— Да, — приободрилась Белль и искренне добавила: — Но ты не прав: я все же не смогла бы быть счастлива, если бы с тобой ничего не получилось.

— Не льсти.

— Не льщу, — закивала Белль: — говорю, как есть.

— Ладно. Сменим тему, — рассмеялся Голд. — Расскажи-ка еще раз о Хелен и о ее кузене-художнике.

— О! Ты имеешь в виду тот случай, когда она столкнула его в Сену?

— Ага, — оживленно отреагировал он. — Это же место надо было найти.

— Да ей просто повезло, — небрежно отмахнулась Белль, возвращаясь к ужину, — И он не ее кузен…

Она еще раз рассказала ему эту историю, как почти четырнадцать лет назад, и не только не забыла ее, но даже приукрасила, сделала смешнее. Тогда он не смеялся, только улыбнулся, а сейчас напротив. А еще посочувствовал Перри и сам вспомнил острую на язычок Хелен Холл, а вместе с ней Манхэттен, кафе «Golden dust» и Белль, приветливо улыбающуюся ему из-за прилавка и взглядом обещающую побыстрее разделаться с делом и присесть к нему, чтобы упорхнуть через пару минут. Он не подозревал, насколько будет по этому скучать. И если они снова уедут туда, все будет по-другому. Что-то больше никогда не вернуть.

— А ты? — спросила Белль настолько внезапно, что он не понял к чему она ведет.

— Я что?

— Ты поддерживаешь какие-то связи со времен нашей нью-йоркской жизни?

— Да. Я по-прежнему общаюсь с некоторыми людьми, но чисто в деловом ключе, — сдержанно ответил Голд, — Бизнес есть бизнес.

— А Бредфорд? — не отставала Белль. — Для меня загадка, как ты так ловко смог избежать вашей старой сделки.

— Я ее не избежал. Я выполнил все, — честно сказал Голд, — но получил лишь часть награды в виде тех связей, которые сейчас поддерживаю, и которые по прежнему обогащают меня. Ну, нас. Но, пожалуй, мою дружбу с Ричардом к деловым уже не причислишь.

— Дружбу? — она немного удивилась.

— Ну, да. Вроде того, — он не знал, как точнее охарактеризовать свои взаимоотношения с Ричардом Бредфордом. — Он давно в отставке. Летом 2030-го, когда мы с Адамом ездили в Нью-Йорк, я даже навестил его.

— Почему не рассказал? — притворно обиделась Белль.

— А не о чем было. Ну, навестил и навестил, — пожал плечами Румпель, — Наверное, Ричард мой единственный друг вообще. Да и друг ли?

— Ты думал о возможности вернуться?

— Думаю об этом прямо сейчас, — признался Голд. — Через пару лет мы могли бы попробовать, если Крис не станет возражать.

— Напиши желание. — Она оторвала кусочек от одноразовой брошюрки и достала маленький карандаш из подставки на столе, — И сожги. И я тоже так сделаю.

— Глупое суеверие.

— Не ты ли говорил, что во всем есть магия? — лукаво улыбнулась Белль, а потом быстро написала свое желание и сожгла над маленькой свечкой, красующейся посреди стола.

— Я, — согласился Голд и только сделал вид, что написал что-то, а на самом деле сжег пустую бумажку, потому что ему писать было нечего.

Выйдя из ресторана чуть позже, они не стали возвращаться домой. А пошли дальше по улице. На одной из пешеходных, вымощенных булыжниками, была яма, в которую он случайно угодил и испачкал брюки.

— Безобразие, — рыкнул он, пытаясь очистить грязь.

— Случается, — мечтательно протянула Белль. — Брюки заставят тебя обидеться на город и вернуться домой?

— Нет.

— Кстати, тут недалеко есть маленький кинотеатр, в котором я предпочитала спать, — вдруг оживилась она, взяла его за руку и потянула за собой.

— Спать? — он забыл про брюки, с трудом представляя, как можно спать в шумном кинотеатре.

— Спать, — кивнула она. — Покупаешь билеты на три сеанса подряд, укрываешься собственным пальто и спишь.

— Зачем?

— Не знаю. Хорошо спалось. — Она довела его до означенного места. — Он здесь. Прямо за углом. Был…

Вместо кинотеатра они обнаружили мебельный магазин.

— Жалко.

— Ерунда.

— А что еще ты делала? — с интересом спросил Голд.

— Тебе все показать? — с веселой недоверчивостью уточнила Белль.

— Ага. Веди.

— Ну, держись!

И где-то три-четыре часа она рассказывала ему о своих приключениях, связанных с теми или иными местами: музеями и библиотеками, площадями и парками, книжными магазинами, которые работали до сих пор в отличие от того кинотеатра. У него сложилось впечатление, что она давно хотела это сделать и теперь не могла нарадоваться такому шансу. И ему нравилось.

— Мне всегда хотелось, чтобы ты был со мной, — подтвердила Белль как бы между делом, и не дала ему ответить на это, крепко сжала его руку и позволила огням ночного Парижа вести их.

В половине двенадцатого, пройдясь по всей центральной части города, они добрели до Эйфелевой башни и остановились, разглядывая это строение, спорное по сей день. Эти споры просто не могли выйти из моды, и стали классикой, как и сама башня.

— Она все-таки такая глупая, — сказала Белль через пару минут. — И все же притягательная.

— Есть немного.

— Я никогда не поднималась наверх.

— Вот как? — удивился Голд и тут же предложил: — Так пойдем?

Теперь он куда-то ее вел, и это было приятно. Заплатив за вход вне очереди, они на лифте поднялись до второго уровня, а потом на другом до самого верха. Весь Париж лежал, как на ладони, огромный круг с разбегающимися радиусами огней, а другие изогнутыми полосами пронизывали их насквозь, обрывались и возникали чуть дальше. Он пытался определить некоторые улицы, припоминал их названия, но, наверное, ошибался. Белль увлеченно смотрела вперед, и он понял, насколько сильно она скучала по таким впечатлениям. А он скучал по этому выражению на ее лице, означающему столкновение с чем-то новым и приятным. Он приобнял ее, и она незамедлительно сделала то же самое.

— Ты знаешь, я всегда хотел показать тебе мир, — с улыбкой сказал Голд, — Но я не лучший проводник.

— О, ты это сделал. — ответила Белль, — Да и не проводник мне нужен. А друг.

— Для тебя я кто угодно.

— Мх… — она внимательно посмотрела ему в глаза, губы дрогнули, и с них сорвались слова, которые не были нужны: — Ты не можешь вообразить, как невыносимо сильно я тебя люблю.

— Я знаю, — ответил он, еще крепче прижимая ее к себе.

Они простояли так еще некоторое время, а потом спустились вниз и пешком отправились назад на Монмартр. По пути пару раз заблудились, упустили шанс срезать и вместо этого сделали огромную петлю, приведшую их в парк Сен-Круа, где они провели еще пару часов на лавочке под каштаном, дав отдых ногам. От этого парка до дома было рукой подать, но все же в свое убежище на улице Корто они попали тогда, когда все звезды растаяли в сером утреннем небе. Им все казалось волшебным и очаровательным, а сам Голд считал эту ночь одной из лучших в своей жизни.

Оставшиеся две недели они провели, как обычные туристы, постарались взять все, что мог предложить им этот город, а затем отдали кота милым лесбиянкам из квартиры напротив и вернулись в старый добрый Сторибрук. А через пару дней воссоединилась вся семья.

Год 2034 показал им, что такое нормальное человеческое счастье, но не обошлось и без нормальной человеческой трагедии.

В конце августа заболел Мо. Это было похоже на грипп со страшными осложнениями на легкие, и магией тут помочь было невозможно. По крайней мере Голд не успел найти решение, а местные доктора не успели поставить адекватный диагноз. Конечно, ему самому было плевать на тестя, но не плевать на жену и на ее боль. Белль до самого конца ухаживала за отцом и скрасила ему последние три месяца жизни. Хорошо, что Мо не мучился, а просто растаял, как снег на весеннем солнце, тихо и мирно отошел к проотцам во сне, не оставив ни одного незавершенного дела.

Похороны прошли в субботу. Лежал снег и было холодно, но Белль простояла у свежей могилы около часа, а Голд и Альберт ждали ее неподалеку, когда все остальные уже разошлись. И вот наконец Белль отошла от могилы и приблизилась к ним.

— Как ты? — спросил Голд.

— Теперь ничего не осталось от моей семьи, — в ее голосе была боль, но внешне она казалась равнодушной и больше ничего не сказала им.