— Просыпайся! — сказал он.

Он сказал это слишком громко.

— Потише, — улыбнулся Голд. — Прошу, не надо так кричать, капитан Маккарти!

— У меня есть к тебе пара вопросов.

— Мне нужен врач.

Врач был ему просто необходим. Боли он не чувствовал, но рубашка, мокрая от крови, неприятно липла к телу, кровь стекала по его ноге, и он чувствовал её запах на своих пальцах. А ещё ему было холодно, очень холодно, и он хотел выскользнуть из цепких лап копа, только чтобы снова, завернувшись в пальто, сжаться на полу.

— Будет врач, — кивнул Маккарти, — но сначала — ответы.

— Сначала врач, — зло сказал Голд, окончательно проснувшись. — А потом — все вопросы к моему адвокату.

Маккарти снова с силой впечатал его в стену, и боль отдала в поясницу, к ране. Голд задрожал всем телом, задышал через силу и сам вцепился в Рэндала, не зная, что именно он собирается сделать, потому что сделать он ничего не мог. Внезапно его от Маккарти спасли.

Голд не сразу заметил, что они не одни: кроме них в полуразрушенной комнатке находился перепуганный судмедэксперт и Лэнгдон Лоусон. Лэнгдон и оттащил капитана от Голда, и тот опять медленно осел на пол.

— Поднимаете руку на старшего по званию, детектив?! — повысил голос капитан.

— Вы напали на пострадавшего, — твёрдо заявил Лэнгдон. — Ему нужен врач.

— Пострадавшего?! Пострадавшего?! Вы уже раскрыли дело, детектив?

— Нет, сэр.

— Правильно, — фыркнул Маккарти и остыл. — Но ты прав. Врач ему нужен. Веди их сюда, если они уже подъехали.

Лэнгдон не двинулся с места и неуверенно взглянул на Голда.

— Ну, иди же, иди, детектив, пока он у нас тут не загнулся.

Лэнгдон подчинился, а Маккати присел на корточки рядом с Голдом.

— Тронешь меня ещё раз, и я тебя засужу, — предупредил Голд. — Я тебе это обещаю.

— Теперь я не спущу с тебя глаз, приятель, — ухмыльнулся Маккарти. — И вообрази: Эдварда Мэйна больше нет, а значит, никто не помешает мне поймать тебя, адвокат.

Больше капитан ничего не сказал, отошёл к судмедэксперту, который в это время пытался отвлечься от развязавшегося на его глазах спектакля и погрузиться в работу.

Врачи поднялись к Голду. Двое. Что-то говорили друг другу, о чём-то спрашивали его: он не слышал, он снова терял сознание. Ему что-то вкололи, положили на носилки и унесли в машину. Лампочки в машине горели очень ярко, свет слепил, но он не мог не смотреть на этот свет. Его привезли в больницу: символика была ему знакома, но он не мог вспомнить, что это за больница. Он думал об этом по пути к операционной и позже, когда его начали раздевать, как куклу. Он пытался помогать, настоял, что жилет снимет сам, и ему это позволили. Рубашку снимать не стали, только расстегнули, и положили на стол, невыносимо холодный и белый, словно льдина. Но он быстро привык, и стол перестал казаться холодным, а после, когда ему впрыснули в вены ещё какую-то гадость, убаюканный тихим ровным голосом хирурга, он заснул. И ему больше ничего не снилось. Вообще ничего. Одна сплошная пустота, непроницаемая и нерушимая…

Но внезапно пустоту разрушили звуки. Голос, такой знакомый и родной. Кристофер. Он никак не мог разобрать, что тот говорит, но старался изо всех сил.

— Я так и не узнал, что внизу… — сказал Голд в попытке завязать диалог с этим далёким голосом.

— Папа? — прозвучало совсем близко. — О чём ты?

— Крис, я так и не узнал, что внизу.

Он открыл глаза и увидел грустное, вечно задумчивое лицо сына, его разные глаза, его растрёпанные тёмные волосы, и улыбнулся.

— Где внизу? — Крис улыбнулся в ответ. — Пап, ты помнишь, что случилось?

— Конечно.

Голд попытался сесть. Вышло не очень. Тело было какое-то ватное и ныло, его самого тошнило, голова шла кругом, как при похмелье.

— Осторожно! Тебя недавно прооперировали.

— Какой сегодня день? — спросил он, хватаясь за голову.

— Вторник. Первое апреля, — сообщил Крис. — Сейчас девять часов утра.

— Значит, я спал… Сколько я проспал?

— Больше двенадцати часов.

— А в какой я больнице?

— Сейнт-Люкс-Рузвельт.

— А… — протянул Голд, впомнив эмблему. — Так и знал.

— Мы приехали сразу, как смогли, — рассеянно сказал Крис. — Реджина первая узнала, увидела тебя и позвонила Роланду. Роланд сказал Коль. Коль позвонила нам. Потом нам позвонили из больницы. Мы ещё кое-кому позвонили, и так по цепочке. Так что все уже в курсе. Коль сидела допоздна и ещё придёт сегодня, а мама…

— Злится? — робко перебил Румпель.

— Нет. Она очень расстроена, но мы все просто радуемся, что с тобой всё обошлось.

— Простите, что заставил вас беспокоиться.

— Ничего.

— А тебе не надо в школу?

— Серьёзно? — усмехнулся Крис. — Тебе сейчас правда интересно, надо ли мне в школу?

— А почему бы и нет? — неопределённо повёл бровями Румпель. — Это обычный вопрос.

Крис не успел ему возразить. Дверь палаты распахнулась, и на пороге появилась Белль. Грустная, как и Крис, глаза покрасневшие, как от слёз. Да и в эту удивительно долгую, почти бесконечную минуту она смотрела на него и была готова снова расплакаться. Ему стало стыдно, и он с трудом заставил себя заговорить первым.

— Прости, что не встретил в аэропорту, — ничего другого ему не пришло в голову. — Виноват.

Белль стремительно подошла к его постели, прикоснулась к его лицу, коротко поцеловала в губы, прижалась лбом ко лбу и обняла бы его,

если бы не боялась сделать больно.

— Дурак ты… — шепнула она.

— Ещё какой… — поддержал он.

— Как ты себя чувствуешь? — Белль оторвалась от него и смахнула рукою слёзы, вновь показавшиеся в уголках глаз. — Сильно болит?

— Нормально, — успокоил Голд и снова слегка приподнялся. — Вроде и не болит особо.

— Не делай резких движений. Лучше просто лежи, — предупредила она. — Я на минутку отойду: сообщу доктору Уилкинсону, что ты проснулся.

— А я и правда в Сейнт-Люкс-Рузвельт, — криво улыбнулся ей Голд и кивнул Крису.

Белль улыбнулась им обоим и ушла, чтобы через несколько минут вернуться вместе с доктором Уилкинсоном.

Джулса Уилкинсона они знали постольку, поскольку именно он лечил Чарльза Брайанта. Реджина хорошо о нём отзывалась, если не брать в расчёт её жалобы на специфическое чувство юмора, неуместные шутки и почти маниакальную одержимость своей работой: его увлечённые рассказы об операциях явно были не тем, что хотели слышать родственники его пациентов, при этом самим пациентам он старался об этом не рассказывать, ограничивался лишь самыми необходимыми фактами и предписаниями.

— Итак, — доктор Уилкинсон вплыл в палату, как всегда измотанный и беспричинно весёлый. — Как вы себя чувствуете, мистер Голд?

— Нормально.

— Боли в районе поясницы?

— Терпимо.

— Возможно, из-за препарата. Если через пару часов боль усилится, вызовите медсестру. Рана простая, осложнений быть не должно, — ровным голосом с неизменной улыбкой говорил доктор. — При должном уходе вы очень скоро поправитесь. Следующие две недели мы будем вас наблюдать. Раз в два дня — общий анализ крови и анализ мочи. Антибиотики и противовоспалительные — внутривенно. Вопросы?

— Нет вопросов, — вежливо улыбнулся Голд. — Всё понятно.

— Вам очень повезло, мистер Голд. Всё могло быть гораздо хуже.

— Представляю.

— Вот и ладненько! — рассмеялся Уилкинсон. — А теперь я пойду принимать пациента, проглотившего нож.

— Шутите?

— Боже, нет! — весело воскликнул он. — Я сам надеялся, что это шутка! Так что я поспешу. А к вам загляну уже завтра. Отдыхайте!

Он ушёл, а Крис решил поделиться тем, что добрый доктор успел рассказать им об операции, и добавил факты, которые вычитал в интернете. Говорил юный маньяк с пугающей увлечённостью, так что когда в десять он ушёл в школу, Румпель и Белль вздохнули с облегчением.

— А где мои вещи? — опомнился Голд. — Тебе отдали мои вещи?

— Да, — нахмурилась Белль. — Отдали.

— Мне они нужны.