Бельфегор, подойдя к кованым воротам, предложил мне руку, и я, схватив его под локоть, как страшная старая дева единственного доступного кавалера на балу, с тяжким вздохом устремилась в недра обители зла под названием «российский вещевой рынок». Брюки мы искали очень и очень долго: Принцу не нравилось абсолютно всё — от материала до фасона, и я уже готова была выть и лезть на стены, а в нашем случае на контейнеры с этими самыми «неправильными» брюками, но Высочество говорило, что мне не стоит быть столь нетерпеливой, и ехидно ухмылялось, порождая в моем воспаленном разуме подозрения на тему: «А не желал ли Принц таким вот методом поспособствовать моей победе над боязнью толпы?» Наконец, обойдя почти весь рынок, Бэл-сама выбрал-таки себе более-менее подходящие и по фасону, и по качеству брюки, а вопросив у продавщицы о наличие необходимого размера, был осчастливлен положительным ответом, на что я лишь скептически фыркнула и безапелляционным тоном заявила:

— Надо мерить. А то с размерами вечно не пойми что творится.

— Прямо здесь? — озадачился мой персональный демон лени. — Неужто Принцессе так не терпится увидеть стриптиз в исполнении Принца?

Продавщица лет сорока кинула на Бэла озадаченный взгляд, а я, пожав плечами, ответила нашему почти-Гению:

— Я не только Бельфегором одолеваема, но и Маммоном. Так что припиши к моей лени еще и жадность. Короче говоря, выкидывать деньги на ветер мне не светит, а стриптиза я не увидела бы, даже если бы и мечтала о подобном бреде, что является нонсенсом, и ты об этом знаешь. Тебе подержат занавесочку.

— Принцесса такая серьезная сегодня, что слов нет, — возмутился Бэл, прорулил вглубь контейнера и, присев на корточки, начал расшнуровывать свои бежевые сапоги-кеды. Как это вообще возможно, скажите на милость, совместить высокое голенище, шнуровку спереди до самого верха башмаков и спортивный фасон а-ля «кеды, кроссовки и иже с ними»? Кто был дизайнером этих чешек? Ну да ладно, не мое это дело, главное, Принцу удобно. Впрочем, глядя на долгое и упорное расшнуровывание им темно-бордовых широченных шнурков, я в том, что ему эта обувь ну прям вот очень удобна, начинала сомневаться. Впрочем, это всё же куда лучше вечно заедающей молнии, которая может в один сомнительно-прекрасный день отказаться застегнуться вообще, и вынужден ты будешь мчать вместо работы на рынок за обновкой. Шнурки же эту опасность отметают, разве что порваться могут, но это уж зависит лишь от усердия господина завязывающего, а не от ненадежного механизма.

Наконец наш Гений колхозов и совхозов скинул свои бежево-розовые чешки до колена, и продавщица, выдав Принцу брюки и подняв с пола контейнера черную тряпку, развернула ее и отгородила этого несостоявшегося стриптизера от толпы. Я рефлекторно отвернулась, несмотря на наличие занавески, и, развернувшись спиной к контейнеру, поглотившему моего сопровождающего, с тоской уставилась на асфальт.

— Ши-ши-ши, Принцесса и впрямь очень стеснительна! — наконец прервал мои размышления о бренности бытия голос Бэла. Я обернулась и окинула его, разглядывавшего себя в стоявшем у стенки контейнера зеркале, оценивающим взглядом, не преминув съязвить:

— А Принц излишне распущен.

Кстати, посмотреть было на что, потому как вкус у нашей венценосной особы, несмотря на тиару на макушке и кедо-сапоги, имелся. Да и, если честно, не знаю, почему я так придираюсь к его обуви — выглядит она довольно симпатично, просто непривычно для нас, простых сельских работяг… Но, возвращаясь к вкусу Бельфегора, я вынуждена признать, что он у варийца отменный: Принц выбрал узкие, облегающие черные брюки, идеально подчеркивавшие его, прямо скажем, красивые, стройные (да, он парень, но из песни слова не выкинешь) и явно спортивные ноги, добавим, что брюки эти были с несколько заниженной талией, но не чрезмерно, а ремень наш любитель повыпендриваться выбрал (благо, мы его заранее прикупили) черный, кожаный, с серебристой пряжкой в виде летящего орла. Интересно, что он имел этим в виду? Или же ему просто птичка понравилась? Да нет, вряд ли… А спрашивать неохота. Смысл?

— Распущенность Принца пока никак не отразилась на Принцессе, — усмехнулся Бэл и добавил: — Цени!

— Угу, бегу и падаю, теряя тапки и остатки самомнения, — фыркнула я, а Бельфегор, отмахнувшись, перешел к более насущным вопросам:

— Как тебе?

— Ой, да шикарно, шикарно просто! — встряла в диалог худющая, как жердь, продавщица. — И так талию подчеркивает, и так сидит замечательно!..

— Вас не спрашивали, — ледяным тоном перебил женщину Бэл, и я, мысленно закатив глаза, вмешалась, пока мадам не решила «поставить наглого юнца на место»:

— Но тебе и правда идет. И в сапоги сможешь эти брюки в легкую запрятать без складок и прочих некрасивостей.

— Значит, Принцесса всё же, несмотря на всю свою скромность и пуританские взгляды, способна оценить мужскую красоту, — съязвил Бэл.

— Так давать оценку куда интереснее, чем тупо пялиться, — хмыкнула я, скрещивая руки на груди. — Да и пялиться на одетого парня с целью оценить шмотку или на раздетого, пытаясь оценить его самого — тоже разные вещи.

— Странная Принцесса, — протянул Бельфегор.

— И не поспоришь, — ухмыльнулась я, а Принц скомандовал продавщице:

— Мы берем, подержите занавес!

— А повежливей нельзя? — возмутилась та. О, ну, началось… — Я в два раза старше вас! Молодежь пошла — совсем старшее поколение не уважают!

— Я привык уважать не возраст, а силу человека, — ухмыльнулся Бэл, начиная прямо-таки источать опасность и безумие. — А за что мне уважать Вас, неясно.

— Пе… переодевайтесь уже! — заикнувшись, бросила его подопытная лягушка (Фран, почему ты мне вспомнился?), стремясь оставить за собой последнее слово.

— О, всенепременно! — усмехнулся Бельфегор, которого тут же скрыла шторка. — Наконец-то Вы выполнили поручение Принца.

Женщина ничего не ответила и лишь всем своим видом, правда, надежно скрытым от маньяка с садистской лыбой, выражала презрение к нему, молодежи в целом и надменным личностям в частности, а также раздражение на наглых клиентов и бессильную, увы и ах (для нее), ярость.

Я снова отвернулась, наплевав на то, что Бельфегор наверняка вновь съязвит, как только об этом узнает, и вскоре он, видимо, решив оправдать мои «ожидания», съехидничал:

— Ты, пожалуй, и впрямь образец для подражания гимназисткам девятнадцатого века.

— А ты — плейбоям двадцать первого, — парировала я и обернулась.

Бэл сидел на корточках и зашнуровывал свои спортивные сапоги, продавщица же сворачивала его новые брючки с выражением лица: «Чтоб вас всех приподняло, пришлепнуло и асфальтоукладчиком разровняло». Наконец Гений справился с непростой задачкой по обуванию странных сапог и вопросил у продавщицы, выруливая из контейнера:

— И сколько эти брюки стоят?

Я мысленно закатила глаза, думая, что вот она, извечная позиция миллионера — деньги всё равно есть, к чему спрашивать о цене товара заранее? Хорошо хоть, я примерно представляла цены на этом рынке и знала, что больше, чем Маша нам выдала, продавщица вряд ли запросит. Я оказалась права, и Бэл, расплатившись со злющей дамочкой, изъял у нее пакет со своими новыми штанишками. Мы наконец-то пошли к выходу с рынка, и мне было позволено вцепиться в локоть Принца, как бульдогу в мозговую кость. «Мое, не дам» — это было как раз про меня, да и «спаси меня» — тоже, потому как кость собаку от голода всё же спасает… В траурном, ну, или не очень, но всё же молчании, мы, наконец, достигли спасения в виде ворот, и я облегченно вздохнула. Бэл зашишишикал, но я не стала обращать на это никакого внимания и лишь спросила:

— Что делать будем до пятичасового автобуса?

Ответ я знала, и надежды на то, что Гений скажет нечто новое и нестрашное, у меня не было, а потому его слова заставили меня впасть в ступор:

— А чего желает Принцесса?

Я замерла и растерянно на него воззрилась, а затем осторожно спросила:

— Я? Ты хочешь, чтобы я решила?