Они прожили в Париже один месяц, и первые две недели практически не выходили на улицу, а если и выходили, то не отдалялись от дома дальше, чем на пару кварталов, и лишь для того, чтобы пополнить запасы вина и продуктов. Еду они готовили сами, но вот обед это был или ужин — загадка, потому что привычный распорядок дня совершенно развалился, а о самом времени они вспоминали, только, чтобы связаться с детьми, затерянными на просторах США. Однако, где-то на исходе второй недели они обзавелись живым будильником.

Однажды Голд готовил блинчики к очень позднему завтраку, когда Белль вернулась из магазина и привела с собой это — старого черного кота по имени Берлиоз. Имя она узнала у соседа снизу, который заселился в бывшую квартиру покойной хозяйки кота и выбросил животное в подъезд. И поначалу сочувствие Белль выражалось лишь в подкидывании коту подачек, а потом он настолько к ней привязался, что поселился у них начиная с того самого дня. [!]

— Кот? — восстал Голд, когда увидел нового жильца: — Нам не нужен этот кот! Пусть живет там, где жил!

— Раньше этот кот жил дома, — защищала животное Белль. — Он не уличный. Он домашний. Ему просто нужно немного заботы и сострадания. Он очень хороший!

Он приготовил несколько убедительных аргументов, но взглянув на печальную мордочку кота и на умоляющее лицо Белль сдался.

— Пусть живет, — вздохнул Румпель. — Но в Сторибрук мы его не повезем.

— Ура! — просияла Белль и посадила кота на стул. — Я найду ему хозяина до этого. Обещаю!

Она убежала в ванную и оставила их с котом наедине. Кот смотрел на него, он смотрел на кота, в надежде, что тот отвернется первым. Только вот в отличие от кота, у него было занятие.

— А ты упрямый! — сдался Голд, на что Берлиоз лишь жалобно мяукнул. — Вот и поговорили.

И кот снова печально мяукнул.

Возможно, Берлиоз так нужен был Белль, потому что привыкла ухаживать за Тьери, а возможно, ему просто нужно было перестать искать причину всему на свете. Сам кот ему хлопот не доставлял, а потом начал даже нравиться. Ему нравилось, что зверь в одно время ел, спал, уходил по делам — хотя бы кто-то начал возвращать порядок в их сумбурную жизнь.

Через две с половиной недели Коль вышла на связь из Чикаго и долго рассказывала об их поездках по заповедникам Нью-Хэмпшира и Пенсильвании, о Портленде, Хартфорде, Бостоне и Манчестере и позавчерашних приключениях в Мемфисе, из которого они почти десять часов ехали на автобусе до Чикаго, где их состав претерпел значительные изменения, потому что Нил, Лиам, Мэлоди и Генри со своей семьей решили вернуться домой, а оставшиеся семеро купили авиабилеты до столицы штата Аризона. Голд решил не спрашивать, где они потеряли микроавтобус. Он вообще решил пока ничего не спрашивать, и только ответил на вопросы о том, что они с Белль крайне заняты в Париже, и о том, почему у Белль на руках спит кот.

Коль не смогла пройти мимо со своими комментариями.

— То есть, вы купили квартиру и завели кошку, — вздохнула Коль, выслушав последние новости о крайне бессодержательной жизни родителей.

— Кота, — поправила Белль, почесывая Берлиоза между ушами.

— Да какая разница! — отмахнулась Коль. — Просто поправьте меня, если я не права. Вы поехали в отпуск?

— Да, — кивнул Голд, — Мы поехали в отпуск.

— И купили квартиру?

— Да.

— И завели кота?

— Не совсем завели, — уклончиво ответила Белль, — Он просто тут ходил, а я его вроде как подобрала.

— А может, вы еще работу там найдете? — начала издеваться Коль. — Родите еще детей? Или что-то вроде?

— Мы просто в отпуск уехали, — возразил Голд. — И скоро вернемся. Точно раньше вас.

— Ну-ну, — не поверила дочь, — Ладно. Развлекайтесь. Еще свяжусь с вами так позже, но уже из Аризоны. Через пару дней.

— Будем ждать, — отозвалась Белль.

— Буду очень ждать, — улыбнулся Голд. — Не скучайте.

— Не будем. — заверила Коль, — У нас у всех пока нет привычки вить гнезда в каждом понравившемся городе.

— Заноза, — рассмеялась Белль: — Самая настоящая.

Они как раз таки не вили гнездо, а просто были заняты жизнью без условностей. По правде говоря, именно отсутствием условностей он и упивался. Ведь все, что ему было нужно, у него и так было. Да и сама Белль, думая, что они едут сюда с какой-нибудь более осмысленной целью, делала то, что хотела, а она хотела только его. Это было бегство, позволившее им посвятить себя друг другу и не отвлекаться на проблемы повседневности. Они просто брали от жизни то, чего заслуживали. Ему нравилось лежать с женой в постели целыми днями, нравилось обнимать ее ночами, целовать ее лицо, прикасаться к ней и получать ответные ласки, ощущать тепло ее рук. Ему нравилось заниматься с ней любовью, где угодно и когда угодно. Ему нравились их пустые разговоры, глупые игры и незатейливые ухаживания. А еще ему нравилось ощущение отсутствия завтрашнего дня.

Как-то утром Голд проснулся раньше жены и не стал ее будить, как это делал обычно. Он оделся, вышел на улицу и зашел в кафе, где купил кофе, мороженое трех видов, пару круассанов и два простых пончика. Он поймал себя на мысли, что все стало чересчур хорошо. Он вспомнил слова Белль о том, что она боялась быть счастливой, а теперь, кажется, он. Не стоило ли им ненадолго очнуться и попытаться найти что-нибудь за гранью их уютного мирка? Найти задачу и ее решение? Потому что они теряли себя.

Когда он вернулся домой, Белль не спала, вышла из ванной ему навстречу в одной ночной сорочке.

— М! — оценила она содержимое бумажного пакета. — Ах вот, куда ты пропал!

— Успела поволноваться? — поддел Румпель.

— Немного, — поддержала Белль. — Подумала, что уже надоела тебе.

— Нет. Но в этом-то и проблема, — серьезно сказал он. — Чем глубже мы ныряем, тем меньше мне хочется вынырнуть, чтобы сделать вдох.

— О нет! Ты опять начал думать! — она закатила глаза. — Позволь себе расслабиться. Мне вот нравится нырять все глубже и глубже… Лучше расскажи, что ты там принес?

— Кофе и пончики, слоеная гадость с куриной начинкой на завтрак…

— Круассаны — не гадость. Особенно эти.

— Без разницы. И мороженое.

— И с чем?

— Полагаю, шоколадное с шоколадом, — он демонстрировал ей маленькие пластиковые баночки. — Ванильное с арахисом и вишневое. Вот, кажется, и все.

Белль взяла ложку и открыла баночку с вишневым.

— Натуральное, — прокомментировала она. — Вишня настоящая. Попробуй.

Она протянула ему ложку, вынуждая попробовать. Оно было и правда вкусным, без льдинок, которые, бывало, попадались. Он посмотрел в ее синие глаза, прекрасные и переменчивые, как океан, и пляшущие в них огоньки, зовущие заблудиться и пропасть. Он поцеловал ее. Губы и язык были холодными, но скоро согрелись. Белль забыла о мороженом и начала расстегивать его брюки, чему он не сопротивлялся. Ее нетерпение напротив еще больше его возбуждало. Когда с брюками было покончено, он подхватил ее, усадил на край стола, и плавно вошел, немного приподнявшись. Было неудобно, но он не мог остановиться, двигался медленно, опираясь руками на столешницу. Белль тихо постанывала время от времени, крепко обнимая его за шею, прильнув губами к его губам настолько, что не хватало воздуха, и приходилось ненадолго разрывать связь, но когда все возобновлялось, а ее глаза были так близко, и он понимал, что ему хочется с головой нырнуть в этот омут, как можно глубже, и все равно, сможет ли он вынырнуть, чтобы сделать вдох.

Когда все завершилось, они вернулись к своему завтраку.

— Осторожнее с пончиком, — предупредила Белль, когда он взял один. — Они все не простые.

— Пончик с медом? — Голд откусил слишком много и чуть не обляпался липкой начинкой. — Нельзя его было назвать пончик с медом?

— И я так думаю, — согласилась Белль, допивая кофе. — Когда-то давно попалась. Вся перепачкалась. Да еще и на улице была.

И тут он снова задумался, что пора просыпаться, хотя бы ради Белль и собственного любопытства к тому, о чем он мог знать только с ее слов. Теперь ему захотелось прочувствовать это все самому, но в тот день он не решился в этом признаться.