— Не каждый день доводится узреть роспись, исполненную основателем Конохи, — произнесла Анко с мимолётной улыбкой.

— И это — благо для глаз потомков, — Мадара хмыкнул, а после посмотрел на неё заинтересованно. Полностью развернувшись к нему, Анко поклонилась.

— Благодарю вас за кимоно, Мадара-сан.

— Пустяки, — ответил он, но в глазах мелькнуло выражение удовольствия.

Оставив Мадару и задумавшегося Тобираму, Анко направилась к чайному домику и, оставив сандалии у порога, вошла через маленький вход. Внутри витал отчётливый запах древесины, смешавшийся с ароматом благовоний. Разложив на полу заранее приготовленные и лежавшие в углу татами (всего четыре: один для неё, три для гостей), Анко распечатала свиток, который принесла с собой, и первым делом повесила в токонома свиток со сделанной ею надписью. После она развела огонь в очаге, повесила над ним котелок с водой и принялась расставлять утварь на столе, созданном Первым Хокаге; рассматривать его Анко себе пока не позволила, не было времени, и занялась делами. Когда же время по её внутренним часам приблизилось к полуночи, Анко вышла из домика и замерла возле него, сложив на животе руки.

Основатели Конохи уже ждали; трое легендарных шиноби по очереди подошли к Анко. Первым был Хаширама.

— Спасибо, что делаешь это, Анко, — он тепло, открыто улыбнулся ей. — Надеюсь, эти двое не угрожали тебе?

Анко лишь молча покачала головой и поклонилась, после чего Первый Хокаге забрался внутрь. За ним последовал брат, а после и Мадара, однако Анко не торопилась присоединяться к ним — давала мужчинам время прочесть надпись на свитке, осмотреть весь чайный домик, в котором до этого, Анко уверена, ни Второй, ни Учиха не были.

Выждав определённое время, Анко вошла к ним и, поклонившись каждому из троих, села напротив гостей у очага. Она сняла крышку со шкатулки с чаем и насыпала его в большую чашу, в которую, когда закипела вода, влила немного кипятка. Взяв со столика бамбуковый венчик, куноичи точными, идеальными движениями стала взбивать содержимое чаши, чувствуя на себе взгляды троих шиноби, неотрывно наблюдавших за каждым её движением. Все они молчали, но молчание это вовсе не было гнетущим — оно было наполнено умиротворённым спокойствием, тихим шипением воды в котле и постукиванием венчика по чаше, ароматом благовоний и начавшим уже брать верх над ними запахом чая.

Это сродни медитации: тишина, размеренное движение, дыхание. Анко находилась на грани реальности и терпко-горького мира иллюзий, разливавшегося внутри, вокруг неё. И ей не нужно было смотреть, чтобы знать: гости тоже чувствуют атмосферу, то, как всё каждодневное, обыденное остаётся где-то за гранью, уступая место гармонии с собой, спокойному наблюдению, осязанию, осознанию.

Когда на поверхности массы образовалась матово-зелёная пена, Анко аккуратно положила венчик, добавила в чашу ещё кипятка, после чего, не торопясь, размешала. Опыт сказался и здесь: с первого раза Анко удалось получить верную консистенцию, после чего она окончательно отложила венчик.

Повернувшись к Хашираме, Анко с поклоном подала ему чашу. Первый принял её и сделал несколько глотков, без спешки обтёр края и передал чашу брату, тот после того, как отпил, — Мадаре, а затем чаша вернулась к Анко. Омыв её, куноичи вновь передала чашу гостям, и она прошла по рукам — мужчины рассматривали стенки, гладили их, и Анко читала в их глазах тот же вопрос, который задавала себе самой: кто подарил Альбусу Дамблдору этот набор, который директор Хогвартса долгие годы держал в своём кабинете в замке?

Мадара вновь передал чашу ей, и Анко заварила лёгкий чай для каждого в отдельной чашке. Когда она закончила с этим и с новыми поклонами передала гостям чай, Мадара, сделав глоток, первым нарушил молчание:

— Этот домик кажется мне знакомым.

— Он — копия того, в котором мы пили чай после заключения мира между кланами, — тут же ответил Хаширама, довольно щурясь. — Я рад, что ты вспомнил.

— Я вспомнил лишь то, что прежде видел его, — не упустил шанс обломать его Мадара, но добавил: — Хотя, признаю, ты постарался.

— Не я один, — покачал головой Первый Хокаге. — Спасибо вам, Мадара, Тобирама, Анко; мне в самом деле в последнее время не хватало напоминания о доме. И Итачи, конечно, его тоже стоит поблагодарить… почему вы его не позвали?

— Мал ещё для нашей компании, — чопорно возвестил Мадара, но было ясно, что он шутит.

Хаширама посмеялся над этим, скосил глаза на брата — Тобирама с хладнокровным видом пил чай, думая о своём, — и поднял взгляд на свиток в токонома.

— Неугасимый огонь в сердце — великая ценность, — прочёл он, и в его устах слова ожили, преисполнились смысла. — Верно подмечено, Анко.

— Завещанная вами Воля Огня поколениями поддерживает шиноби Конохи, — ответила Анко, хотя лично для неё эта фраза значила и другое: являясь шиноби, не теряй человека внутри.

Первый Хокаге улыбнулся ей едва ли не с отеческой заботой — она чувствовала, что он понял. Анко улыбнулась в ответ и сменила тему:

— Ваш столик получился очень изящным, Хаширама-сама.

Первый едва ли не раздулся от гордости, и было от чего — форма и фактура стола в самом деле прекрасны. Мадара наклонил голову к плечу, чтобы рассмотреть один из рисунков на поверхности под определённым углом.

— Это что… дерево?

— Это цапля, — поправил Первый.

— А это чьи-то кишки, развешанные на ветвях?

— Это цветы сакуры! — Хаширама насупился, и Анко стоило определённого труда сдержать смех. — Мадара, если ничего не понимаешь в живописи, не берись судить!

— Справедливости ради, брат, я тоже вначале подумал, что это кишки, — подал голос Тобирама.

— Как же я рад, что вы хоть в чём-то солидарны, — пробурчал Хаширама и повернулся к Анко; она ответила:

— Я тоже вижу сакуру, Хаширама-сама.

— Ещё бы, — Мадара пренебрежительно поджал губы, но долго не выдержал под проникновенно-осуждающим взглядом друга и принялся за чай.

После они ещё долго разговаривали вчетвером — конечно, больше разговаривали Хаширама и Мадара, а Тобирама и Анко почти всё время молчали и слушали. Это было так хорошо и приятно: просто молча сидеть в пропахшем деревом и чаем домике, слушать рассуждения о мире легендарных шиноби, ощущать, как спокойно, размеренно разливается их невероятная, в бою убийственная чакра: тёплая и словно напоенная летним солнцем — Хаширамы, холодная и колкая — Тобирамы, рокочущая, как океан, — Мадары. Анко была достаточно хорошим сенсором, чтобы ощущать волшебство момента; она проникалась им и испытывала уверенность, что даже спустя годы и десятилетия не забудет эту ночь, в которую была хозяйкой для великих основателей Конохи.

Поэтому так печально, что всё подходило к концу. Когда в разговоре повисла долгая пауза, Анко извинилась и покинула чайный домик — давала сигнал, что церемония окончена. Некоторое время вновь, как и вначале, она стояла одна, а после, когда шиноби вышли, поклонилась каждому из них.

Теперь всё и правда завершено.

Тобирама, вновь использовав Хирайшин, доставил её в потайной ход, располагавшийся в коридоре, смежном с тем, где находились покои куноичи. Коротко поблагодарив её — его тихое одобрение читалось в слегка смягчившемся взгляде, — Тобирама вернулся в Тайную комнату, а Анко добралась к себе и заперла дверь, прижалась к ней спиной.

— Фу-у-уф… — шумно выдохнула она.

— Устала?

Анко вздрогнула от неожиданно прозвучавшего голоса — то ли она так расслабилась, то ли он старательнее обычного скрыл свою чакру.

— Эта усталость приятная, — ответила Анко и не могла не спросить: — Зачем ты здесь?

— Чтобы закончить нашу игру, — Сасори вышел из тени, начинавшейся за порогом спальни, и приблизился к куноичи, — а также признать, что она получилась не такой весёлой, как я рассчитывал.

— Даже ты можешь порой ошибиться в расчётах, — заметила Анко без желания задеть. Пока ещё пребывающая во власти чая, она не хотела гасить теплящийся в груди огонёк гармонии пикировкой с Сасори.