А ещё заставила Анко себя слушаться, даже больше: уважать. И вот тогда, начав в самом деле воспринимать, что ей говорят, Анко открыла до себя новую грань искусства ниндзя, от детей скрываемую надёжнее, чем скрывали от них смерть и трупы родных и друзей. Эта грань требовала умений не только и не столько орудовать кунаем и творить техники, но быть незаметной на виду, сливаться с толпой, не вызывать подозрений даже у законченных параноиков — и наблюдать, следить, слушать. Когда Анко стала немного старше, Иночи-сама обучила её искусству быть привлекательной и желанной, соблазнять; вытягивать улыбкой, прикосновением пальцев и губ информацию из самых мрачных и немногословных политиков, шиноби, шпионов — цель не важна, важно задание. Всё на благо Листа.

Хокаге-сама дал указание перековать то оружие, что делал из своей ученицы, единственной, кто выжил на войне, Орочимару до того, как решил её в шутку сломать. Но на выходе Третий получил дичайший сплав старого и нового, маленькой агрессивной змеи и тихой тени, умеющей быть податливой, когда нужно. На миссии Анко всегда оставалась профессионалом; в перерывах же между заданиями в Конохе шла вразнос, подкидывая пищу внутренним демонам, чтобы в самый ответственный момент те не вырвались и всё не испортили. «Если работаешь без проколов, на твои странности начальство склонно закрывать глаза, — изрекая эту житейскую мудрость, Какаши выглядывал из-за очередной книжки Джирайи-самы, содержание которой большая часть куноичи деревни находила непристойным; а вот Анко, как и другу, нравилось. — Но если они начнут мешать работе — берегись».

«Никаких личных странностей на работе, — сказала себе Анко, открывая глаза. — Хоть сейчас всё так обыденно, почти буднично, не стоит забывать, что происходящее — пусть и не объявленная официально, но всё равно миссия».

Теперь она окончательно успокоилась. Сумерки за окном почти сгустились, часы над камином пробили девять раз. Анко решила, что пора; она приняла ванну, смывая дневные проблемы и пот, тщательно вымыла волосы, а после, высушив их, уложила в идеально простую причёску. Накинув на голое тело халат, Анко вернулась в гостиную, достала из шкафа татами и, положив его перед не горящим сейчас камином, мягко опустилась на колени. Она достала из кармана халата маленький свиток, полученный от Итачи, чарами увеличила его до стандартных размеров и при помощи чакры распечатала. На ковре перед ней оказались несколько предметов, но первым приковал внимание довольно большой деревянный ларь, в котором Анко обнаружила всю необходимую утварь; на внутренней стороне крышки она различила аккуратно вырезанную надпись: «А.Д. на память от Э.Д. 1934 год». «Этот набор довольно старый, — прикинула Анко и почтительно хмыкнула. — Интересно, что это за друг был у Альбуса, который подарил набор посуды из дальних краёв? И сколько раз Альбус заваривал в этой посуде чай, соблюдал ли он при этом правила?..» Она достала из углубления одну из тёмно-коричневых чашек, провела рукой по керамике и принюхалась — слабые отголоски аромата ещё оседали на стенках. «Это хорошо».

Аккуратно вернув чашку на место, Анко закрыла ларь и придвинула к себе шкатулку с чаем, сдвинула крышку, вдохнула. Вновь не удержалась от улыбки — готова была спорить, что этот спокойный, наверняка мягкий на вкус чай выбирал Итачи. Второй раз за день Анко накрыло сочувствие к Учихе. «Ведь наверняка Мадара и Второй после того, как вытрясли из меня согласие на участие в своей задумке, вцепились в Итачи — кто бы ещё помог в кратчайшие сроки всё как подобает устроить?.. Наверное, нужно будет потом поблагодарить его. Или убить Долорес — это должно сойти за «спасибо»». Мысли об убийстве Анко поспешно отмела как совершенно лишние сейчас, дестабилизирующие, и взяла в руки большой свиток, покрутила его, изучая, развернула — тот оказался пуст. «Ну естественно, — вздохнула Анко, смиряясь, — задавать настроение должен хозяин… А вот и набор для каллиграфии, ничего не забыли».

Всё это Анко пока отложила в сторону и потянулась к последней из распечатанных вещей — плоской коробке, о содержимом которой Анко уже догадывалась. И точно: в ней обнаружилось сиреневое кимоно с тёмно-фиолетовым поясом — простое, но из хорошего шёлка. Вот тут, куноичи была уверена, постарался Мадара — он пару раз говорил, что ему нравится цвет её волос. «Не то, что я бы выбрала для себя сама, — она провела пальцами по ткани, едва касаясь её подушечками. — Но заказчик хочет видеть меня такой; его слово — закон».

Вот, теперь всё так, как должно. Она — куноичи на миссии, и пусть хоть луна на землю упадёт — ничто её не потревожит, пока всё не закончится.

После она долго сидела, вновь погрузившись в воспоминания, в мельчайших деталях восстанавливая лучшую церемонию, которую она провела: вечер в поместье дайме Страны Мороза, когда ей пришлось убить запланированную исполнительницу действа, шпионку из Облака, чтобы иметь возможность присутствовать на встрече дайме Страны Мороза с дайме Страны Горячих Источников: вначале на дневном чае, после на вечернем пиру. Проиграв все тогдашние движения в голове, Анко извлекла из ларца необходимую утварь и повторила все действия в реальности, только без жидкости, и сделала это трижды, прежде чем удостоверилась, что мышцы работают в точности так, как надо, что дыхание размеренно и не сбивается.

Убрав посуду обратно, Анко осталась сидеть с закрытыми глазами, не шевелясь, пропитываясь ощущениями. Ей казалось, что она слышит звуки сямисэна, поющего под пальцами искусной исполнительницы — сама она так и не научилась достойно играть на нём. Она ощущала запахи сада, разбитого за стенами чайного домика, икебаны в нише-токонома, тонкий аромат цветов, которые слуги дайме Страны Источников добавляли в воду в тазике, где тот омывал руки едва ли не чаще, чем дышал.

Змея внутри неё полностью растворилась в тени.

Анко развела чернила, придвинула к себе и развернула свиток. Взяв в руку кисть для каллиграфии, она окунула её кончик в чернила и в едином порыве написала, заполняя светлое пространство:

Неугасимый огонь в сердце — великая ценность.

Она совершенно не была сильна в красивых словах, но натренирована и выводила иероглифы с душой, и они получились красивы. Оставив свиток подсыхать, Анко поднялась плавным движением, подхватив на руки коробку с кимоно, и ушла в спальню облачаться.

Ровно в половину двенадцатого раздался стук в дверь. Та больше не была заперта, а потому секунды спустя открылась, и порог переступил Второй Хокаге.

— Тобирама-сама.

— Анко, — Второй обвёл её взглядом быстрым, но наверняка не упустившим ни одной детали. — Ты готова?

— Да, — ответила она и, взяв лежавший перед ней запечатывающий свиток, в котором вновь было скрыто всё необходимое, поднялась с татами. — Благодарю за предусмотрительность: идти по тайным ходам и тем более трубам мне было бы неудобно — я боялась бы испачкать кимоно.

— Его выбирал Мадара, — заметил Тобирама.

Анко легко наклонила голову, не выдавая, что прежде догадалась об этом.

— Тогда я при первой же возможности поблагодарю Мадару-сана за столь щедрый дар.

Не поднимая головы, она чувствовала на себе тяжёлый взгляд Второго Хокаге.

— Я рад, что мы привлекли тебя, а не Хинату, — наконец сказал он.

— Большая честь слышать это от вас, Тобирама-сама, — ответила Анко с неглубоким поклоном.

Второй протянул ей руку, за которую Анко взялась, и миг спустя они оказались в Тайной комнате.

Древнее помещение Слизерина претерпело изменения к церемонии. Если по левой стороне его неподалёку от статуи Салазара уже давно стояла деревянная беседка, созданная Первым Хокаге для комфорта в штабе, то теперь на правой стороне зала напротив неё высился самый настоящий традиционный чайный домик. Место, благо, позволяло; а уж за исполнением Первый не постоял.

— Как видишь, Хаширама очень вдохновился нашей задумкой, — проговорил, присоединяясь к ним, Мадара; выглядел он куда менее надменно, чем обычно, и это хороший знак. — Настолько, что решил проявить все свои таланты. Сказал, что даже приготовил какой-то особенный чайный столик… Исходя из того, что я видел на его одежде пятна краски, Хаширама лично расписывал его. Так что это наверняка феерично.