Сны, ах, эти сны. Не сказки, а мука. Чует его сердечко, не будет ему ни успокоения, ни счастья в этих лабиринтах подсознания. Научиться бы управлять ими, придумать такой чай или лекарство: выпил – и всё, что снится, сразу исполняется. Вот бы он тогда наспал!

Для начала оделся бы во сне во что-то не такое опостылевшее, как заскорузлые твидовые шорты с вечно цепляющимися за всё отворотами (а няньки потом ругают за затяжки), синее, почти девчоночье, широкое пальто с засаленным воротником и короткими рукавами и колючие шерстяные гольфы. Ужасную коричневую кепку с козырьком и стоптанные ботинки тоже выкинул бы к чёрту. Оделся бы в такой обалденный костюм, какие носят эти американцы Фред Астер или Дюк Эллингтон. Красавцы! И отправился бы на выступление танцевального оркестра «Лондон Саванна Банд» Вилли Коттона, который на праздники перебирается из Савойи на центральную площадь. Какая музыка, а какие девушки! Кларнет Бенни Гудмена так: «Ва-ву-у-а-у-ва». Я не лентяй, я просто мечтаю!(5) И директриса не будет лупить указкой по пальцам! Шотландский риф… Гадские морщинистые тётки! Сальные толстоносые господа! Ненавижу всё это отродье, приют этот вонючий!

«Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым…»

Богохульство? Да, точно, позор, накажет Боженька. И ещё в такой-то праздник, ай-ай-ай. Пасха. Том Реддл! Твой язык покроется язвами, а между ног вырастет кактус! Чёртова ведьма! Это твой язык сгниёт, а между ног я тебе, когда вырасту, такое вставлю! Дурацкие кролики! Шоколадные, марципановые, плюшевые, бумажные. Всюду кролики. А чем они лучше моего мышонка Платончика? Предатель! И кролики эти! Символ изобилия и плодовитости? А потом плоды этой плодовитости учатся ненавидеть друг друга в таких, как наша «дружных семьях под покровительством Её величества»? Делать украшения для пасхальных свечей – любимая семейная детская забава? Ненавижу белый воск. Чистота Иисуса? Фитиль — гуманность, пламя – божественное происхождение Христа? Пшик! И только! Галиматья! Например, чем хорошо утро Хорошей пятницы?(6) Тем, что в него угощают свежими крестовыми булками – пряными, пышными, с изюмом. Их можно есть, сколько хочешь и не бояться, что одёрнут, укорят в чревоугодии. Но даже жжение от пряностей во рту должно напоминать о страданиях Иисуса… Красиво накрытый стол, корзина белых лилий посередине, по углам фарфоровые мисочки с крашеными яйцами – так должна выглядеть настоящая пасха. И пахнуть она должна запечённым фаршированным ягнёнком, копчёной ветчиной, весенними салатами, мясными медово-чесночными фрикадельками, глазированными яблоками, картофелем в розмариновом масле. Том видел это всё на благотворительном приёме у дочери куратора приюта. Видел и нюхал. А ещё пасха должна пахнуть атласными лентами, блестящими женскими губами и нежными руками в твоих волосах… мамиными…

Голос Тома почти перекрыл певчих, взметнулся подорванным «петухом» под купол… В никуда…

«Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей…

Вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя…

Окропи меня иссопом, и буду чист; омой меня, и буду белее снега».

Небо над храмом молчало, слушало благо, умилялось детской безгрешности.

«И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал». Семь дней недели, семь цветов радуги, семь нот, семь чудес света, семь кругов ада… Число «7» загадочное, таящее неожиданности, соединяющее противоречия, замешивающее их в магию силы и власти. А вот «8» – уже перебор: число-судьба, бесконечность, вечная лодочка, неотвратимость, правосудие, иногда даже смерть. Восьмёрка говорит: на любое действие есть противодействие, за любой поступок придется отвечать. Нет, «7» лучше!»

— Пойдём со мной, мой мальчик…

— Том! Том Реддл! Ты опять заснул?!

— Простите миссис Корвин! Я замечтался.

— Во время службы?! Жизнь – суровая стезя. Надо всегда быть внимательным, Том!

— Я понял, миссис Корвин, я постараюсь…

Пасхальные свечи трещали всё громче, пламя их зеленело, кололо глаза, но невозможно было оторвать от них взгляда. Огонь начал проникать сквозь кожу… Огромные чёрные ласнящиеся птицы ворвались в храм. Летающие люди? В атласных балахонах, вместо лиц – серебро… Что было, что будет, что сбылось, что пропало во веки веков… Сон держал Тома так крепко, как не могло удержать ни одно заклятие мира. Того мира, который маленький сирота так красочно и правдоподобно наспал…

А как же любовь? Ваша любовь? Неужели победит? Неужели всё-таки есть? И сила в ней? Ну, господа волшебники, не знаю. Не знаю…

Тишина. Темнота. Тишина и темнота. «Пойдём со мной!» - Сон? — «Конечно, мой мальчик». Во сне не страшно умирать. Во сне нет смерти. Только любовь, будь она неладна!

Тело Тома приняло драконий огонь, как долгожданную родную колыбель.

— Пойдём со мной! – Покров сдвинулся: не Меропа? А так похожа…

Мальчику стало смешно: «Чего я боялся? Смерть – это так…»

*

Убивать людей было для дракона почти так же привычно, как и для них самих. Воспитание, знаете ли, сущность… Но когда Адамант в бушующих клубах собственного пламени увидел широко распахнутые глаза чернявого малыша, только что восседавшего на троне мерзким голокожим монстром (даже на драконий вкус мерзким, а драконы обычно толерантны к внешности монстров), что-то кольнуло его в груди слева. Не хило так кольнуло. «Чтоб вас всех…! — Адамант вспомнил, что в этом месте расположено сердце и сокрушённо покачал головой: — Долг – есть долг. Наше дело служивое. Сами виноваты. Эти людишки всегда во всём виноваты сами», — и тряхнул нечёсаной гривой, сбрасывая с могучих плеч мышиные гнёзда, чьи-то кости, остатки магических оков…

Воздух Уилтшира наполнился гулом, словно от магловской ракетной турбины, два огромных ледяных крыла закрыли Млечный путь. Созвездия служили ему самым надёжным ориентиром – Ледяной Дракон взял курс «норд-ост» и уже через несколько минут его исполинская тень пугала русалок, резвящихся в волнах Северного моря… «И чтобы ни одного Малфа ближе, чем на полтысячи миль!»

О, славный Хэммон, ворота мира! Свободу, что добились для нас наши предки, достойно пусть с честью хранят потомки!(7) Ну, пусть хранят, разве жалко… Помнит Адамант тех предков: настырные были саксы. И хлипкие стены захудалого сторожевого кордона помнит: как бойко горели от его кашля. Не то, что сейчас: чистые городские кварталы, высокие дома, множество мостов, туннели над Эльбой, гавань. Цивилизация, будь она не ладна! Сквалыги и навозники были те саксы: пожалели девственницу. А может не нашли ни одной. Гы-гы-гырх! Из носа дракона пыхнуло колечко чёрного дыма и полетело к высоким звёздам, едва различимым в свете портовых прожекторов. Адамант подтянул кожаные штаны и поискал носом ветер – чуткое обоняние зверя и извращенца со стажем точно указало, где искать гамбургскую шпану. Мальчишек, что могут и обворовать и продаться за выпивку, и ножом просто так пырнуть. Ну любил он подобную шелупонь — свежачок бандитских хаз, будущих клиентов морга, не достигших еще двадцати…