Странно, но он, кажется, не возражал побыть сегодня не скорпионом, а человеком. Взмахнув палочкой, кукловод развёл в камине огонь — теперь, ночью, в комнате похолодало, — и они с Анко сели в кресла напротив друг друга.

— Начинай ты, — предложила Анко, откидываясь на спинку кресла и с удовольствием располагая руки на подлокотниках.

— Как угодно, — согласился Сасори. — Первым я буду называть донора материала, вторым — реципиента. Итак, твой выбор пал на Итачи и Долорес, Гарри Поттера и Джинни Уизли, Северуса Снегга и Пэнси Паркинсон.

— Да, всё верно, — расслабленно откликнулась Анко. Она была согласна с Сасори, игра вышла не самой весёлой, да и не слишком-то сложной. — Как ты угадал последнюю?

— Мисс Паркинсон отвратительно проявила себя на уроке, однако попросила отработку не у меня, а у профессора Снегга.

— А так можно?

— Нет. Это и навело меня на мысль.

— Логично, — усмехнулась Анко и сама без напоминания возвестила: — Ты выбрал Гарри Поттера и Чжоу Чанг — даже удивительно, как на бедном Гарри наши мысли сошлись, — Ирму Пинс и Аргуса Филча, а что касается третьей пары… — она ненадолго задумалась. — Дей и Хината, да?

— Как? — только и спросил Сасори. Следовательно, в яблочко.

— Хината почти никогда не целует его при всех, уж точно не первая, — поделилась Анко наблюдением, — а сегодня я раза четыре подобное замечала. А ещё взгляд в стиле Второго Хокаге, которым Хината одарила Лаванду Браун, решившую поприжиматься во время разговора на перемене к Дейдаре.

— Что ж, выходит, у нас ничья, — скучающим и полным не оправдавшихся надежд тоном резюмировал Сасори. — Неужели в самом деле придётся идти, как ты выразилась, «тыкать каппу палкой»?

— А может, немного страсти — и спать? — предложила Анко, распуская причёску, и встряхнула головой. — И да, я сегодня добрая, так что обещаю: если останешься ночевать тут, я не буду пытаться прирезать тебя поутру.

— Без этого не так интересно, — возразил Сасори; поднявшись из кресла, он протянул ей руку. — Мы оба знаем, что не убьём друг друга, не здесь, в этом замке, по крайней мере. Но пробовать и пытаться нам ничто не мешает, согласись.

— И меня это крайне радует, — вполне серьёзно ответила Анко, опираясь на его ладонь и поднимаясь. — Без огня и опасности шиноби хиреют.

— Сегодня вечером ты мало походишь на шиноби, по крайней мере в привычном смысле, — произнёс Сасори, без стеснения обводя её взглядом с головы, с разрушенной причёски, до ступней в носочках и сандалиях. — С другой стороны, это многое объясняет, в частности причины твоей успешности как шпиона.

— Ты в самом деле хочешь сейчас говорить об этом? — Анко сделала последний разделявший их шаг и встала вплотную к Сасори. Хотелось его огня — опасного, но в то же время замечательно согревающего. Потому что в душе, из которой ускользало тепло церемонии и неспешной беседы с интересными людьми, вновь разливался обжигающий, мёртвенный холод.

— Лишь отмечаю твои таланты.

Он развернул её одним движением; левой рукой обхватив Анко поперёк талии, прижимая спиной к своей груди, правой Сасори скользнул между её ног, ловко пробираясь меж складок кимоно. Накрыв его руки своими, Анко повернула голову и ощутимо, до крови укусила его за губу, но Сасори только увлёк её в поцелуй, скользя по бедру пальцами. Тихо застонав в поцелуй, Анко завела руку за спину, прошлась ладонью по напряжённым мышцам его живота, чувствующимся под рубашкой, и потянулась ниже.

— Торопишься, — Сасори с силой привлёк Анко к себе, и рука оказалась зажата между их телами. — Мы только начинаем.

— Это ты мне говоришь, господин Не-заставляй-меня-ждать, он же Давай-по-быстрому-и-выметайся? — проворчала Анко, в какой-то мере раздосадованная. Впрочем, в тот же момент другая часть её существа как всегда получала чистое, незамутнённое удовольствие от осознания того, что Сасори контролирует всё, даже мельчайший её порыв; что игра полностью идёт по его правилам.

— Сегодня я иной, — произнёс Сасори, и его голос зазвучал низко, обволакивающе. — Как и ты — иная.

На мгновение опустив взгляд вниз, на свою одежду, Анко тихо усмехнулась, признавая его правоту. В этом шёлковом кимоно, с причёской и умиротворением в душе она была собой не в большей мере, чем нарочно медлящий Сасори.

— И сегодня мы, — прошептал кукловод ей на ухо, — проведём эксперимент.

Он отстранился, но лишь затем, чтобы повернуть Анко к себе лицом; в руке Сасори возник прозрачный фиал, наполненный перламутровой жидкостью.

Анко расширила глаза в непонимании.

— Сасори, что ты задумал?

— Эксперимент, — спокойно повторил он. — Мне стало интересно, как могут чувствовать обычные люди. Тебе разве никогда не бывало?

«Нет», — должна была ответить она. Но голос не подчинился, а из жестов доступен оказался почему-то лишь отрывистый кивок.

Потому что шиноби сложно, практически невозможно понять, как чувствуют, воспринимают друг друга гражданские — как могут они вести разговор без постоянной оглядки, без просчёта, кто перед тобой и что можно ему сказать, насколько открыться, не боясь при этом получить клинок под рёбра или попасть на пыточный стол. Понять, что значит просто довериться, не подозревая другого в подвохе, злом умысле, шпионаже. «А ведь иногда так хочется…»

— Я так и думал, — кивнул Сасори и отошёл к каминной полке, где дожидались своего часа маленькие рюмки-отёко для саке и стаканы с толстыми стенками, которые Мадара использовал, когда делал свой ставший уже знаменитым коктейль из огневиски с абсентом и поджигал эту убийственную смесь. Значит, до её прихода кукловод как минимум обшарил шкафы в кабинете. «Дерьмово», — заключила Анко и про себя ругнулась: вот опять она думает о подвохе. Ксо.

А Сасори тем временем уже вылил понемногу Амортенции в две отёко и наполнил стаканы водой. Затем он обернулся и поманил Анко к себе.

— Всё честно, — произнёс он; отблески пламени камина захватывающе играли в его глазах, на красновато-рыжих волосах. — Мы будем пить зелье из одного флакона, никакого антидота нет.

Анко смотрела на Сасори и вспоминала все те разы, когда он мог, имея контроль, отравить её, свернуть шею, перерезать горло, задушить — и не сделал этого. Вспомнила то, как сама тянулась к кунаю, но в последний момент останавливала руку; то предложение Мадары убить кукловода для неё. Ведь это всё — что-то же значит, так? Хотя бы то, что они могут попытаться, лишь попытаться довериться друг другу только на одну эту ночь.

Как же это сложно — просто довериться, когда всю жизнь тебя учили не доверять. В особенности — одному из тех, за кем охотилась: нукенину, а значит, врагу; тому, в ком нужно видеть цель, объект для шпионажа и, в идеале, устранения… Вот только в последнее время что-то сбилось в идеальной настройке, и цели, прежде безличные, вдруг стали людьми. Со своими привычками и особенностями, привязанностями и переживаниями, которые хотелось изучить без подоплёки, просто потому что интересно.

А ещё интереснее — дать кукловоду в руки новый козырь, вдобавок к телу ещё и то, что осталось от души; посмотреть, как распорядится этим, как использует… против неё?.. для неё?.. как?..

— Я дура, если поверю тебе, — хмыкнула Анко, но взяла одну из отёко. Потому что да: она дура, и дура любопытная. А может, ещё и сошедшая-таки с ума. — Сейчас нужно?..

Коснувшись пальцами её виска, Сасори убрал за ухо пряди, и Анко едва почувствовала, как он вырвал волосок. Какая неожиданная от него деликатность… Эта ночь однозначно странно влияла на них обоих — Анко была не менее осторожна.

— Теперь добавляем, — они одновременно опустили волоски друг друга в свои рюмки, и Сасори взял с полки стакан. — На этот объём — три капли, и тогда, проснувшись, мы снова со спокойной душой сможем строить планы убийств.

— Только эта мысль меня и греет, — пробормотала Анко, глубоко втягивая в себя аромат зелья, не способная им надышаться.

Запах древесины, металла, осенних листьев, сохнущих после дождя. В голове тут же возникает ассоциация: центральный парк Конохи, позапрошлый октябрь, когда без конца лило каждый день. Закупившись онигири и данго, она, только вернувшаяся с миссии и сделавшая доклад Хокаге, промокшая до нитки за время последнего перехода до деревни, но ужасно довольная, сидит на качелях на детской площадке, радуясь тому, что дождь, наконец, перестал, и выглянуло солнце. Кажется, Анко ему тогда, запрокинув голову, улыбалась…