Ландышева уже легла в кровать, когда раздался ещё один телефонный звонок.

– Алло! – полусонным голосом ответила Елена.

– Мамочка, привет! Спешу поздравить тебя с Новым годом!

– Я вижу, очень спешишь, Вить, – через 22 часа после курантов.

– Ну, мам, зачем ты обижаешься? – голос сына выражал вселенское миролюбие. – Мы же всю ночь с мальчишками отмечали, только под вечер и очнулись… То есть, проснулись.

– Вот так, сынуля дорогой, оговорочка по Фрейду: очнулись, а не проснулись.

– Мам, не придирайся к словам! Желаю тебе в новом году всего-всего, чего ты сама пожелаешь!

– Да я много чего пожелаю… Спасибо, Вить, тебе тоже всего наилучшего. Во-первых, удачно сдать экзамены за второй курс, во-вторых, …

– Ой, мамк, ну, причём здесь учёба и Новый год? В жизни столько всяких радостей…

Ландышевой странно было слышать это из уст сына: раньше он всё время грыз гранит науки, но, видимо, столичный дух привнёс в его мировоззрение коррективы.

– Как пицца-то, удалась, а, Вить? Вы с кем там вчера справляли, с мальчишками? Без девчонок?

– Мамуль, пицца была замечательная, «Неаполитанская». Ты когда-нибудь была в Неаполе? – сын прекрасно знал, что мать ни разу не выезжала за пределы Российской Федерации и попросту заговаривал ей зубы, стараясь не отвечать на вторую часть вопроса.

Елена не настаивала на ответе, она всегда предпочитала не вторгаться в личное пространство могучей поступью деспотичной мамаши.

– Ма-ам, – затянул московский студент, явно собираясь у неё что-то попросить.

– Да, Виктор, что случилось?

– Ничего не случилось. Помнишь, я тебе говорил про квартиру?

– Помню, конечно. Я обязательно постараюсь помочь тебе в этом году с её покупкой.

– Мам, ну что значит: в этом году? Год длинный, а цены на жильё постоянно растут.

– И что ты предлагаешь?!

– Надо в январе внести вступительный взнос, чтобы успеть купить «однушку» по старым ценам.

– И сколько же надо?

Виктор сделал паузу, подсчитывая сумму в уме:

– Да, ерунда – полтора лимона.

– Сколько?!

– Мам, квартира стоит два лимона. Сейчас мы перечисляем полтора, а остаток потом, по мере строительства.

Елена замолкла, у неё даже сердце защемило:

– Вить, ты меня без ножа зарежешь.

– Родная моя мамочка, прости меня, но куда же мне деваться? Так и жить в этом быдлятнике?

– Но другие ведь живут, – попыталась ретироваться мамаша. – Можно квартиру снять…

– Ладно, я всё понял, мама, ничего не надо, – сын попытался построить из себя обиженную добродетель. – Окончу институт, начну работать, возьму ипотеку.

Лена не знала, что ответить. У неё были эти пресловутые «полтора лимона». В своё время она продала родительский дом в деревне, и всю сумму раскидала по банкам: депозитные вклады были для небогатой семьи Ландышевых существенным денежным подспорьем.

Теперь же выходило так, что после снятия для покупки квартиры всей суммы, этот денежный ручей иссякнет. Елене придётся полагаться лишь на скромную зарплату медсестры и упорный труд в таксопарке. Но ничего не поделаешь – ради счастья своей кровинушки придётся распотрошить мошну.

– Хорошо, Виктор, после Рождества я к тебе приеду. Будем решать.

– Мам, зачем тебе так утруждаться? Деньги можно отправить переводом…

– Ну уж дудки! Стройку я должна видеть сама. Сейчас знаешь, сколько по стране обманутых дольщиков? Мы должны убедиться, что с этой компанией всё в порядке.

Студент притих ненадолго, потом негромко промолвил:

– Хорошо, мам, приезжай. Я на тебя надеюсь. Пока!

– Пока, сын!

После этого разговора она долго не могла уснуть, а когда ей всё же удалось это сделать, Елене приснился странный сон. Сын Витька в балетной пачке исполнял на сцене Большого театра танец маленьких лебедей. Танцевал до тех пор, пока, совершив неудачное па, не свалился в оркестровую яму.

Поутру Ландышева умылась холодной водой, выпила чаю с остатками медового торта и вышла молотить на линию. Заказов в первые новогодние дни было выше крыши.

Казанский вокзал, встретивший провинциалку в девять утра, был неизменно суетен. Навязчивые работники транспортного сервиса, преимущественно, нелегалы, словно мантру, повторяли одно и то же волшебное слово в разных интерпретациях: «Такси». Елена по опыту знала: её московские коллеги были те ещё волшебники, только со знаком минус. В том смысле, что кого бы они не довезли, у этого человека обязательно будет ощутимый минус в кошельке. Некоторые мэтры извозчичьих услуг умудрялись довезти несведущего в географии пассажира с Казанского на Ярославский за несколько сотен рублей, кружа по окрестным переулкам. Кто ещё не в курсе: Казанский, Ленинградский и Ярославский вокзалы по удачному для ездоков стечению обстоятельств в Москве расположены на одной площади – Комсомольской. И станция метро, имеющая соответствующее название, расположена аккурат под ними, что удобно для любого приезжего. Самая первая станция московского метрополитена, открытая, как свидетельствует памятная доска на её стене, была открыта ещё в мае 1935 года, и только наука больших цифр – статистика – может сосчитать, какое количество пассажиров прошло через её мраморные вестибюли. На этой станции не стихает бесконечный поток ни на минуту. Толпы людей – с багажом и без – стремятся к какому-то своему светлому будущему, настойчиво раздвигая своих соседей по потоку и устремляясь: кто в вагоны, кто на эскалатор, кто на вокзалы.

Елена Ландышева неплохо ориентировалась в подземном лабиринте, и уже через полчаса сошла на нужной станции, направившись в общежитие своего сына.

Комната, в которой проживал студент .Ландышев, представляла из себя классический образ прибежища грызуна науки родом из провинции: четыре кровати и тумбочки, как в больничной палате – и всё. От больницы, правда, имелась пара существенных отличий: в углу не было умывальника – вместо него был некий хозуголок, от пола до потолка набитый всяким хламом; ну а главное: в этой прокуренной, полной смрада, комнате, был жуткий бардак – в больничном учреждении этого бы не допустили. Неприбранные кровати стояли вокруг стола с немытой посудой. В банке из-под варенья ребята почему-то организовали пепельницу, а страницы старого учебника по теоретической механике неожиданно использовались в качестве салфеток.

Елена хотела было отчитать молодёжь: не престало жить в такой параше добрым молодцам, но Виктор упредил маму. Быстро накинув пуховик, парень отправил привезённую банку со смородиновым вареньем в видавший виды, стоящий на трёх ножках холодильник, он вышел из комнаты, увлекая за собой мать.

Ландышева устремилась за длинноногим сыном. Виктор был высоким и стройным юношей, но только сейчас мама отметила, насколько он стал грациозен и красив. Раньше был обыкновенный пацан, а стал просто мужчиной-моделью – всё-таки Москва меняет людей. Когда Лена была беременна, она, по правде говоря, хотела дочку. Увы, родился пацан: муж Сашка был безмерно рад, а она тоже всеми фибрами души полюбила сына. По большому счёту, матери безразлично, кто родится: любое создание будет ей мило. А вот сейчас она в очередной раз заметила, что Виктору можно было родиться и в женской ипостаси – настолько он был нежен и обаятелен. И раньше в сыне не присутствовала брутальность, а сейчас – и подавно. Она посмотрела в голубые, подёрнутые поволокой глаза сына, – и увидела себя в юности. Говорят, когда сын похож на маму, то он непременно будет счастлив в жизни. Эта мысль обнадёживала Ленку, и ей верилось, что счастье не за горами.

Мать с сыном отправились в строительную фирму.

Офис компании, в которую Витька привёл Елену, располагался в многоэтажном офисном центре. Поднявшись лифтом на 13 этаж этого делового муравейника, они вышли в длинный коридор, по обеим сторонам которого было множество совершенно одинаковых дверей из белого пластика. В один из таких «скворечников» с табличкой «Строительная компания «Китеж-Лэнд» на двери Ландышевы и впорхнули.