Он медленно опустил руку и, казалось, смотрел на нее сквозь туман. Наконец, когда наконечники армейских копий и тусклый отблеск их шлемов исчезли за поворотом, а потом и за холмом, Дэррик повернулся и, пришпорив коня, поскакал вперед. Мгновение спустя он уже скрылся из вида.

Габриэлла стояла под навесом и смотрела на пустую дорогу. Лужи тускло отражали небо. Дождь с монотонным стуком капал с деревьев. Наконец, Сигрид шагнула вперед и, щурясь, вгляделась в небо.

— Ты простудишься здесь до смерти, принцесса, — терпеливо заметила она. — Твоя охрана будет стоять здесь с тобой весь день, но я бы лучше предложила вернуться в тепло замка. Я думаю, горячий чай нам не помешает, ты не согласна?

Габриэлла не двигалась. Она смотрела вдаль, туда, где главная дорога сворачивала за небольшую группу деревьев. Трудно было представить себе, что войско находилось там вообще когда-либо.

— Ну, милая, — сказала Сигрид, положив руку на талию Габриэллы. — Они отправились в поход, но они вернутся. А сейчас твоему ребенку нужно, чтобы ты поела. Идем.

Габриэлла глубоко вздохнула и кивнула. Она отвернула взгляд от дороги.

Когда принцесса забралась в ожидавшую их карету с Сигрид, севшей позади нее, она бессознательно нашарила рукой свою подвеску с соколом под плащом. Она была теплой.

«Пожалуйста, — молилась она, безмолвно и печально, даже не зная, к кому она обращалась, — сохрани его. Пусть с ним все будет в порядке».

Повозка дернулась и направилась к замку. Габриэлла уставилась невидящим взором сквозь залитые дождем окна. «Пусть он сдержит свое обещание ко мне, — молилась она яростно, словно бросая вызов. — Не дай ему… не дай ему нарушить свое обещание».

Летние месяцы тянулись с раздражающей медлительностью. Это был невыносимо жаркий год, ручей в долине уменьшился до простого мутного ручейка, а воздух оставался душным и безветренным даже в полночь. Габриэлла занимала себя насколько могла изучением тонкостей имперского правления, а также обычными делами, присущими беременной. Она обнаружила, что теперь все чаще и без причин чувстовала себя усталой днем, но удалиться в покои редко помогало. Верхние комнаты замка были самыми жаркими из всех, и дыхание ветерка едва ли тревожило занавески ее кровати. Большинство дней она лежала без сна в течение этих передышек, раздетая до нижнего платья, положив одну руку на растущий живот, а другую за голову. Она смотрела сквозь занавески, окружавшие ее кровать, на солнечный свет и думала о Дэррике.

Иногда она молилась за него. В другой раз она боялась, как будто само упоминание о нем может намекнуть Богу, и тот совершит с ним что-то страшное. В конце концов, ужасные вещи случаются с людьми каждый день, явно с божественного разрешения. Согласно Писанию Бог счел нужным принести в жертву своего собственного сына ради падшего человечества, разве нет? Что может значить для Него один маленький солдат ради благополучия Камелота? Она знала, что ее страх был совсем не благочестивым — епископ Тримейн, несомненно, укорил бы ее за то, что она сомневается в воле Бога Отца, но осознание этого не изменило ее страхи. Магистр Боевых искусств Барт был таким же искренне верующим, как и все, однако, он стал свидетелем гибели своей жены и ребенка, принесенными в жертву чуме несколько лет назад. Если что-нибудь или кого-нибудь можно было винить в смерти Рисс, то это могла быть все та же смертельная чума, которая в конечном итоге привела Барта к его предательству. Или даже Бог, который позволил такому бедствию случиться.

— Пусть он сдержит свое обещание, — молилась она в те жаркие дни, тихо бормоча в своей кровати. Это звучало скорее как угроза, чем просьба. — Он мой. Ты дал его мне. Он обещал, что вернется ко мне. И я ему поверила… Я поверила…

Ответ так и не приходил в эти безветренные, жаркие дни, но она и не ждала его. В глубине своей души она боялась любого возможного ответа. Безмолвие было лучше. Она гладила округлость своего живота и чувствовала, как там растет ребенок. Ребенок Дэррика.

— Мальчик, сдается мне, — сказала Сигрид однажды вечером в розарии замка, где они с Габриэллой гуляли. Розы были маленькими и увядшими. Кучки опавших лепестков устилали дорожку.

— Ты должна выбрать для него имя из королевского рода.

— Я подожду возвращения Дэррика.

— Ребенок родится до того, как вернутся королевские войска, принцесса, — мягко настаивала Сигрид. — Или ты хочешь, чтобы бедный мальчик был безымянным в течение этих дней ожидания?

— Я не дам ему имени без Дэррика, — повторила упрямо Габриэлла. — Может, ребенок даже дождется возвращения отца. Иногда, роды наступают позже, чем говорят лекари.

Сигрид кивнула, соглашаясь.

— Возможно, милая. Но на твоем месте, я бы не стала рассчитывать на такие вещи.

— Ты не на моем месте, Сигрид, — категорично заявила Габриэлла. — Твои детородные дни давно в прошлом. Это моя беременность, и я выбираю ждать.

Она тут же пожалела о своих словах. Она была взволнована и сердита, чувствовала усталость и дискомфорт, но это не давало ей разрешения говорить так резко с женщиной, которая практически воспитала ее.

— Прости меня, Сигрид, — сказала она, останавливаясь и обращаясь к пожилой женщине. — Это было жестоко с моей стороны. Пожалуйста, прости меня.

Сигрид лишь кивнула. Спустя мгновение она улыбнулась, однако, Габриэлле показалось, что в ее улыбке был намек печали. В конце концов, у Сигрид не было собственных детей. И они возобновили свою прогулку.

В тот вечер на эту тему больше не было сказано ни слова.

Летние месяцы быстро сменили друг друга, приближалась осень, живот Габриэллы стал круглым и уже заметно выдавался вперед. Ребенок внутри шевелился иногда, вызывая восторг и нежные чувства у своей матери. Она читала ему сказки, когда он был активнее всего, и поглаживала его сквозь натянутую кожу живота, когда он вел себя спокойно. Она не удивилась, когда стала думать о нем, как о мальчике, основываясь исключительно на уверенности Сигрид.

Сигрид редко ошибалась в таких вещах. Габриэлла уже давно задавалась вопросом, не было ли какой-то слабой частицы ведовства в крови женщины. Такое, конечно же, случалось. Ведьмы и колдуны иногда рождались в немагическом мире. Тоф сам так сказал. Часто такие люди проводили всю свою жизнь, не осознавая своих способностей, испытывая только смутные магические выражения — способность гадать по чайным листьям, или находить воду под бесплодной землей, или предсказывать внезапные бури и весенние паводки. Естественно, такое происходило крайне редко, и выражалось еще более таинственно, но, если у кого и был намек на магический дар, это была Сигрид.

Таким образом, Габриэлла поверила ей, когда та объявила неродившегося ребенка мальчиком. Она даже, несмотря на упорное нежелание делать это, начала рассматривать имена для сына. Но все было напрасно. Существовало слишком мало королевских имен на выбор, и она одно за одним примеряла их к своему ребенку, проверяя, как они подходят ему. Ни одно из них не казалось достаточно правильным в ее воображении, но Габриэлла знала, что она найдет идеальное, когда придет время.

Дэррик поможет ей в этом.

Когда на землю опустилась осень, и королевские войска должны были вот-вот вернуться, как было запланировано, Габриэлла старалась держаться подальше от академического собора. Это было сложно. Она позволяла себе одно посещение в неделю, и всегда притворялась сама перед собой, что приходит туда по какому-то другому делу — чтобы принести послание для профессора Тофа или с целью инспекции новых учеников, но никто не сомневался в реальных причинах ее посещения.