— Где же твой козел отпущения?
— Что бедный Жан-Марк тебе сделал?
— Оставь Жан-Марка в покое…
— Жан-Марк, когда ты собираешься поставить на место этого маленького сноба?
Иной раз все это меня развлекает, а в другое время мое сердце наполняет сожаление, но я не могу иначе, вот в чем все дело…
К счастью, Рождество в шале объединяет нас всех в той лавине традиций и смеха, что каждый год обрушивается, сметая все начисто, не оставляя времени ни вздохнуть, ни поразмышлять над нашими мелочными проблемами.
Морис здесь впервые, и вначале у него была небольшая проблема с адаптацией. На этой неделе личная собственность отменена, ее больше нет. Каждый входит и выходит из комнаты другого совершенно свободно, а завтрак или напитки подаются куда угодно — на край кровати, на огромный стол в гостиной, а также в маленькую библиотеку отца, обычно священное и неприкосновенное место, независимо от того, где отец находится в данный момент. Мы едим как свиньи, катаемся на лыжах как лунатики, спим как бревна.
Упитанность Сюзанны может выдержать соперничество со свежеиспеченным хлебом. Она так прекрасна, что должна бы быть коронована королевой Шармэ, королевой нашего шале. Я говорю об этом, а она доброжелательно отвечает, что я сумасшедшая. Не знаю почему, но с тех пор, как мы прибыли сюда, она за меня очень беспокоится.
Двадцать четвертого мы обсуждаем посещение полуночной мессы, затем отвергаем эту идею. В итоге решено, что мы рано отправимся спать и вскроем наши подарки на следующее утро после одного из тех обильных завтраков из холодного мяса, сыра, черного и белого домашнего хлеба, булочек и всего прочего, в чем, по словам Мориса, заключается очарование Шармэ.
Жан-Марк находит все эти трогательные каламбуры и семейные шутки несколько излишними. Нельзя упрекать его в этом. И я не прилагаю больших усилий, чтобы заставить его чувствовать себя свободнее. Он несколько смущен тем, как я постоянно меняю свои взгляды в отношении того, что его больше заботит: ласки — да, поцелуи — нет, удовольствие — конечно, но без привязанности. Он действительно не понимает ни происходящего, ни моих поступков.
Ну разве же я виновата, если, честно говоря, не хочу встречать Рождество вместе с ним, и Сюзанна приносит мне в комнату мой замечательнейший подарок, зайдя перед сном, чтобы поцеловать меня в постели. Целуя меня точно так же, как мы целовались раньше, как будто желая укрепить нашу связь… Она нежно убаюкивает меня, утешает в печалях, которых у меня нет, осыпает любовью. Забравшись вместе под пуховое одеяло, мы на время совершенно забываем о Морисе.
А именно его-то и не следует забывать, и он приходит, чтобы сделать замечание Сюзанне и поддразнить меня, но целует меня спокойно, тем самым давая понять, что время спать.
Я наблюдаю, как они вместе уходят: она обняла его, положив голову ему на плечо, затем неожиданно оставляет его у двери, чтобы подбежать к моей постели и снова поцеловать меня: «Счастливого Рождества, дорогая Нея, счастливого Рождества!»
Она присоединяется к нему, но, прежде чем закрыть дверь, у порога снова оборачивается, как будто хочет послать мне свой последний, полный любви взгляд. И меня осеняет новая мысль: если я не уверена в Морисе, то это только потому, что я по-прежнему больше доверяю Сюзанне. Она никогда не была так доступна, так близка мне с тех пор, как стала принадлежать ему. На самом деле моя уверенность носит двоякий характер: это потому, что я люблю их обоих, а они оба любят меня, потому что, разумеется, между ними ничего нет.
Я вспоминаю эту последнюю неделю в декабре как постоянный взрыв смеха, похожий на певучий смех в опереттах, полный трелей и отраженных звуков, возможно, немного фальшивый, но такой выразительный из-за своей поверхностности, что все присутствующие не могут не участвовать в нем.
С завидной скоростью я прочитала «Златоокую девушку» Бальзака, «Верную нимфу» Маргарет Кеннеди, «Дилоу-железнодорожника» графини де Сегюр и «Владельцев инициативы», научно-фантастический роман какого-то американца, забыла фамилию. В течение двух дней просмотрела все заданные мне на каникулы тексты. Написала письмо мадемуазель Мюлле, нашей преподавательнице латыни, которая уходит из лицея из-за плохого здоровья. Она всегда была очень добра ко мне, и именно благодаря ей я являюсь лучшей ученицей. Все это не помешало мне совершать лыжные прогулки каждое утро в течение четырех часов и всякий раз добрых три минуты умолять Жан-Марка съехать со склона. В иные дни меня осеняет мысль, что я могла бы попробовать себя еще и в другом, но я не знаю в чем. Я люблю включать в распорядок дня все новые пункты, чтобы заполнить день. Но когда бы у меня ни выдалась свободная минутка, я думаю о Морисе и Сюзанне. Сейчас они сливаются воедино в моей голове: когда я играю с собой перед Жан-Марком, то думаю о Морисе. Я по-прежнему думаю о нем, когда ласкаю Жан-Марка, но разговаривать с Жан-Марком я буду о Сюзанне. Это всегда проходит одинаково: я усаживаю его совершенно голого в большое, обтянутое мебельным ситцем кресло в моей спальне. Сама располагаюсь позади него, ласкаю его плечи, грудь, живот и опускаюсь по направлению к его пенису, все это время описывая Сюзанну в деталях. Каждый вечер я придумываю новую сцену: либо с уже голой Сюзанной, поэтому я раздеваюсь перед ним, или с Сюзанной, приближающейся ко мне, ложащейся рядом с моим телом, и я ласкаю ее. Иногда я мастурбирую в присутствии Жан-Марка четыре или пять раз подряд. Естественно, я не сказала, что предлагала ему Сюзанну. Это не его дело, но это ее тело, ее глаза, руки, все ее жесты — именно то, как она реагирует на ласки, и то, как она ласкала меня — я демонстрирую ему. Я буквально пресыщена удовольствием. Почти в таком состоянии, что мне дурно от него, как если бы я съела слишком много пирожных с кремом. Должна заметить, что именно Жан-Марку хуже всего в такие минуты. Я ему ненавистна. Я знаю это, но ничего не могу поделать, он раздражает меня этой своей хныкающей манерой поведения. Если ему что-то не нравится, ладно, никто не заставляет его приходить ко мне в комнату. Я не пойду искать Жан-Марка в его комнате, если однажды ночью он не придет ко мне.
В это утро мне трудно поверить, что еще только двадцать восьмое декабря. Конечно, время летит очень быстро, но дни настолько заполнены, что каждый из них кажется нескончаемым, как эти старые романы в нескольких частях Ксавье де Мантепина или Понсон дю Террайля, которые я нашла в библиотеке шале. У меня было время для ходьбы на лыжах, и мы взобрались на Вунес, где и провели три приятных часа.
Вернувшись назад, в шале, к ужину, я чувствую себя измученной и изголодавшейся. Мы готовим себе колоссальный омлет с ветчиной на закуску и чай. Затем все смотрим по телевизору старый фильм и обедаем. Жан-Марк начинает с исступленным восторгом смотреть на меня. Я говорю ему, что чувствую себя разбитой и не хочу больше видеть его. Его лицо омрачается. Мне наплевать, поскольку я в хорошем настроении.
После обеда Морис начинает игру в покер с четой Пампренье и супругами Жоффрей, чрезвычайно неинтересными соседями, с которыми мы всегда встречались и раньше просто потому, что они тоже приезжают в Шармэ на большинство праздников.
Я забираюсь в свою комнату и начинаю готовиться к вечеру, который хочу организовать как можно лучше: продолжительная ванна в масле с ароматом трав, выпрошенном у мамы, запретившей мне пользоваться им по причине его чрезмерной дороговизны. Я надеваю ночную рубашку, расшитую лилиями, подаренную мне отцом на прошлый Новый год. Бросаю три диванные подушки на свою кровать, включаю телевизионный канал на повтор, где показывают концерт Боба Дилана, разворачиваю плитку молочного шоколада и раскладываю связку книг, чтобы выбрать из них ту, которую мне больше всего хотелось бы почитать: старый детективный роман «Черная маска», «Доктор Фу Маншу» Са Ромера, третий том трилогии Жальпа (первых два я уже прочитала) и массу комиксов Лакки Льюка. Наконец я остановила свой выбор на комиксах.
