Смешавшись с толпой прихожан, Ульрих стоял подле главного входа и смотрел бронзовую табличку, на которой тремя языками (кертони и еще какими-то) значилось, что храм был возведен в 1154 году Новой эпохи.
Внезапно его поразило то величие, и та древность вкупе с какой-то мудростью, исходящая от этих стен. Ульриху вдруг вспомнилось, как он, ребенок, убегал от святых отцов чтобы поиграть со своими сверстниками, в том числе и с этой девочкой, Леарой.
— Да… ну и дурачок же я был, — проговорил он со вздохом, больше про себя, нежели вслух.
* * *
Ульрих обошел площадь, и уже было решил зайти обратно внутрь, как вдруг его кто-то негромко окликнул. Он медленно обернулся.
Возле ступенек суетился торговец — огненно-рыжий карлик, на невысоком столике перед ним лежали списки знаменитых Валменских образов и аккуратные стопки свечей. Когда же он в недоумении уставился на него, карлик совершенно бесцеремонно сгреб весь товар в деревянный саквояж и призывно замахал рукой:
— Я Вас, почтенный, второй день здесь жду, — он кивнул в сторону своего скарба, — ну, кое-какую денежку заработал, — хихикнул он, — так что, ужин за мной!
От такой наглости Ульриха взяла оторопь, и он попытался было пройти мимо, но противный карлик вцепился в его одеяние, и, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей персоне, ему пришлось подчиниться.
«К тому же, это, в конце концов, моя святая обязанность — общаться с всякими странными личностями, выявляя среди них колдунов, ведьм и прочий человеческий мусор» — с этой мыслью Ульрих остановился.
— Так вот, — продолжал карлик, — Я знаю прекрасный погребок неподалеку, у дядюшки Кальруса. А какую там подают баранину, — его глаза мечтательно закатились под лоб. — Ну, чего стоим?
Удивляясь сам себе, Ульрих побрел за нелепым созданием, резво лавирующим между прохожими.
Баранина действительно оказалась отменной, а досточтимый хозяин рассыпался в любезностях перед представителем Инквизиции.
— Простите, уважаемый… даже имени вашего не знаю, — заговорил Инквизитор, подумав, что обращение навроде «чадо» или «сын мой» будет как минимум неуместным в трактире по отношению к полубесноватому карлику.
— Пустяки, зовите меня Кетэн. Кетэн Крамб, потомок доблестного рода Крамбов, коий уходит корнями в те благословенные времена, когда еще на берегу Реенора не было ни одного камня. Не говоря уже об этом — он кивнул в сторону храма.
— Так выходит, что…
— Совершенно верно, Ваше преосвященство. Мой сколько-то там раз прадедушка был главным архитектором. Он построил этот храм, получил от Его Светлости щедрые дары, а потом с ним случилась маленькая неприятность. Он умер от жары.
— То есть?
— Я хочу сказать, отче, что мой предок по обвинению в ереси и ведовству был сожжен, с молчаливого согласия ваших уважаемых и почитаемых коллег по цеху, если можно так выразиться; однако не стоит ворошить старую грязь. Нас ждет великое дело, отче!
— И какое же?
— Буквально за пару часов до того, как за ним нагрянула стража со святыми братьями, архитектор Холт успел кое-чего шепнуть сыну. Догадываетесь о чем, отче?
— Вы в своем уме? О чем я должен сейчас догадываться?
Карлик лишь горько усмехнулся да руками развел.
— Кетэн, а вы не боитесь, что я отправлю на костер и вас, так же, как в свое время отправили вашего предка?
— Грубиян Вы, святой отец, — карлик обижено надул губы. — Как мы сможем доверять друг другу?
— У вас ведь какое-то дело ко мне? — Ульрих добавил в голос стали. — Тогда излагайте, у меня нет никакого желания сидеть тут с вами и любоваться на ваше оскорбленное лицо.
— Несомненно. — Противный карлик усмехнулся — Мой род несколько столетий из поколения в поколение передает секрет Холта, точнее, церкви. Я говорю о сумерках миров. Они ведь скоро наступят, не так ли?
У Ульриха помутилось в глазах.
— Еще несколько минут такой беседы, досточтимый, и вы повторите незавидную судьбу своего предка. У меня и так уже имеется множество оснований для того, чтобы отправить вас в застенок для более детальной беседы — разговоры о грядущем конце света, намеки на какие-то загадки, которые хранит храм.
Карлик вдруг замер, а потом вытянул руку и истерично закричал:
— Смотри, отче, смотри!! Мусор, мусор выбросили, мусор!! Он думал, что это мусор, и не понял, что держит в руках золото!
Ульрих непроизвольно обернулся, но ничего примечательного не происходило — несколько стражников пили свое вино, да хозяин распекал за что-то нерадивого поваренка. Он повернул голову обратно и непонимающе уставился на пустое место.
Чувствуя себя полнейшим дураком, Ульрих заглянул под стол, полагая, что наглый Кетэн спрятался под ним, но никого не нашел.
— Куда он сбежал, да еще так быстро! — в сердцах прошипел Ульрих, одновременно подзывая толстенькую служанку, заказывая себе «Восход Императора» и отсчитывая тринадцать сангриев.
После первого глотка удивление пошло на спад, Ульрих побарабанил костяшками пальцев по столу и задумался.
Последние пять лет его жизни были посвящены делу Святой Инквизиции. В тот день, когда настоятель Фарус ввел его в Зал Совета для принятия клятвы верности Истинно Великому, умер мальчишка, заворожено слушающий шепоток леса, это был день его нового рождения.
Воспринимаемое поначалу как самый короткий способ достичь власти, дело Инквизиции стало для него смыслом, не средством, но сутью самого его существования. Он жадно впитывал познания о законах Церкви, внимал рассказам наставников о том, какими методами можно уличить ведьму, как определить колдуна, сутками напролет мог сидеть в Хранилище, изучая процессы над теми, кого называли изгоями, выродками, нечистью…
Все эти воспоминания потянули за собой другие, о самом начале карьеры, первом деле, доверенном ему через три с половиной года, проведенных в Инквизиции.
Он вспомнил огромные камни, из которых была сложена камера, и истрепанный пытками силуэт женщины. Ей было тридцать четыре года, и даже сейчас, будучи ослабленной пытками, она ухитрялась источать Силу.
— Смотри, брат Ульрих, — объяснял ему, впервые видящему настоящую, сильную, живую ведьму, отец Фарус, — перед тобой Аренга Ранор. Эта женщина есть пример того, что Сила не может нести добро. Даже сейчас, уличенная во зле, ждущая своего костра, она не признает над собой власти Истинно Великого и предпочитает молиться своим неведомым лесным богам. Подобно ей, многие ведьмы поначалу надевают на себя безобидную личину, дабы потом, когда мирные жители уверуют в их добродетель и в то, что их дар несет помощь и спасение, заняться истинными своими делами — нанесением вреда. Поначалу она занималась исключительно врачеванием, но после исподтишка начала убивать скот, сушить посевы, но апогея гнев жителей достиг после того, как эта женщина извела в могилу дочь старосты, напоив последнюю каким-то отваром.
— Нет! — крик женщины заполнил все пространство камеры, у Ульриха заложило уши, внезапно звук стих, перейдя в быстрый шепот сухих, спекшихся губ, — я просто хотела помочь, я не успела, болезнь уже успела зайти слишком далеко, тут уже не помог бы никто, никто, никто…
Волосы, большая часть которых была выдрана палачами, не закрывали страшного полукруга ожогов на лбу, безумные глаза Аренги закатились, обнажив белки уродливо-кровавого цвета, ведьма упала на серый пол.
Ульрих вышел из камеры. Потрясенный увиденным, он заперся в Хранилище и пытался привести в порядок свои мысли.
Если до этого дня у него и были какие-нибудь сомнения относительно того, что инквизиция может заблуждаться, если до этого он и вспоминал время от времени Леару с ее невинными проделками, то теперь и эти воспоминания, и все остальное, хоть как-то связанное с колдовством, вызывали у него только отвращение и желание очистить этот мир от мрази, именуемой «ведьма».
— Вот она какая на самом деле, Сила… — одними губами повторял он, — уродливая, злая, сбивающая с ног, подчиняющая себе человека полностью. Отец Фарус прав, это не может нести за собой ничего, кроме разрушения и боли. Не ведьма управляет Силой, а Сила ведьмой, ибо человек слаб.
