— О, вы ассоциируете себя с Румпельштильцхеным?

— Нет, — протянул он. — Ну, а если и да? Всё очень плохо?

— Нет, но как минимум любопытно. Наверное, это потому что вы были ростовщиком, — предположила она. — Альберт рассказал мне.

— Ясно.

— Как бы то ни было, ваша история мало коррелируется с этой жестокой сказкой, но вы можете в неё верить.

— Спасибо, что разрешили, — усмехнулся он. — В конце концов, мы все верим в свои сказки.

— И мы снова скатились в философию, — насмешливо заметила Лорен. — Поразительно, как просто это у нас выходит.

— Действительно.

— А что ещё вы считаете поразительным?

Ему было что сказать в ответ на этот вопрос. Невзирая на то, что удивить его было непросто, он всё равно поражался множеству вещей. Он был поражён силой и благородством Роланда и бесшабашной храбростью Келли, своими сыновьями, тем насколько они были на него похожи и насколько отличались от него, их успехами и их ошибками. Он поражался воображению и жизнелюбию дочери, и, конечно, беспредельному терпению и всеобъемлющей любови жены. И в Лорен было нечто поразительное, но он ей об этом не сказал. Она в свою очередь говорила об Ори и снова едва не ушла в философию.

— А ещё меня поражает та женщина.

Голд обратил внимание Лорен на женщину с песчаными замками точно так же, как и прошлым летом, вот только её сынишка стал на год старше.

— А что в ней поразительного?

— Она каждый день сидит на пляже и возводит замки из песка. Настоящие шедевры, — сказал он. — А потом её мальчик их рушит, и она никогда не пытается его остановить, хотя тратит на каждый замок по несколько часов. И я всё гадаю почему.

— Так спросите её.

— Я не могу подойти к незнакомому человеку и спросить о такой глупости, — пояснил Голд. — Вот Белль легко находит друзей. В отличие от меня. Знаете, я раньше был настолько труслив, что не смог сразу признаться ей в своих чувствах. И если бы она не сделала первый шаг, то я бы, возможно, так ни на что и не решился.

— Бояться — это нормально, — успокоила его Лорен. — Мы все боимся быть отвергнутыми, но мне кажется, что если бы вы подошли и спросили о замках, она бы вам ответила.

— Нет, не думаю.

— Как знаете. Не хотите ли пропустить по чашечке кофе на Оушен-авеню?

— Хочу, — улыбнулся Голд. — И я знаю место, куда нас пустят с Раффом.

Они покинули пляж, вышли на Оушен-авеню и неспешно побрели в сторону кофейни. Навстречу им шёл парень в красной рубахе, высокий, загорелый и красивый. Он нёс в руках пакет с фруктами, а потом вдруг достал из него апельсин и протянул Лорен.

—Тебе идёт этот цвет, — прокомментировал он, намекая на яркую оранжевую блузку, которая прекрасно сочеталась с тёмной гривой её волос. — И ты очень красива.

Голд был с ним полностью согласен.

— Спасибо! — улыбнулась Лорен, и парень, вежливо улыбнувшись, зашагал дальше.

— Он прав, — отметил Голд. — Это ваш цвет.

— Я знаю, — довольно кивнула женщина, взвешивая апельсин на ладони. — Вот видите, как это просто! Он смело обратился к другому человеку, несмотря на то, что его могли отвергнуть.

— Я вас понял, — рассмеялся Голд. — Пойдёмте! Осталось всего чуть-чуть!

В кофейне они заказали холодный чай. Лорен очистила свой апельсин от кожуры и предложила Румпелю половину. Он согласился только на две дольки и продолжил разговор в том же доверительном настроении. Из-за этого ему становилось всё сложнее спросить её об Альберта, но он должен был спросить.

— Могу я задать личный вопрос?

— Я знаю, что вы спросите, — грустно улыбнулась Лорен. — И мой ответ «да». Да, я люблю его. Это безумно, иррационально, безответственно, отчаянно и больно и в то же время так упоительно прекрасно, что я не могу подобрать другое определение.

— Любовь не так страшна, как кажется, — мягко сказал Голд. — И ради неё ничего не жалко.

— Страшна не любовь, — она тяжело вздохнула. — Мы боимся потерять любовь, мистер Голд, особенно когда успели познать боль потери. Альберт — моя слабость, и я перед ним совершенно бессильна. Мой эгоизм не позволяет мне от него отказаться, и потому я поддерживаю нелепую игру, опасаясь, что однажды он потеряет интерес.

— Уверяю, вы надолго завладели его вниманием.

— Я очень хотела бы согласиться, но не могу. Знаете, когда я поняла это?

— Я сохраню ваш секрет.

— Это не секрет. Я больше не попрошу вас что-то от него скрывать, и в прошлый раз это было нечестно.

— Я сам поступил нечестно в прошлый раз, — признал он, пусть и считал, что поступил правильно.

— Уже неважно, — она не приняла извинений. — Эта история и не история даже. Просто глупость.

— Расскажите.

— Она не отличается от других, — начала Лорен. — На тот момент прошло четыре месяца со дня нашего знакомства, и мы, как обычно, встретились в отеле. Когда наше свидание подошло к концу, я, как и обычно, собралась домой, но Альберт не хотел меня отпускать, уговаривал, почти умолял остаться с ним до утра. Я уже имела представление о его привычках, о том, как он ведёт себя с женщинами и что хочет от них получить, и подумала, что вот оно правильное решение: я могу остаться, и вскоре он сам прекратит наши странные отношения. Я должна была остаться, но не смогла. Я ушла, надеясь, что он позвонит мне утром и будет звонить каждый день до новой встречи. Я ушла, потому что мне очень были нужны эти звонки.

— Но теперь вы не боитесь остаться, — с улыбкой заметил ей Голд.

— Теперь я стала намного смелее, чем была тогда, — не согласилась она и ответила на поступивший звонок, один из тех, которые ей были так нужны: — Да, Ал. Я в кофейне на Оушен-авеню. Уже собиралась возвращаться. Отлично! Жди!

— Нам пора?

— Мне пора, — мягко поправила Лорен Каплан. — А вам ещё предстоит набраться смелости и спросить про замки!

— Нет, нет и нет! — со смехом открестился Голд. — Даже не надейтесь!

— Не надеюсь, но настоятельно советую.

Они расстались на ближайшем перекрестке. Она через жилые кварталы проложила дорогу до дома, а он вернулся на пляж. Женщина с замками всё ещё была там, как раз успела закончить свою работу, а её маленький сын уже успел разрушить новый шедевр и пытался выстроить из руин нечто, напоминающее цилиндр. Он прошёл мимо них, но потом оглянулся и решил последовать совету доктора Каплан.

— Здравствуйте, — поздоровался Голд.

— О, здравствуйте! — весело отозвалась она, выпрямилась и отряхнула руки. — А я вас знаю! Вы каждое утро гуляете с собакой по пляжу!

— Да… — он неуверенно улыбнулся женщине и протянул ей руку: — Меня зовут Руперт.

— Сабрина, — она ответила на рукопожатие и представила мальчика. — А это Итан.

— Здравствуй, Итан!

— Итан, поздоровайся.

— Здравствуйте, — поздоровался мальчик, которому Голд был совсем не интересен, в отличие от Раффа. — Можно погладить?

— А? Да, можно, — разрешил Голд и первый, как бы успокаивая, погладил пса. — Он очень добрый. Правда, приятель?

— Спасибо!

Мальчик благодарно улыбнулся, робко провёл ладонью по голове Раффа, а потом почувствовал себя намного увереннее и принялся гладить его не только по голове, но и по ушам и по спине, на что сам Рафф не обращал никакого внимания.

— Знаете, я тоже наблюдал за вами, — сообщил Голд Сабрине. — Вы строите очень красивые замки. Поразительно похоже на оригинал.

— Всегда приятно встретить поклонника. Я очень старалась.

— Именно. А потом вы позволяете их рушить. Почему?

— Итан пока не может оценить моё творчество, — с улыбкой ответила Сабрина. — Однажды он оценит и перестанет их рушить, а затем, возможно, построит свой. В конце концов, это всего лишь замок из песка.

========== Зал славы Артура Гайера ==========

В четверг Румпель проснулся позже обычного. Белль отключила будильник и не стала его будить, когда поднималась сама. Накануне ночью он поздно лёг спать, читал книгу Генри. Саму книгу он небрежно бросил на прикроватную тумбочку, поверх прочитанных газет, и первым делом, едва его босые ноги коснулись прохладного пола, он снова взял книгу в руки. Роман внука, депрессивный, тусклый, повествующий об утраченных идеалах и ценностях, представил целую галерею объёмных образов, среди которых нашлось место и художественному воплощению Голда. Румпель редко нравился самому себе, но с точки зрения автора он выглядел абсолютно непривлекательным типом. Это не задевало его так, как Реджину, но всё равно расстраивало, заставляло думать о вещах, о которых ему думать не хотелось. Тяжко вздохнув, он спрятал книгу среди газет, заправил постель, умылся, расчесал стремительно седеющую гриву, отмечая, что ему пора подстричься, растрепал волосы, недовольный результатом, и снова причесался, переоделся в светло-серый льняной костюм, заботливо приготовленный женой, и спустился на кухню.