Как и прежде Белль полузасыпала в детской с Альбертом на руках и смотрела в окно. Вдруг полетели первые снежинки, потом посыпались настоящие хлопья. От их хаотичного движения у Белль начала кружиться голова, и в то же время ей словно воды на лицо плеснули.
— Снежинки падают на землю, — пропела она, — На дома и крыши.
Альберт издал невнятный звук и ответил улыбкой на ее нежную улыбку.
— Снежинки падают везде: на мой нос, — она дотронулась до своего носа, а потом прикоснулась к волосам, — И выше…
— Выдумала тоже, — проворчал Румпель, проходя в комнату и останавливаясь возле жены.
— Папа ворчит, — ласково проворковала Белль младенцу, — Какой ворчливый у тебя папа…
Голд улыбнулся, на секунду закатил глаза и с насмешливым, напускным негодованием покачал головой. Потом он сел в кресло и принялся внимательно ее разглядывать.
— Скоро Рождество, — отметила Белль.
— Да, — мечтательно вздохнул Голд, — Но это не наш праздник. Пусть мы и притворяемся для Коль и Адама.
— Уже наш, — уверенно сказала она, — Не думаю, что мы притворяемся.
У нее сложилось ложное впечатление, что никакого Сторибрука не было, будто они всегда были здесь, а страшная злая сказка их прошлого просто была страшным сном, не лишенным, конечно, своего очарования. Она поделилась этим с Румпелем.
— В этом что-то есть, — согласился муж.
— Или ты хочешь вернуться?
— Ни за что, — добродушно засмеялся Голд, — Ты права. Теперь это наша жизнь, наш мир. Наш праздник.
— Нам нужен праздник, — веско заметила Белль, поудобнее перехватывая ребенка усталыми руками.
— О, определенно, — отозвался Голд, — А еще кое-кому нужно поспать. Дай-ка мне его…
Она замешкалась, но поддалась. В конце концов ей нужно было научится выпускать его из рук, чтобы случайно не упустить все.
— Иди к папе, котенок, — нежно говорила она, передавая Румпелю их сына, — Вот так…
— Меньше, чем за пять минут! — шепотом изумился Румпель, — Все! Теперь кышь!
Белль нахмурилась и тяжко вздохнула.
— Не обижайся, любимая, — обаятельно улыбался Голд, — Просто ты едва на ногах стоишь. Так что иди-ка спать. Пора немного оживать.
Его внимание полностью переключилось на сына, а Белль ничего не оставалось, как согласиться с его правотой. Эмоциональная привязанность к Альберту была очень сильна, но уже в январе она приложила все силы, чтобы уделять равное внимание всем членам семьи, а в начале февраля даже на пару часов отпустила мальчика с няней, чтобы решить некоторые проблемы с его отцом.
После рождения Альберта она не спала с мужем около трех месяцев. И их первая попытка близости не была самой удачной. Начиналось все хорошо, нежные поцелуи и неторопливые ласки плавно переросли в страстные объятия, но в итоге они все же поторопились. Было немного неприятно и потом стало совсем неуютно. Когда все закончилось, они просто лежали рядом и не находили слов.
— Я будто снова девственности лишилась, — в конце концов она подыскала самое точное сравнение.
— Больно и противно? — предположил Румпель.
— Быстро и непонятно, — возразила Белль и добавила немного кокетливо, прижавшись к его плечу, — Больно и противно никогда не было. Можем завтра попробовать снова.
— Да-да, — устало согласился, потирая глаза и улыбаясь ей, — Попробуем завтра. Спокойной ночи.
Но попробовали они лишь через пару дней и снова мимо. Как только Голд приступил к самому главному, проснулся ребенок. Незадачливые любовники смогли лишь обреченно вздохнуть и горько рассмеяться сами над собой.
Третья попытка была совсем невразумительная. Любое положение, которое они принимали казалось жутко неудобным, а мысли в итоге были заняты не друг другом, а тем, как выпутаться из проклятой простыни. Вдобавок ко всему она умудрилась неловко развернуться и сильно врезаться лбом в лоб Румпеля, так что искры из глаз посыпались. Это вероятно и стало последней каплей терпения той ночью.
Дошло до того, что обыкновенный поцелуй на прощание превратился в нечто нелепое и смешное. Им нужен был один день только для них, но Белль располагала лишь парой часов, да и Альберта оставлять более, чем на пару часов она не хотела.
Как-то вечером она хорошо приплатила няне, чтобы та отвела их в музей игр Стронга часа на два-три, и принялась готовится к приходу мужа. Она быстро прибрала квартиру, застелила чистое постельное белье из белого шелка, расставила в спальне масляные аромалампы, приготовила крут из говядины с сухими тостами, достала две бутылки Шато-Марго, одну из которых тоже припрятала в спальне. И себя подать не забыла, спрятав очень короткий пеньюар под шелковым халатом, распустив длинные каштановые волосы и слегка подчеркнув глаза.
Ей очень хотелось, чтобы Румпель не счел ее ухищрения смешными и странными, и что в ходе этого неожиданного свидания они оба смогут расслабиться, снять напряжение, возникшее между ними. Быть может это было чересчур прямолинейно, но Белль хотелось поскорее «сдернуть пластырь», вернуть известную непринужденность в их отношения. Она расположилась в кресле и принялась ждать. Лучше так, чем подкармливать свою суетливую натуру дополнительными бессмысленными действиями, да и больше шансов на то, что так она сможет справится с волнением и решительнее действовать.
Голд пришел даже раньше, чем она рассчитывала, снял пальто и шляпу, прошел в дальнюю ванную комнату, чтобы умыться, и несколько удивился встретившей его тишиной.
— Белль? — позвал он, проходя в гостиную, — А где дети?
— В музее с Луизой, — ответила Белль, появляясь перед ним и всем своим видом отвечая на дальнейшие вопросы, — Не желаешь присесть?
— Желаю, — несколько настороженно кивнул Голд и улыбнулся, — А что за повод?
— Нужен повод? — невинно спросила Белль, — Вина?
Она подала ужин и разлила вино по бокалам. Румпель занялся едой, то и дело глядя на нее, принимая условия этой небольшой игры. Когда они расправились с ужином, Белль поднялась, подошла к его стороне стола и предложила еще вина.
— Не откажусь, — усмехнулся Румпель, — И от вина тоже…
Она засмеялась, закатив глаза и прикоснулась к его лицу, провела двумя пальцами незримую линию от виска к подбородку и опустилась, обхватила руками его тело, прильнула губами к его губам. Он откинулся назад, позволяя снять с себя пиджак и галстук, расстегнуть рубашку, и сам скинул халат с ее плеч, что-то довольно проурчал себе под нос.
— Даже так? — кашлянул Голд, заметив, что нижнего белья на ней нет, — Что дальше?
Белль только улыбнулась, приникла губами к его шее, провела языком до ключицы, а затем спустилась еще ниже, расстегнула ремень и брюки, потянула на себя и освободила уже набухший член из-под складок ткани. Она нежно сжала его в руке, глядя наверх, в глаза мужа, пытаясь угадать его желания. Это все возбуждало ее даже сильнее, чем его самого. Она собиралась пойти дальше, но Голд схватил ее за подбородок и заставил подняться.
— Нет. Этого не нужно, — твердо сказал он, — Просто иди ко мне.
Белль подчинилась, взобралась сверху. Румпель вошел в нее, по-хозяйски сжал пальцами ее талию. Она задвигалась сначала медленно, потом быстрее, вцепляясь в его плечи, обнимая его голову, прижимаясь губами к его волосам, лбу, бровям и всему остальному, до чего могла без усилий дотянуться. В этот раз все было прекрасно, неловкость растворилась. Белль кончила почти вместе с ним и тихо засмеялась, уткнувшись носом ему в шею, немного меняя позу, устраиваясь удобнее. Голд только растянулся в довольной улыбке, небрежно проводя рукой по ее бедру и ниже.
— Теперь можно и вина, — усмехнулся он, а Белль поднялась наполнила бокал и села назад.
Темные теплые глаза смотрели на нее, и ничего кроме них тогда не существовало. Время замерло вместе с ее сердцем. Она поднесла бокал к его губам, осторожно наклонила, позволяя отпить сколько нужно, потом выпила немного сама. Так попеременно они осушили бокал до дна. В этом было что-то особенное, глубоко интимное, откровенное.