Запахи свежесорванной травы опьяняли.

Я сорвала длинный листок и легонько прикусила; во рту остался легкий привкус леса. Невдалеке жила обычной жизнью деревня, и Атера, наверное, уже в сотый раз звала меня домой, но сейчас это мало меня волновало.

Я ждала Ульриха.

Как всегда, он вынырнул из травы практически неслышно, но я уже перестала пугаться этой внезапности.

— Наконец-то, — приветствовал он меня, — а то я уж думал, ты не дождешься и уйдешь.

— Я знала, что ты придешь, — ответила я, невольно любуясь его подтянутой фигурой; что не говори, но физическая форма его была отличной. Конечно, сравнивать его с рыцарями монсеньера было нельзя, но для послушника монастыря Святого Харальда он выглядел более чем крепко. Среднего роста, с крепкими руками и лучистыми озорными глазами, сейчас, когда не было необходимости носить послушническую сутану, он выглядел на свои 13 лет.

— Что нового? — осведомился он, падая рядом со мной на траву.

— Да все как обычно. Что может произойти в нашей деревне? Разве что монсеньер привез нового священника взамен умершего отца Мартина.

— Я уже встречался с ним вчера, и хочу сказать тебе — если раньше ты была осторожна со своим даром, то теперь будь осторожна вдвойне, — незнакомые, холодные нотки в его голосе испугали меня.

Я привстала.

— О чем это ты?

— А вот о чем. Утром отец привез меня из монастыря, но не успело солнце коснуться верхушки старой сосны, как в наш дом пришел священник. Ты знаешь, Леара, что меня трудно напугать, но в тот момент, когда он взглянул на меня, мне стало страшно…

— Почему? Разве у него есть Сила?

— Есть. Только она иная, не такая, как твоя.

— Хватит меня пугать. Смотри! Рыцари монсеньера! — я показала ему на приближающихся всадников.

Их было пятеро, пятеро в одинаковых латах, и с одинаковым оружием, но я даже издалека выделила фигуру Ретрана. «Наверное, он так заносчиво держится не только с бедняками», — думалось мне.

— Что ты там разглядываешь? — Ульрих встал и теперь пытался отряхнуть свой незамысловатый костюм, состоящий из льняной рубахи и потертых кожаных штанов.

— Можно я поиграю? — я старалась как можно невиннее смотреть в его глаза, но что толку!

— Можно. Но аккуратно, прошу тебя.

Ульрих видел, как глаза девочки постепенно отрешались от мира, взгляд уходил вглубь. Она словно впала в какое-то оцепенение. Мальчик переместил взгляд на скачущую кавалькаду, не желая пропустить интересное зрелище: знаменитого, непобедимого Ретрана, одного из лучших рыцарей его высочества герцога, пыталась сбросить собственная лошадь. Не с того, не с сего жеребец встал на дыбы, и, похоже, поставил себе целью скинуть седока во что бы то ни стало. И вот Ретран, лучший наездник герцогства, под гогот своих пьяных товарищей лежит в пыли, а конь скачет на линию заката.

— Хватит, Леара, не стоит рисковать и далее, — приходя в себя, словно в какой-то дали слышала я голос Ульриха.

Я огляделась. Ретран, красный от стыда и бешенства, что-то говорил своим соратникам, но слов до меня не долетали. Довольный Ульрих пытался сдержать смех.

— Да… Теперь он долго будет оправдываться перед своими. А рыцари — народ болтливый, готов поспорить на что угодно, эти четверо расскажут всему замку, да еще и приукрасят с лихвой. Кстати, за что ты его так?

— Ты же знаешь, я не люблю высокомерных, — промолвила я, — не мы с тобой виноваты, что родились бедняками. Ну чем этот Ретран лучше нас? Только тем, что его родители — аристократы?

— Подожди немного, моя маленькая Леара, и у нас будет все… Нам откроются любые двери, какие только пожелаешь, — Ульрих мечтательно растягивал слова.

Я посмотрела на практически севшее солнце.

— Мне пора, — сказала я, — до завтра?

— До завтра!

Уходя, я спиной чувствовала его взгляд. А на подходе к дому поняла, что у нас гости.

Он сидел рядом с отцом, и, войдя, я видела только его спину. Прямая, гордая осанка, волосы до плеч и тонкие, узловатые пальцы — вот все, что мне удалось разглядеть. Несмотря на то, что тон беседы был доброжелательным, мне отчего-то расхотелось проходить внутрь, и я осмотрелась. Атеры не было, младшенькая сестренка тоже куда-то убежала, а отец был так увлечен беседой со священником, что не заметил моего прихода. Я аккуратно вышла, прикрыла дверь, обежала вокруг дома и села под окна, послушать, для чего же пришел в наш дом этот новый святой отец, так напугавший Ульриха.

— Ну что вы, святой отец, в наших местах такого отродясь не бывало. Мы — крестьяне, а не ученые мужи, и все наши познания сводятся к земледелию, да подсчету количества налога, который мы должны герцогу.

— Не поймите меня превратно, — голос был низким и спокойным, — но это — моя работа.

— Я знаю, святой отец, но на моей памяти, у нас уже семь зим об этом никто не слышал. Не то что ведьм, даже знахарок-то нет. Живет, правда, старуха за Еловой Горой, роды у женщин принимает, да коров, ежели хворь приключится, лечит. — отец старался говорил спокойно, но я чувствовала его волнение.

— Понимаете ли, Рэм, — снова раздался голос священника, — я здесь не случайно оказался. Его Высочество Маурик IV считает, что участившиеся в королевстве за последние полгода эпидемии лихорадки, падеж скота и, как апофеоз, засуха того месяца — явления отнюдь не случайные, и вызваны ведьмами. Я направлен сюда с определенной целью — узнать, как обстоят у вас дела и в случае необходимости, навести порядок. Его Высочество даровал мне все полномочия солдата Святой Инквизиции. Вы, как староста этой деревни, обязаны….

Я не стала слушать дальше. Слишком хорошо еще я помню тот день, когда, семь зим тому назад, первый раз услышала слово «инквизиция».

… Они пришли незадолго до рассвета.

Я проснулась с ощущением чего-то непоправимого, страшного. Страх вполз на сеновал, клубами утреннего тумана обволакивал мое тело. И из этого тумана вдруг медленно стала вырисовываться женская фигура.

— Мама… Мама… Это ты? Как ты меня напугала, — страх рассеялся, растаял, а фигура оказалась моей родной матерью.

— Это я, Я, доченька моя любимая, я, моя девочка, — мать подошла ко мне, наклонилась и посмотрела в глаза.

И страх вернулся.

— Мама, что случилось? — Что — то сдавило мне грудь, когтями оцарапало сердце.

— Ты не бойся, девочка моя, но тебе придется теперь жить с отцом.

— А ты?

— А я уеду… Но вот хочу тебе сказать, чтоб ты меня помнила, и никому не говорила о том, что я тебе расскажу сейчас. Пока еще ты маленькая девочка, и никто тобой не заинтересуется, но позже… Пройдет не так много времени, и ты поймешь, что немного отличаешься от остальных. И когда ты поймешь это, следуй по зову сердца, и никому не верь.

— Мама, не уходи…., - мне хотелось кричать, я не понимала, что происходит, и что мне теперь делать.

И тут вошли они.

— Я готова, святой отец, — громко сказала мать, — мы можем идти.

И она ушла. Ушла, между двумя священниками, растаяла, как призрак в тумане, а я смотрела ей вслед, не в силах пошевелиться.

А когда взошло солнце, соседские дети стали дразнить меня дочерью ведьмы.

Через три дня отец взял меня в город, и я снова увидела мать.

На главной площади города.

На костре.

Со всех ног я бросилась к дому Ульриха.

— Новый священник — инквизитор.

Я так и знал… — прошептал он, бледнея.

В соборе было тихо, лишь свечи тихонько потрескивали, освещая высокие стены. Ульрих стоял, подняв голову, и любовался игрою света и тени, когда почувствовал приближение священника.

— Добрый день, святой отец.

— И тебе добрый, сын мой — голос священника гулко отражался от стен. — Что ты делаешь здесь? — Ведь сейчас лето, и занятий нет.

— Я разговариваю с Господом, отец мой.

Ульрих смотрел на церковника, и в душе его были абсолютно противоречивые чувства. С одной стороны, он дико боялся этого мрачного инквизитора, животный, безотчетный страх перед той властью, которой обладал этот ничем не примечательный с виду человек, сжимал душу в маленький дрожащий комок.