Работали они увлечённо, но постепенно фокусироваться только на цели было сложнее, а молчание становилось невыносимым.

— Генри, Реджина знает что ты здесь? — спросил Румпель. — Все были уверены, что она приедет.

— Конечно, нет, — улыбнулся Генри. — Она бы смогла сделать то, что не под силу моей жене: отговорить меня. Уверенность, что мама непременно должна появиться в городе со дня на день, основана на неспособности Вайолет скрывать факты, а если Бетт расскажут неправдоподобную историю, то… Либо меня сдаст моя жена, либо дочь.

— И я не могу их винить за это. Через какое время после отъезда Роланда Коль пришла к тебе?

При упоминании Коль Роланд на секунду отвлёкся, но тут же напустил на себя невозмутимый вид.

— Она переехала к нам через три часа, — ответил Голд. — Я предложил ей остановить его. Она отказалась.

Если Роланда это и огорчило, то виду он не подал и молча слушал, как Генри размышляет о том, сколько Вайолет сможет его выгораживать. Каким-то образом он ещё несколько раз приплёл Коль.

— Я ни разу не просил Коль лгать ради меня, — резко прервал его Роланд. — И не попрошу. Если она и делала это, то против моей воли. Так что просто…

Генри замолчал. Невыносимая тишина вновь повисла между ними и стала ещё невыносимее.

— Завтра свадьба, — Генри чувствовал себя беспричинно виноватым. — Мы все приглашены. Вы пойдёте? Мне придётся.

— Свадьба? — само это слово казалось Голду неуместным на фоне происходящего. — Что ещё за свадьба?! Чья?

— Лэнса Хартвуда и Евы Нолан, — ответил Роланд. — Я не приду. Это просто неприлично. Прости.

— Не за что, — вздохнул Генри. — Я полностью согласен, но сам не могу отвертеться. Да и мало кому удастся. После скромной церемонии у них у обоих смена, а значит, праздник медленно переползёт в больницу. Может быть, некоторых пациентов это даже отвлечёт.

— А некоторых — перевозбудит, — мрачно отметил Роланд. — Я загляну, только чтобы убедиться, что никто не пострадал. На искренние поздравления я не способен.

Голд полностью его поддержал.

Когда работа была закончена, Роланд ушёл с записями к своим знакомым кузнецам, а Генри — к себе домой. Румпель остался один и с ужасом думал, хватит ли ему сил, чтобы не заснуть этой ночью. От бессонницы он совершенно отвык за все эти годы и Тёмным всё же больше не был. Он подобрал несколько простеньких заклинаний, чтобы защитить себя, но сомневался в их эффективности. Роланд вернулся, когда он творил последнее из них.

— Что вы делаете?

— Я пытаюсь оградить себя от сна.

— Вы боитесь спать?

— Сейчас всё против меня, — грустно улыбнулся Голд. — Мне нельзя спать, но, как назло, очень хочется.

— Могу составить компанию, — сказал Роланд. — Мне вот совсем не хочется.

— Но тебе это нужно, чтобы были силы, а мне же только помешает сберечь оставшиеся.

— Я могу разбудить вас, если что-то пойдёт не так.

— Ты не заметишь, если что-то пойдёт не так, — возразил Румпель. — Всё же я завтра навещу это небольшое неуместное торжество в больнице. Мне нужно поговорить с Эммой.

— А я завтра там дежурю, — невесело усмехнулся Роланд. — Мне не миновать. Что это за цветок у вас?

— Цветок? — Голд нащупал мертвоцвет в петлице, осторожно извлёк его и положил на ладонь. — Это не просто цветок. Это настоящий пир смерти. Если ничего не изменится, он войдёт в моду. Впрочем, у него есть свои плюсы.

Мертвоцвет на его ладони белой бабочкой раскрылся навстречу ночи.

========== Самый страшный яд ==========

Голд продержался ночь без сна и особых неудобств не испытывал. Он надеялся, что дело в заклинаниях, а не в чём-то ещё. Придвинув кресло поближе к камину, наслаждаясь теплом, ослабившим боль в его теле, он колдовал над цветком, используя магию, чуждую его природе. Его простые манипуляции ни к чему не привели, и на рассвете мертвоцвет сложил свои призрачные крылья-лепестки, чтобы ночью раскрыться вновь.

Потушив огонь в камине, Голд решил прогуляться по собственному дому. Он старался не сильно стучать старой тростью, не хотел будить Роланда. На первом этаже он задерживаться не стал, поднялся на второй и поразился тому, как холодно там было. Это его не остановило, и одну за другой он обошёл все комнаты, включая те, которыми они никогда не пользовались, но держали для приличия, рассчитывая, что дети вырастут и будут приезжать сюда со своими друзьями, а может, и семьями. Но в дом так и не приехали люди, которые могли бы оценить подобное гостеприимство, за исключением, разве что, Белль-из-прошлого и умирающего Мо Френча. Келли спала в комнате Адама, Роланд — в комнате Коль, хотя Голду первое время очень хотелось поселить его отдельно. В этих комнатах он пробыл недолго: они опустели давно. Как и комната Альберта. Чуть больше времени он провёл в собственной спальне, поразился чужой холодной белизне стен и снова с грустью подумал, что дом мёртв. Но мнение немного поменяла комната Криса, какая-то на удивление уютная, как и её хозяин. Он позволил себе прилечь на затянутую защитной пленкой кровать и осмотрелся по сторонам. С этого места всё было видно. И слышно. За дверью раздался едва различимый скрип паркета: видимо, Роланд отправился на его поиски. И позже это подтвердил неуверенный негромкий оклик, на который Голд не спешил отзываться. Его имя прозвучало ещё дважды, а потом всё смолкло. Только тогда он вышел из комнаты и поменялся ролями со своим зятем.

— Роланд? — Голд нашёл его в комнате дочери. — Извини, что не откликался.

— Да… — улыбнулся Роланд, оборачиваясь к нему. — Снова потерял вас.

— Я тоже не удержался. Накатили воспоминания.

— Только ли воспоминания…

— Заметил, что ты избегаешь разговоров о Коль.

— Потому что они бессмысленны, и легче не становится, — вздохнул Роланд. — К тому же мои решения вы вряд ли одобрили. И скорее всего, мой поступок вас разозлил. Я всё-таки её обидел, хотя даже вам обещал, что этого не сделаю.

— Не обидел.

— Тогда почему она так быстро уехала из нашего дома?

— Потому что не могла быть одна, — сказал Голд и присел на стул, вытянув больную ногу. — Всё очень просто. Отпустить, Роланд, гораздо тяжелее, чем уйти. Да и верить в собственное возвращение легче, чем в чужое. Не ты ли главный сторонник её искренности и честности?

— Я, — кивнул Роланд и облокотился о стену. — Один раз мы поругались из-за вас. В августе. Ещё до её отъезда в университет. То есть не совсем из-за вас…

— В смысле? — Голду и правда стало любопытно.

— Глупость. Она соврала вам, что будет ночевать у Робин, а хотела остаться у меня.

— Ты говоришь это, будто подобная ложь была первой, — усмехнулся Румпель. — Она ещё в июле частенько оставалась у Робин.

— О, это была первая. И единственная, — заверил Роланд. — До этого, верите или нет, она правда оставалась у Робин. Я всё же позволил ей тогда остаться, не мог ей отказать, много говорил о том, как нехорошо врать, и сам покривил душой. Её внимание и её тяга ко мне растрогали меня, но я изображал недовольство и строгость и попросил её больше так не делать, когда на самом деле был счастлив. Эта уловка казалась мне необходимой.

— Даже не знаю, что на это сказать.

— Извините, что вообще заговорил об этом. Всё какие-то глупости в голову приходят или то, о чём лучше молчать.

— У тебя, как и у любого честного человека, мало предметов, о которых лучше помалкивать, — мягко возразил Голд. — Я ценю, что ты рассказал мне это. Невинная ложь.

— Невинная ложь — тоже ложь, — не согласился Роланд. — Хотя я сам себе её позволяю. Например, мне всегда тяжело давались ночевки у вас в гостях. Никогда не мог спать в этой комнате. Если бы мебель ещё как-то передвинуть, то можно было бы, а так мне всегда приходилось тесниться у стены. А я, как мальчик, выросший в лесу, не выношу тесноты. Я всегда дожидался, когда Коль уснёт, тихонечко выбирался из постели и шёл спать вниз, а утром возвращался назад. Сейчас смешно вспоминать.

— Ты полон сюрпризов! — это почему-то страшно развеселило Голда. — Да уж… Почему просто нельзя было поменяться с ней местами? Или действительно передвинуть мебель?