Клип от Darckell: http://www.youtube.com/watch?v=R6N5AALR54M

========== 7. Подноготная героя ==========

— Если они сейчас не придут, то я отправляюсь один! Куда этих идиотов к драккловой бабушке понесло, не знаешь?..

*

Свалившись и сильно ударившись (Гарри отбил копчик), едва не повыкалывав себе глаза волшебными палочками в попытке защитить и защититься от землетряс… неизвестной угрозы, полуголые главные герои посмотрели друг на друга, пытаясь выползти из упавшего гамака и синхронно спросили:

— Что это было? — Драко, лёжа на спине, приподнялся на лопатках и, очень провокационно вздёрнув бедра вверх, попробовал в такой стойке застегнуть свои штаны, попутно сообщая: — Я, кажется, догадываюсь, но это очень страшно.

Дальше последовал рассказ о семейном предании, который читатели уже слышали. Повторяться не будем. Но вот выводы Поттер сделал совсем не такие, как его любимый… учитель Снейп.

— Ночью пойдем в подземелья! – решительно заявил он, поднимаясь и протягивая Драко руку. Рывком притянул его, столкнулся плечом, непроизвольно обнял. Отпускать Малфоя совершенно не хотелось, но Гарри резко, срывая собачку, дёрнул молнию брюк вверх: сначала дело, интим подождёт.

— Ключи у отца. Постой, постой, ты что, не понял меня? Я ж говорю — дракон проснулся! — заволновался Малфой.

— Как раз-то и понял. Слушай, такой редкий, просто исключительный случай нельзя упустить! Ты же говоришь, он спал почти тысячу лет? Значит, кое-что пропустил, нет? А слово Дракона — закон, крепче Непреложного Обета. Мы сможем его обма… заста… короче, вынуд…

— Да, ладно, говори как есть, все свои, чего уж там! — фыркнул понимающе Драко. Он гордился своим избранником, причем не время от времени, а уже на постоянной основе.

— А Люциусу ты скажешь, что мы идем искать сокровища, ну, клады — он поверит.

— Поттер, ты — настоящий малфой! — одобрительно засмеялся слизеринец. — А что мы там на самом деле будем делать?

— Так… Поговорим… — перешёл на таинственный шёпот Гарри.

*

Разговор состоялся. Как и рассчитывал Поттер — юный хитрец, талантливый продолжатель дела Януса — Адамант не знал, какое сейчас тысячелетие на дворе, и долго ли еще должно продлиться его заточение. И согласился на «досрочное освобождение». Взамен дракон со сна и непоняток обещал обеспечить победителей Тёмного Лорда: (который, кстати, как пленник поделился своим наблюдением, был совсем невкусным. При этих словах Драко зажал себе уши с воплями: «Знать ничего не желаю!») наследника Певереллов и потомка того мальчишки-Мерлина («Тоже белобрысый, ну надо же!» — фыркнул про себя Беофантус) парочкой пацанят… Поттер твёрдо сказал:

— Троечкой!

— Да ладно, — попробовав махнуть лапой, почти сдался зверь. Сводчатый потолок дрогнул и пошел трещинами.

— Я им с Малфом тогда только одного помог сварганить…

— Как?! — тут же полез с расспросами, буквально сгорающий от любопытства, Драко.

— Дыхание Древнего оплодотворяющего и родящего всё Пламени земли, что хранится драконьим племенем, сотворит магическую сферу и её элементы, а кровь супругов даст жизнь зародышу… — поведал Адамант.

— Трём, — повторил Поттер.

— А, хрен с вами! Отпускайте скорей — ссать очень захотелось.

Малфой едва начал читать «Лацеро либерум» — формулу развыва и отторжения, как ледяная струя, мощностью сравнимая с горным потоком, ударила в стену донжона. Парни быстро отпрыгнули и отвернулись. И тут глазастый Драко увидел, что на месте, где мгновение назад покоился драконий хвост, лежит ни больше ни меньше — как меч Мерлина!

— Ни фига не в Авалоне! — заорал счастливый Малфой. — Все, что в нашей земле — наше! По земельному закону Альдреда Крохоборного 1257 года. Тем более наследное… — и, замахнувшись мечом, ловко поддел лежащую тут же неприметную кривую ветку.

— Бузинная палочка! — ловя в прыжке взмывшую в воздух бесценную деревяшку, вслед за Драко завопил Гарри. (Именно эти артефакты Поттер и притащил в грязном мешке в кабинет Люциуса).

— А, я совсем об этом барахле и забыл… Ну, знаете, родовая привычка: чуть что заблестело — так в гнездо и тянем, извиняйте… — почесав когтем левый глаз, протянул Освобождённый Беофантус Адамант. — Что? Ещё что-то? – глянул он на… Драко.

— Прокати ещё разок… при случае…? — попросил тот.

— Понравилось, тёзка? — хохот дракона заметался по коридорам и темницам, подземным хранилищам Малфой-мэнора, а сам зверь, внезапно обратившись в плотное облако серебристого пара и обдав напоследок колющим морозным ознобом своих освободителей и давно уже прибывающих в обмороке домовичков, растворился в воздухе. Ошарашенный Драко, все же «держа лицо», выкрикнул чудищу вдогонку:

— Я так понимаю, это значит «да»? — и сполз по стеночке. Позже, снарядив реанимированных эльфов на поиски мнимых кладов в дальние кладовые и бывшие казематы, влюбленные начали… совсем не то, что вы подумали!

— Ты понимаешь, что я это делаю для нас? Если хоть что-то тебе не по душе, скажи сейчас, потом пути назад уже не будет. Я не хочу потерять хоть крошечку твоей любви и доверия — не та цена… — не очень понятно для непосвящённых скороговоркой выпалил Поттер. А вот Малфой его хорошо понял и сказал, погладив по грязной щеке:

— Я с тобой!

Потом, усевшись в обнимку, они начали строить планы захвата власти…

……………………………………………………..

Арт-бонус к главе 5-2. Гарри-Ломакс покупает «пушку». (Только на верхней площадке лестницы Драко проморгался и увидел, что одет в узкие черные джинсы и коротенькую пижонскую кожаную жилетку на голое тело. Но особенно Малфоя поразил собственный проколотый пупок с продетой в колечко тонкой серебряной цепочкой. Куда она спускалась, Драко боялся догадываться…):

http://static.diary.ru/userdir/3/0/0/6/3006151/78259549.jpg

http://static.diary.ru/userdir/3/0/0/6/3006151/78259545.jpg

========== Эпилог, но не финал ==========

— Пойдём со мной! – тихий женский шёпот, едва различимый во всё нарастающем гуле и треске бушующего пламени. Виноватый. Ласковый. Требовательный. Том никогда не слышал этот голос, но знал, всегда знал, кому он принадлежит. Той, которая подарила ему жизнь. И лишила любви… Огненный шквал: спираль плазмы, тисками смыкающаяся на хрупких детских плечах, ломающая рёбра, впивающаяся в бёдра, ослепляющая самым ярким, нестерпимо прекрасным цветом на земле – цветом живой крови, вечной жизни. Затягивающая в свою сердцевину, туда, где плещется отмщение, плавится раскаяние. Туда, где рождается истина, не иначе… Рёв мерзкого безжалостного чудовища перекрывает Мелодия Ангелов(1). Он часто слышал эту музыку ещё в приюте. Потом забыл. Казалось, что всё забыл…

Мальчику приснилась змея. Зрачки – вселенский мрак, зубы – сверкающие кинжалы. Тёмная молния, пружина, выстрелившая в него, застывшая в дюйме от лица. Влажный горячий упругий язык ударил в переносицу. Дыхание ада. Огромная тварь, страшная до… Ну! Нет же!.. Уже расслабившись, вместо облегчения он почувствовал досаду и злость. Опять прятать простыню, дрожать и краснеть, застирывая её вонючим едким мылом в общей душевой в полдник, отказавшись от миндального печенья с молоком. Когда всех заставят спать, тащить тяжёлое и холодное полотно назад в спальню, сушить своим теплом, обмотав вокруг тела. Почему с ним такое, когда страшно?.. О, чёрт! А когда не страшно? Лучше что ли? Вот если во время службы прищурить глаза (или нет, один совсем закрыть, а подглядывать только вторым), то сквозь густые ресницы, когда мир слегка изменится и расплывётся, священник станет уродливым покойником, типа чудовищного существа из фильма «Франкенштейн»: раскромсанная в шрамах голова отрывается от низкорослого тельца в золочёной казуле(2) и плывёт над паствой. А глаз, белый, мёртвый, закатывается в глазнице. Рот с жёлтыми по-лошадиному длинными зубами. Лысый, и бурые старческие пятна на коже. А мадам Корвин поёт псалмы: «Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы; перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его». И детские голоса вторят, и Том тянет красиво, протяжно: «Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем; язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень»(3). Сейчас-сейчас потеряет госпожа директриса свой жиденький трясущийся второй подбородок и… оп! – переместим его к статуе Кающейся Магдалины (на рубенсовском «Пире в доме Фарисея» грешница без покрывала, оставляющего на виду лишь глаза и бледные щёки куда как пригляднее… Видел Том открытку у старших мальчишек – впервые задумался над тем, что все библейские персонажи были живыми людьми… испытывали голод, страх, ходили по нужде…). Та-а-ак, точненько пышнобёдрой раскаявшейся блуднице между ног. Смешно: святая с мошонкой, но без крантика. Фу, детские слова, которыми заставляют называть части тела. Член! Вот сказал почти вслух! Член! И в церкви! «А что… я ничего не боюсь! И никого!» Только снов… И, пожалуй, того странного господина, который принёс письмо из спецшколы и рассказывал странные вещи. Рассказывал и показывал странное. То, что сам Том давно мечтал научиться делать, и даже немножко сам умел. А голос у мистера был такой добрый, что просто утопиться в нём хотелось. Нырнуть и не дышать. «Пусть он за меня и дышит, и решает… Нет! Не хочу!» Что-то шептал то ли про императора, то ли про крышу двухэтажного автобуса(4), шевеля серебряной бородой, заплетённой в косу. Так и разбирало прилепить на её кончик сиреневый бант. Тот, что Тому отдала Марселина, самая красивая девочка, танцевавшая с Бизоном Джи на рождественском балу. Все, и даже учителя, пялились на её выступавшие над вырезом нарядного платья буфера, Бизон только краснел и сглатывал, а Том подошёл и, взглянув в насмешливые, подведённые краской, как у взрослой, глаза королевы бала, тихо приказал: «Ленту свою дай!» И девушка, неблагородно икнув, послушно выдрала из чёлки заколку с бантом, вложила ему в руку. И не выпускала своих нежных пальцев с ярко-розовыми ноготками до тех пор, пока над ухом Тома на зарычал Бизон и не отвесил карасику громкую оплеуху… Через месяц Бизон увидел в библиотеке змею. Вот тупоголовый! Том, прислонившись к шаткому стеллажу, невыразительным тоном прочитал верзиле короткую герпетологическую лекцию: «Укус внутриматерикового австралийского тайпана способен убить человека уже через двадцать минут. Для сравнения, укус следующих по опасности яда змей убивает приблизительно через сутки. Яд оказывает нервно-паралитическое и коагулопатическое действие. Первое блокирует работу мышц, в том числе и дыхательной мускулатуры. Второе действие изменяет свертываемость крови. Вообще-то, это тихая и мирная змея и на человека нападает только для самозащиты»… Бизон орал так, что сбежались почти все старшеклассники. А он, дебил, без штанов стоит, причиндалиной пунцовой трясёт и орёт, что молокосос Реддл его загипнотизировал. Реддл, ублюдочный засса… На этом слове Джи поперхнулся и замолчал на неделю… А тот серебристобородый старик очень страшный! Ему так хочется верить, до слёз, до молитв перед распятием! Верить, иначе он, Том, со всеми его необычными способностями и тайной властью — просто сумасшедший, дебил, а это верная психушка, уколы, слюни, размазывание своих испражнений по стенам. Видел он тех больных, о которых заботится королева… Но как же всё-таки страшно. Директор э-э-э… Дамблдор? Он сильнее, сразу видно, он знает, что говорит. И не старик совсем, крепкий, белозубый, улыбка лукавая, взгляд лучистый. Морозом по позвоночнику и куда-то в живот… Как стыдно бояться!.. Обыграть его? Как? Запутать в снах. Сны – единственное, чем приютский мальчишка владеет безраздельно. Даже собственная душа не принадлежит ему. Кому тогда? Богу? О! Бог – это любовь… Слышали сто раз, миллиард миллиардов. А где был тот Бог, когда несчастная Меропа корчилась в крови, выдавливая недоношенного синюшного младенца из своего чрева? Почему он не дал ей хотя бы услышать первый крик малыша, а ему попробовать вкус материнского молока? Любовь? Том умел любить. Когда-то. В детстве. Умел и хотел. Как он любил ту беленькую Лайзу, курчавую красотку, на которой собирался жениться года в четыре!.. У неё были восхитительные голубые глаза, длиннющие рыжие ресницы и широкая юбочка в клеточку. Которую так увлекательно было задирать, снимать девчонке белые трусики и сравнивать своего петушка с тем безобразием, что творилось между её цыплячьих ног. А потом его невесту отправили в школу для девочек, а ему за неподобающие ор и слёзы, за брыкание и попытки сбежать за любимой пришлось неделю стоять на горохе перед репродукцией Святого Казимира. Но Том не разуверился в любви. Не так сразу. Он любил, как же он любил своего мышонка, пойманного в бумажный кулёк и выкормленного остатками полднечного печенья. Глазки-бисеринки, крошечные ушки, умненький и понятливый дружочек. Сдох, окаянный, покрылся отвратительными пятнами, гноем и окочурился! А Том ведь просил Боженьку не забирать…