седле.

— Ты всю жизнь жила на ферме? — ни с того ни с сего проявило интерес к жизни простого смертного наше божество дисциплины.

— Ага, — кивнула я. — Мы сюда переехали, как только Ленке шесть месяцев исполнилось, так что я не помню какого это — жить в городе. Здесь такой чистый свежий воздух, что как только я оказываюсь в том рассаднике выхлопных газов, мне дышать нечем. Так что для меня представить жизнь в городе просто невозможно. Хотя, наверное, ко всему можно привыкнуть.